Ирландия. Тёмные века 1

Руарк, стоявший за моим плечом в полном доспехе, едва сдержал усмешку. Его рука легла на эйритовый меч с рукоятью, обмотанной кожей моржа — подарок Нейла Кровавой Руки. Я продолжил, будто не заметил вызова:

— Меч защищает границы, но монета строит дороги. Представьте единую меру зерна, общие гири для серебра, чеканку, которую примут от Дублина до Тарры. Викинги грабят нас поодиночке, но вместе мы станем щитом, который сломает их топоры.

Посол Айлеха, молчавший до этого, поднял кубок с вином. Его перстень с рубином сверкнул в свете факелов.

— Красивые слова, Бран. Но кто будет чеканить эту монету? Вы? — Он отхлебнул, не скрывая иронии. — Или мы отдадим свои слитки в ваш котёл, чтобы вы переплавили их в свои символы?

В зале загудело. Послы перешёптывались, бросая взгляды на сундук у моих ног. Я кивнул стражнику — крышка откинулась, обнажив сверкающие диски с дубом на аверсе и змеёй на реверсе. Монеты звенели, падая на стол, как дождь из металла.

— Чеканка будет общей, — пояснил я, беря одну из них. — На лицевой стороне — символ вашего королевства. На обороте — дуб Эйре. Серебро — ваше, гарантия — наша.

— Гарантия? — Посол Коннахта, грузный мужчина с лицом, изрезанным шрамами, схватил монету. — Вы хотите, чтобы мы поверили, что не станете разбавлять серебро свинцом?

Руарк шагнул вперёд, бросив на стол мешочек. Из него высыпались обломки викингских топоров, нашитые на кольчугу чешуйки, и — главное — слиток эйрита, тёмного, как ночное небо.

— Мы раздаём врагам сталь, — проворчал он. — А друзьям — серебро. Выбирайте.

Тишина повисла тяжёлым пологом. Я воспользовался паузой:

— Через месяц в устье Шаннона откроется торговая ярмарка. Никаких пошлин, никаких стражников на границах. Привезите товары — шерсть, металл, зерно — и увидите, как золото течёт рекой, когда купцы не боятся быть ограбленными.

Но уговорить их оказалось проще, чем заставить понять. Посол Мунстера, юноша в вышитой рубахе, достойной жреца, весь вечер пялился на стеклянные окна зала. Его пальцы дрожали, когда он поднёс к факелу кубок из прозрачного стекла — диковинки, которой не было даже в королевских палатах Кашела.

— Как... — он запнулся, — как вы сделали это?

— Песок, огонь и знание, — ответил я, наблюдая, как искры в его глазах разгораются в жадность. — В Эйре каждый ремесленник может научиться этому. Заплатите не серебром, а пшеницей для наших школ — и мы можем продать вам стекло для окон, витражей, стеклянные кубки.

Он замер, словно пойманный на краже щенок. Вот оно, — подумал я. Им нужны не союзы, а чудеса.

Ночью, когда послы разъехались по гостевым домам, мы с Руарком поднялись на сторожевую башню. Внизу, в долине, мерцали огни Гаррхона — кузни, стекольные мастерские, казармы легиона. Где-то там, в таверне «Треснувший щит», менестрель из Лейнстера пел балладу о битве при Слив-Блум, но его голос терялся в гуле молотов.

— Они боятся, — сказал Руарк, опираясь на парапет. — Не викингов, а нас. Ты предлагаешь им мир, а они слышат угрозу.

— Потому что мир сильнее войны, — я провёл рукой по холодному камню. — Топор может срубить дуб, но корни останутся. Мы пускаем корни, Руарк.

Он хмыкнул, доставая из-за пояса письмо с печатью Уэссекса.

— Говорят, Альфред Великий спрашивает о наших законах. Прислал монаха с подарком — книгой на латыни.

— Отправь ему слитки эйрита, стеклянные кубки и свиток с уставом легиона, — улыбнулся я. — Пусть знает: здесь, на краю света, рождается нечто, что переживёт его крепости.

На рассвете посол Айлеха уезжал первым. Его колесница, гружёная образцами стекла и железными наконечниками для плугов, напоминала шаткий рынок. У ворот он обернулся, крикнув:

— Ваша монета — как ваш закон, Бран. Блестит, но выдержит ли удар?

Я не ответил. Ответом стал грохот кузнечных молотов, эхо которого неслось до самых границ Миде. Они услышат. Рано или поздно услышат.

***

Тусклый свет масляной лампы дрожал на столе, отбрасывая тени от стопок пергаментов, испещрённых знакомыми почерками. Я развернул письмо из Эмли, последнее в сегодняшней кипе, и сразу узнал аккуратные буквы аббатиссы Итты — её строки всегда напоминали строчки псалмов, выведенные под диктовку самого Господа. «Брату Брану, хранителю мудрости…» — начиналось послание. За этим следовали просьбы о лекарственных травах для монастырского лазарета и тонкий намёк на споры с местным вождём из-за межи у реки Суир.

Я откинулся на дубовую спинку кресла, сжимая в руке кубок с тёплым вином. Запах воска, чернил и старости, витавший в скриптории Глендалоха, казалось, пропитал мою кожу за годы переписки. Тогда, семь лет назад, я был всего лишь библиотекарем, чьи пальцы знали вес каждого свитка лучше, чем рукоять меча. Но даже тогда понимал: слова, отправленные с гонцом, могут перевернуть судьбу кланов. Двенадцать крупных монастырей — двенадцать ключей к Ирландии. Двенадцать очагов цевилизации.

— Фанн, — позвал я послушника, не отрывая глаз от письма. — Передай отправить в Эмли пять мер тысячелистника и кореньев валерианы. И добавь к посылке эйритовый серп — пусть аббатисса вспомнит, чьи кузни ковали её новый крест.

Руарк стоял у двери, скрестив руки на груди. Его взгляд скользнул по сургучным печатям с гербами монастырей, разложенным на столе, как карты перед битвой.

— Опять платитишь за их молитвы? — проворчал он. — Проще купить лошадей и сжечь спорные межи.

— Мечи рубят корни, а корни кормят мечи, — ответил я, поднимая письмо из Армы. Аббат Фергал, чей монастырь стоял на землях Уи Нейллов, просил стекла для окон часовни. Взамен обещал «убедить» местного короля пропустить наши караваны через перевал Слив-Галлион. — Они думают, что берут дары. На деле — становятся нитями в нашей пряже.

Помню, как начинал эту игру. Тогда, в первые годы после ухода из Глендалоха, аббаты отвечали мне сдержанно. Аббат Клонмакнойса, Колман, прислал письмо, где назвал мои идеи о дорогах «суетой мирского разума». Но когда викинги сожгли его амбары, а Эйре прислала зерно и плотников, тон изменился. Теперь его послания начинались словами «Дорогой брат», а в конце неизменно следовал вопрос: «Когда ваши легионеры будут патрулиравать дорогу к Лимерику?»

Сегодня утром ко мне явился гонец из Келлса. Юный монах, дрожавший от усталости, протянул ларец из берёсты. Внутри лежал лист пергамента с миниатюрой — ангел, протягивающий свиток с надписью «Lex Hiberniae». Под рисунком аббат Киарлах, человек, чья гордость когда-то равнялась лишь славе «Книги из Келлса», написал: «Ваши законы достойны быть увековечены рядом с Евангелиями».

— Скажи Киарлаху, — обратился я к гонцу, — что его скрипторий получит десять листов стекла для окон. Пусть свет истины не меркнет.

Руарк, наблюдавший за этим, провёл пальцем по резной рукояти кинжала:

— И что, они теперь ваши писцы?

— Нет. Они — глашатаи. Каждая буква, вышедшая из-под их пера, будет прославлять Эйре как «защитницу веры».

Но не все нити прялись гладко. Аббат Бангора, Маэл Руан, упрямец с лицом, напоминающим высохший пергамент, продолжал сопротивляться. Его последнее письмо, доставленное вчера, было кратким: «Не продадим душу за стеклянные бусы». Я развернул его на столе рядом с докладом о набеге викингов на его побережье.