Ирландия. Тёмные века 1

В монастыре Фернс аббат Колмсилл встретил нас с раскрытыми свитками. Его писцы уже сидели за столами, готовые фиксировать каждое зёрнышко.

— Сколько на святость? — спросил он, тыча костлявым пальцем в графу. — Вы же знаете, мы храним святыни...

— Святыни не едят, — прервал я, указывая на толпу у ворот. — Каждая монастырская община получит долю, как и крестьяне. Без исключений.

Монахи зашептались, но брат Эохайд уже отсчитывал меры в амбары. Арбалетчики патрулировали склады, их тени скользили по стенам, словно совы-хранители. Когда местный старейшина попытался утащить мешок, его остановили без слов — лишь щелчок тетивы заставил вернуть зерно.

В Лойгис, где поля напоминали шкуру прокажённого, вождь Дунгал устроил пир. На столах — пустые блюда, в кубках — вода из ручья. Его речь лилась, как дождь по железу:

— Мы благодарны Эйре за щедрость, но...

— Но зерно уже в амбарах, — я перебил его, указывая в окно, где крестьяне тащили мешки под охраной монахов. — Ваши люди сами решат, кто достоин благодарности.

Ночью Дунгал прислал лазутчика — поджечь телеги. Но арбалетчик Кайртир, спрятавшийся в сене, поймал его за руку. Утром вор стоял перед народом, а я объявил:

— Кража у всех — предательство всех. Выбирайте: двадцать ударов плетью или изгнание.

Толпа зароптала. Женщина, чьи дети ели кашу из привезённого зерна, бросила в вора гнилое яблоко.

— Плеть! — закричали люди. — Пусть помнит!

Дунгал, бледный, как мел, наблюдал, как его власть тает, как снег под весенним солнцем.

На обратном пути в Гаррхон я остановился у ручья, где когда-то учился ставить силки. Арбалетчики разбили лагерь, а брат Эохайд подошёл ко мне с отчётом:

— Все провинции получили долю. Остаток — пятьдесят мер.

— Спрячьте в амбары монастыря, — приказал я.

Он кивнул, записывая углём на бересте. Его пальцы, испачканные чернилами, дрожали от усталости, но в глазах горело упрямство.

— Они теперь верят не вождям, а в закон, — пробормотал он.

— Закон — это не бог, — поправил я, глядя на звёзды. — Он силён, только пока мы его защищаем.

Утром, проезжая мимо деревни в Осрайге, я увидел мальчишку, рисующего на стене хлева дубовую ветвь — символ Эйре.

Вожди кланов могут сколько угодно скрипеть зубами. Но голодающий народ знал правду, кто ему помог в трудный момент, а на полях уже всходили ростки нового урожая.

Глава 21. Борьба за умы

Дым костров над Друим Кетрен стелился низко, словно сама земля выдыхала тревогу. Я стоял у карты, испещренной метками клановых земель, и чувствовал, как старые раны на плече ноют в такт мыслям. Три месяца до выборов. Три месяца, за которые предстояло превратить ропот наследных вождей в шепот согласия, а страх перемен — в надежду. Закон Эйре уже пустил корни, но ствол еще шатался под ударами тех, кто цеплялся за право говорить: «Так было всегда, предки делали по-другому».

Первым делом отправил гонцов в четыре провинции — Уи Хенкселайг, Осрайге, Лойгис и монастырь Фернс. Каждая требовала своего подхода, как разный металл — иной закалки.

— Руарк, — обернулся я к командиру, который вложил в ножны меч с излишней яростью. — В Осрайге кандидат — Эндла, вдова кузнеца. Ее мужа убили за отказ платить дань клану. Она знает цену закону. Но вожди шепчут, что женщине не место в Сенате.

— Отправь менестрелей, — буркнул он, разглядывая зарубки на клинке. — Пусть сложат балладу о ее сыне, что умер от голода при старых порядках.

— Уже велел. Но песни мало. Нужен символ. — Я провел пальцем по карте к реке Бойн. — Завтра она освятит новую кузницу — первую, где эйрит будут ковать не для войны, а для плугов и серпов. Пусть священники сравнят это с библейским «перековать мечи на орала».

— А если вожди явятся с мечами? — усмехнулся Руарк.

— Тогда арбалетчики напомнят, что эйрит у нас идёт не только на плуги и серпы.

В Лойгис все оказалось сложнее. Кандидат — молодой пастух Колман, чей отец первым рискнул сеять ячмень на «неудобьях». Но старейшина Дунгал, чей род столетиями правил долиной, устроил пир в день собрания. На площади, где Колман должен был говорить, резали быков, а в воздухе висел дурманящий запах жареного мяса и медовухи.

— Они купили желудки, чтобы заглушить разум, — проворчал я, наблюдая за толпой сквозь щель в шатре.

Рядом стоял Финтан, сказитель с лицом, изборожденным шрамами вместо морщин. Его голос, тренированный перекрывать рёв шторма, прорезал гул:

— Слушайте! Слушайте историю о короле, что променял честь на жирный кусок!

Люди обернулись. Финтан, подняв посох с резным дубом, начал повесть о вожде, продавшем долину соседям за десять бочек эля, пока его народ голодал. С каждым словом толпа сгущалась вокруг него, а запах мяса перебивало дыхание тех, кто вспомнил свои обиды. Когда Колман вышел говорить о дорогах, что свяжут Лойгис с Гаррхоном, его уже слушали.

Уи Хенкселайг встретили меня молчанием. Здесь кандидатом был брат вождя — Кайрбре, чье лицо украшал шрам от эйритового болта. Он выбрал сторону закона после того, как его сына вылечили монахини, а не друиды. Но клан видел в нем предателя.

— Они назовут тебя Иудой, — предупредил я его у пещеры, где прятали зерно от набегов Айлиля.

— Тогда я напомню им, чьи дети выжили благодаря вашим больницам, — ответил он, поправляя плащ с вышитой змеёй — символом мудрости Эйре.

Мы начали с малого. Священник из Фернса отслужил мессу на месте старого капища, освятив колодец, вырытый по новым правилам. Вода, чистая и холодная, стала чудом для тех, кто пил из болот. Кайрбре стоял рядом, держа чашу, а монахи шептали: «Бог благословил руки, что несут закон».

Сложнее всего оказалось в Уи Нейллов. Кандидат — старый воин Нейтан, потерявший руку в битве при Слив-Блум. Вожди здесь правили через страх, их дружины всё ещё носили кольчуги с волчьими головами.

— Они подожгли амбар, где Нейтан должен был говорить, — доложил гонец, весь в саже.

Я послал менестреля Ойсина, чьи песни о подвигах Эйре заставляли плакать даже старых воинов. Он встал на пепелище с арфой, обёрнутой в траурный плат, и запел:

«Где же твои сокровища, вождь? В пепле ли, что ветер развеял? Или в детях, что хлеб наш едят, Под защитой дуба и стали?»

Нейтан, держа культёй руку над головой, крикнул:

— Видите этот шрам? Он от меча Айлиля! А эти — от ваших вождей, что грабили вас под видом защиты!

Толпа замерла. Кто-то бросил камень в дружинника, пытавшегося перебить речь. Арбалетчики даже не пошевелились — народ сам стал щитом.

Вечером у костра я перебирал письма кандидатов, написанные на грубом папирусе. Эндла сообщала о новой школе для девочек в Осрайге, Колман — о спорах за межевые камни, Кайрбре — о тайной встрече вождей в лесу. Нейтан прислал зазубренный наконечник стрелы с надписью: «Их следующая цель — ты».