Инженер Петра Великого 6

Алексей молча слушал, и в его сознании разрозненные части головоломки — технологии, финансы, политика, власть — наконец складывались в единую, ясную и грандиозную картину. Он начинал видеть мир моими глазами.

Наконец настал решающий час. Пятого января 1707 года, под покровом ночи люди Брюса, работая в полной тишине, проложили кабель. Два толстых, свитых вместе провода, облаченные в просмоленный брезентовый шланг, змеей проползли по чердакам и карнизам Адмиралтейства, соединяя нашу палату с кабинетом начальника тайной службы. На столе, источая слабый запах разогретого воска, стоял наш собранный и отлаженный пишущий аппарат. Рядом, как верный солдат, ждал своего часа зуммер Нартова.

— Ну, ваше высочество, — сказал я, кивнув на ключ передатчика. — Исторический момент. Вам и карты в руки.

Алексей подошел к столу. Я-то думал, он передаст нечто казенное, вроде «Проверка связи» или «Аппарат работает исправно». Однако он, на мгновение зажмурившись, положил руку на ключ. И начал выстукивать сообщение.

Он набирал медленно, тщательно, боясь ошибиться. Каждая точка, каждое тире отдавались в тишине комнаты сухим, четким щелчком. Я следил за его рукой, понимая: то, что он передает, бесконечно личное. Закончив, он отнял руку от ключа и замер, не дыша. Мы ждали.

Минута тянулась вечностью. Вдруг наш приемный аппарат ожил. С тихим жужжанием протянулась бумажная лента, и пишущее колесико заплясало, оставляя на ней знаки. С ленты считывался код Магницкого, ритм.

Из механизма медленно выползала лента. Алексей сорвал ее, поднес к свече, и я заметил, как слегка дрожат его руки.

— Что там? — спросил я.

Он молча протянул мне бумажку. На ней, выведенные фиолетовыми чернилами, стояли четыре слова, каждое весомее пушечного ядра:

ИМПЕРИЯ ГОРДИТСЯ. ПРОДОЛЖАЙТЕ. ПЕТР.

Он был там. Сам Государь. Значит, Брюс докладывал императору о ходе наших изысканий. И пригласил его к себе в кабинет. И Петр Великий ответил лично. Не как отец сыну, а как Император — своим государственным деятелям. Для Алексея это стало высшей формой признания, куда более ценной, чем любые объятия. Он заслужил право быть частью большого дела.

Поздно вечером, когда опиумная настойка приглушила боль, а город за окном погрузился в тишину, мы сидели вдвоем. Я — приподнявшись на подушках, он — рядом за столом. Между нами, как знамя общей победы, лежала та самая бумажная лента. Эйфория прошла, уступив место осознанию содеянного.

— Эта машина, барон… — вдруг произнес Алексей, нарушив молчание. Его взгляд был прикован к ленте, но видел он, без сомнения, нечто большее. — Это способ видеть всю страну разом. Узнать о цене на хлеб в Казани и о движении татар под Азовом в один день. Это… — он искал слово, — … словно кровь в теле.

Без моих подсказок он сам нашел самую точную и самую страшную в своей простоте метафору. Наследник империи увидел инструмент абсолютной власти.

— Именно, ваше высочество, — подхватил я его мысль. — Мы проложим телеграф вдоль наших будущих железных дорог, свив в один жгут два главных нерва Империи — транспорт и связь. Тот, кто контролирует этот узел, контролирует все: движение войск, цены на хлеб, сбор налогов, подавление смуты. Мы сможем управлять этой огромной, неуклюжей махиной, как капитан управляет кораблем, — чувствуя каждый скрип, каждую течь.

Я перевел взгляд на Алексея. В его глазах отражался свет свечи, и в этом свете я видел будущего правителя, который внимал главному уроку своей жизни.

— Мы создали кровеносную систему для Российской Империи, — произнес я, чеканя каждое слово. — Теперь ей нужен мозг и этим мозгом предстоит стать тебе.

Он посмотрел на меня. Путь от забитого царевича к наследнику Империи был пройден. Впереди лежал куда более трудный путь — от наследника к Государю. И, кажется, он был к нему готов.

Мы и впрямь создали чудо. Но потом мой взгляд упал на моток медной проволоки, сиротливо лежавший в углу, и инженер во мне тут же подкинул неприятный, отрезвляющий вопрос: а как защитить эти тонкие нити от грозы, от мороза, от обычного вора с топором, который решит, что на цветной металл можно выменять штоф водки? Создать нервную систему — полдела. Защитить ее от дурака и стихии — вот задача посложнее взятия Азова.

Глава 10

Двадцать первое января 1707 года. Морозный воздух над Игнатовским дрожал от низкого, неумолчного гула — так дышало сердце моей промышленной крепости. За каменными стенами и рвами кипела жизнь почти двухтысячного города, где в одном квартале лили сталь, в другом рождались станки, а в третьем колдовали над колбами и ретортами люди Магницкого. Я собрал в главном зале усадьбы всех, кого считал своими. На негласный совет, хотя столы и ломились от яств.

Медленно проходя по залу, я перекидывался ничего не значащими фразами с гостями. Рядом, отстав на полшага, ступала Анна Морозова. В своем платье из тяжелого темно-вишневого бархата она выглядела здесь явно не случайной гостьей — и этот посыл, без сомнения, считывался каждым.

— А что за гул доносится с той стороны, Петр Алексеевич? — кивком указав на окна, за которыми дымили трубы, спросила она. — Прежде такого не слыхала. На стук молотов не похоже.

Остановившись у камина, я ответил:

— Прокатный стан, Анна Борисовна. Будущее рельсовое железо для наших дорог. Работает круглые сутки, мы научились катать его дешево. Когда-нибудь по таким вся Россия поедет.

Она промолчала, в ее взгляде мелькнул интерес — а быстрый, цепкий расчет. Московские торговые дома уже прикидывали будущие барыши. По уговору с Демидовым он будет строить путь с Уральских заводов в Москву. Я же пока буду связывать Игнатовское с Питером, чтобы отрабатывать новшества, начиная от самой железной дороги, заканчивая паровозами.

Внезапно гомон смолк. В центре зала поднялся Никита Демидов. Грузный, могучий, он оперся кулаками о стол.

— Господа! — его голос, привыкший перекрывать заводской грохот, заставил пошатнуться пламя в камине. — Нынче день для нашего Отечества великий! Предлагаю кубки поднять за здравие их новокоронованных Императорских Величеств! За Государя нашего Петра Алексеевича и за Государыню Императрицу Екатерину Алексеевну! Пусть их слава гремит от моря и до моря, а враги трепещут!

— Виват! — грянуло в ответ.

Поднимая свой бокал, я встретился взглядом с Алексеем. Он был серьезным, пил со всеми, однако его коробила новая реальность, где рядом с отцом возвысилась эта женщина. Это все еще не укладывалась у него в голове. При этом он не выказывал явного неуважения к Марте Скавронской, скорее пытался понять своего отца. В последнее время Алексей любое непонятное для себя событие смотрел под разным ракурсом — я показал как это работает. И мне нравится, что он принял это за норму — быть объективным.