Иркутск – Москва

«Ах вокзалы, полустанки, полустаночки…» Петрович поймал себя на мысли, что в той, прежней своей жизни на стыке двадцатого и двадцать первого веков, он никогда столько времени не проводил в поезде. Что само по себе не было удивительным, там и скорости экспрессов были иными, «Сапсан» от Первопрестольной до Питера «шуршал» четыре часа, и конкурентов у железки развелось: и междугородние автобусы, и личные авто, и, конечно, его величество авиалайнер. Но на удивление в той, столь стремительной на темпы перемещения тушки в пространстве жизни, такого калейдоскопа событий и встреч, случайных или предопределенных ходом истории, с ним не случалось. Причем, если сравнивать всю его жизнь до «попадоса» и один лишь этот год. Хотя, если уж быть до конца честным, ТАМ Петрович всегда старался искать поменьше приключений на свою пятую точку. Правда, известная склонность к правдорубству в фейс начальству и играла с ним порой жестокие шутки. Но в этом он был неисправим. Хронически. Там… А здесь?

Поначалу в новой «шкурке», пожалуй, и максимализм, и нетерпимость к тому, что «плохо и не так», не взирая на чины или возраста, были у Петровича в наличии. Во всяком случае первые несколько недель. А вот позже… То ли сказалось наличие «глубинного Руднева», который хоть и в фоновом режиме, но из общей на них двоих черепушки никуда не испарился, то ли своевременные нравоучения Балка оказались доходчивыми, то ли осознание меры личной его ответственности за людские жизни, произвели в характере экс-Карпышева определенные перемены. Возможно, конечно, что просто постепенно начал воздействовать на психику возраст тела Руднева: с годами у большинства умственно здоровых людей рассудительность и осторожность берут верх над рефлекторными порывами молодости. Гормоналочка уже не та, да и жизненный опыт, опять же. Не зря ведь сказано, что за одного битого двух небитых дают.

А еще — с некоторых пор очевидные для него изменения в «женском» вопросе. Причем, идущие нарастающим темпом. Но, слава богу, вовсе не в плане угрозы надвигающейся импотенции. Просто «там» его интерес к партнершам сводился к постельной доминанте. То же, что у мадмуазель имеется в голове, да и есть ли там что-то вообще, его волновало едва ли не в самую последнюю очередь. Вот массо-габаритные параметры, степень ширины «диапазона приемлемости», скорость и качество оргазма — это да! И не исключено, что именно поэтому Петрович «там» не был женат, а попытки конструирования удобно-длительных отношений регулярно заканчивались пшиком. Тихим или громким, это уже смотря по темпераменту пассии. Умные девушки посылали его сами, остальных бросал он, несколько раз при этом цепляясь рогами за косяк двери на выходе.

Считал ли он тогда все эти периодические расставания чем-то трагичным? Да боже упаси! Тем более, что как правило к их моменту у него уже был готов «запасной аэродром». Что-что, а подход к дамам у него был поставлен на уровне интуиции, почему и количество афронтов было мизерным на общем фоне вереницы побед. Он просто «чуял» своих будущих подружек с первого взгляда, как легендарный герой анекдотов «поручЧик Ржевский». Но все эти «скачкИ по бабам» его не только не напрягали, они были в некотором смысле стилем жизни, в которой главное — никогда никому ничего не быть должным. Как говорится: «не бери кредитов, не кончай Унутрь, не имей траблов» или «постоянная женщина слишком дорого стОит».

Вопрос заведения собственных отпрысков-наследников для него, хронического бессеребренника по жизни, никогда не был актуальным. По правде говоря, «там» он вообще терпеть не мог детей. От них же сплошные проблемы, особенно если у любовницы что-то такое сидит в соседней комнате, требуя к себе ее постоянного внимания… И лишь однажды оброненная невзначай горькая фраза покойной бабушки как-то резанула больно и обидно: «Эх, пустоцвет ты, внучек, пустоцвет…»

Здесь он также сперва начал «строить жизнь» в привычном амплуа. И не обращая внимания на подкат Балка «послушай-ка, флотоводец озабоченный, хорош уже на сифилис нарываться. Я тут тебе одну гарну дивчину приглядел по сходной цене», покуролесил он у мадам Жужу и еще в паре подобных Владивостокских «институтах благородных девиц» от души. Однако Василий упорно гнул свою линию. И в конце концов перспектива домашних котлет по-Киевски с ежедневным юным ночным приложением взяли верх над принципом «на работе — ни-ни…»

Буквально на второй день их знакомства до Петровича дошло, что девочка оказалась ко всему прочему еще и умненькой. Еще через неделю он с удивлением обнаружил в ней личность «со стержнем». Пусть пока скромную и непритязательную, возможно из-за понимания уязвимости своего положения, но страстно желающую добиться в жизни чего-то большего. Причем отнюдь не «передком» и томным взглядом с поволокой. И наконец, еще через месяц, он неожиданно для себя открыл, что юное дарование не только ухитрилось растопить лед на его зачерствевшей душе, но и тихой сапой «обокрало» на изрядный кусок женской половины человечества, ибо прежний секс-идол «того» Карпышева — «хорошенькая глупышка» — тихо почил в бозе. Дамы такого склада больше были ему не интересны не только для выстраивания отношений, но и во всех смыслах.

Поначалу появление на постоянной основе Оксаны в гостиничной резиденции, служившей Петровичу одновременно берлогой и неформальной приемной начальника отряда крейсеров, его немного напрягало. Хотя явных косых взглядов и шушуканья за спиной не наблюдалось: в первые недели и месяцы его Владивостокских бдений шипеть на героя Чемульпо, «Ниссина» и «Кассуги», обласканного Государем, никому и в голову не приходило. Проходит девчонка для амуров адмирала Руднева по графе «прислуга/стряпуха», да и ладно. Но когда военные будни стали привычной рутиной, высадки японцев под крепостью перестали бояться, а новых успехов в войне на море кот наплакал, доброхоты в рясах ли, юбках ли, мундирах ли — не суть важно, закопошились. Тогда-то и состоялся памятный разговор с Алексеевым.

Понятно, что спорить с наместником в столь «мелком» вопросе было не резон. Слишком многое стояло на кону для хода и исхода войны, которая для него стала смыслом жизни, главным личным делом. Но впервые с памятного дня расставания с самой первой своей женщиной в месяц третьих «великих похорон», сиречь кончины генсека Черненко, Петрович испытал настоящую боль, глядя на красные огни поезда, уносящего в неизвестность Оксу. А дальше… дальше стало просто не до юбок, хотя разрываясь между палубами и штабом, разика три он ухитрился-таки забежать под знакомый красный фонарь стравить пары. Там угодливо-корыстная мадам Жужу специально для «нашего дорогого адмирала» держала на довольствии миниатюрную, кукольно-красивую китаяночку Куйфэн. Была в ней некая восточная тайна, но постичь ее он не стремился. Достаточно было и того, что шпионка «дедушки Ляо» со своими официальными штатными обязанностями справлялась на высшем профессиональном уровне.

От многочисленных приглашений местного бомонда на застолья и салонные посиделки Руднев категорически отказывался, так что дамам Владивостокского полусвета приходилось довольствоваться добычей помельче. Но, сами рассудите, какая полноценная личная жизнь при таких напрягах? Итоги схваток у Кадзимы и Элиотов Петрович счел провальными, в чем не признался даже Балку. Вторая попытка завершить войну на море, на этот раз в ходе одного генерального сражения, пусть и разнесенного по трем географическим точкам, окончилась пшиком. И хотя господин Того при этом потерял броненосец и первоклассный бронепалубный крейсер, до победы над его флотом Макарову и Рудневу оставалось примерно как до Луны на четвереньках. А еще Вирениус со товарищи упустили «Адзуму». И «на закуску» прибыл сынуля, со всеми вытекающими. И неважно чей он, Руднева ли, его ли, уже не все ли равно?

Полгода до боя у Шантунга стали для нервной системы Петровича если не форменным адом-кошмаром, то безжалостным испытанием на прочность. Раз умением и наскоком не получилось — первого не хватило, со вторым не повезло, оставалось лишь разыграть до верного карты нашего численного превосходства и экономической мощи. Для Тихоокеанского флота это означало задачу объединения эскадр Макарова, Руднева и Чухнина без критических потерь, для армии — вывод на полную мощность Транссиба и создание с его помощью минимум двукратного численного превосходства над японцами в Маньчжурии по штыкам и саблям. Со всем прилагающимся к этому артиллерийско-стрелковым богатством, боезапасом и прочими ништяками. Плюс нюансы в форме гвардии на трансатлантиках великого князя Александра Михайловича и всякое разное мелкое прогрессорство. Задачки те еще…

А после Шантуга у него не было не то чтобы свободной минутки, не было даже нормального сна, хотя бы по семь часов. Ибо ВСЕ должно было решиться в ближайшие несколько месяцев. И при этом он де факто комфлот. И вся ответственность за войну на море отныне на нем. Что это такое? Да то, хотя бы, что просто до сыта выкушать «Шустова» ему удалось лишь один раз. В тот памятный вечер, когда за кормой «Варяга» растворились в туманной дымке берега понужденной им к миру Японии… Нет, не им одним, конечно, но все-таки последние правки в мирный договор были внесены под его диктовку. Побежденные самураи проглотили все. А затем снова закрутило-понесло: собрания и празднества в свите наместника, когда шаг в сторону или прыжок на месте приравниваются к попытке побега. Срочный вызов в столицу. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы… И… И тут Случился Иркутск.