Искатель, 1998 №10

Я уже было повернулась, чтобы идти назад к берегу, но вдруг замерла на месте, услышав женский голос. Он звучал совсем рядом, и я решила, что говорившая сидела в лодке за стеной купальни.

— Говорю тебе, что я больше не выдержу. Не знаю, как у тебя хватает терпения, но с меня довольно.

Мой благовоспитанный и тактичный отец был бы крайне недоволен, узнав, что его дочь подслушивает чужие разговоры, но я, вспомнив о письме тети Отти, о ночных стуках и черепе с горящими глазами, замерла и продолжала бессовестно подслушивать. Я подозревала, что говорила Виви Анн, но полной уверенности у меня не было, это могла быть и Хедвиг, доведенная до отчаяния, в голосе звучали досада и возмущение.

А с кем она говорила, с мужчиной или женщиной, я разобрать не могла, кто-то отвечал ей тихо и неразборчиво.

Возмущенный голос послышался снова, но либо лодка отплыла от купальни, либо ветер подул сильнее, потому что я услышала лишь обрывки фраз:

— …уж лучше, чем теперь.

— …позволять помыкать собой…

— …если не осмелишься, я все равно сделаю это, и ни ты, и никто другой не помешает мне…

Голоса замерли, и я смело прошла по прогнившему полу купальни к дверям, чтобы поглядеть в щелку, но не увидела ничего, кроме густых зарослей камыша, чем мне и пришлось удовлетвориться.

Вечером за Метой пришел Осборн, но она успела раньше меня рассказать о наших ночных приключениях. Когда я вошла в кухню, он уже с большим энтузиазмом разглядывал тыквенную маску.

Он был долговязый, худой, с большими руками, копной огненно-рыжих волос и застенчивой улыбкой.

— Елки зеленые! — мечтательно вздохнул он. — Вот это да! Увидеть внезапно такую штуковину в темноте!

Его зависть была настолько искренна, что я тут же категорически вычеркнула его из списка подозреваемых и решила сделать его нашим союзником.

— Интересно, — сказала я, — что надо делать, чтобы узнать, кто же это устраивает нам такие сюрпризы. Мне хотелось бы отплатить этой личности той же монетой.

Мои слова явно пришлись юному Осборну по душе. Решить эту загадку ему, видно, хотелось как из спортивного интереса, так и из любви к детективам.

— Если вы хотите, — торжественно предложил он, — я попробую кое-что разведать.

— Прекрасно! — воскликнула Мета. — С чего мы начнем? С тыквы?

Осборн обстоятельно объяснил ей, что у его хозяина тыквы в несколько рядов, и что теперь выяснить, кто свистнул одну штуку, вряд ли удастся. Они вышли из кухни, оживленно обсуждая, с чего начать, а я порадовалась, что у Меты появился долговязый телохранитель.

В эту ночь я спала очень плохо, и, когда настало субботнее утро, я вздохнула с облегчением при мысли о том, что скоро приедет Эйнар.

Я встретила его на автобусной остановке напротив магазина и, пока мы ехали по лесной дороге в Ронсту, размышляла, стоит ли рассказывать ему о наших странных приключениях. Я знала, как сильно он заботится о трех женщинах, и решила не волновать его, умолчала о таинственном стуке и злосчастном черепе, рассказала лишь про свои впечатления о людях, которых ему предстояло встретить в этот день у Адели.

Эйнар усмехнулся:

— Могу представить себе, какое там будет веселье. Кокетливый дантист с орлиным носом, таинственный бездомный странник, не одобряющий хозяйку дома, фермер и фермерша, дочь или младшая сестра, которая любой ценой хочет совершить что-то отчаянное, и мы с тобой, вынужденные делать вид, будто нам их общество очень интересно.

Я засмеялась, но нервное напряжение не отпускало меня. Оно сидело где-то в моем подсознании и в течение вечера несколько раз усиливалось, а к концу ужина меня снова охватил страх.

Вообще-то говоря, все это выглядело как обычный шведский ужин с вареными раками.

Когда мы ровно в восемь вышли в сад, где в сгущавшихся сумерках пестрели георгины и ноготки, воздух был прохладный. По предложению Хедвиг мы взяли с собой Малявку и положили ее спать в роскошной спальне Виви Анн. Мета и ее рыжий обожатель были также приглашены. Мета явилась в ярко-красном платье с тремя нижними юбками, а Осборн, трогательно нарядный, — в синем костюме и пестром галстуке. Адель Ренман порхала с четырьмя нитками жемчуга на шее и кольцом с бриллиантом на пальце, в облегающем голубом шелковом платье цвета ее глаз. Рядом с плотной фигурой Хедвиг, облаченной в цветастое платье, и грузной Йердой она казалась хрупкой пожилой фарфоровой пастушкой. Но Йерда Гуннарсон в простеньком черном платье и грубых дешевых туфлях была такой же непосредственной, веселой и приветливой, как и у себя дома. Я тут же поспешила подойти к ней. Аларик любезно беседовал со стройной Виви Анн в желтом полосатом наряде, а Турвальд и Йерк, один в сером, другой в коричневом костюме, оживленно беседовали с Эйнаром, который явно был красивее и элегантнее их обоих. Вся эта сцена казалась мирной и живописной, как картина.

Едва Хедвиг подала Адели знак, как та весело захлопала в ладоши и пригласила нас на веранду. Мы последовали за ней й замерли от восхищения.

Веранда находилась на первом этаже, как раз под террасой. Окна веранды, украшенные желтыми бумажными фонариками, выходили на озеро. Стол, занимавший почти все пространство, был украшен гроздьями рябины и пучками укропа, а красные раки приглашали гостей поскорее приступить к трапезе.

Все мы и в самом деле проголодались, многие из гостей не ели ничего с самого утра в ожидании ужина. Когда наконец первый рак был положен на тарелку и вино из запотевших бутылок наполнило рюмки, Аларик Гуннарсон вздохнул с облегчением, но Адель ко всеобщему неудовольствию туг же приказала:

— Перед каждой рюмкой положено петь застольную песню!

Мы с мужем переглянулись. Он родом из Бергслагена, где считают, что раков нужно есть по языческому обычаю, без принуждения, кто как желает, и запивать чем и как кому угодно. Но коль скоро он сидел рядом с хозяйкой дома, ему оставалось лишь подчиниться, и он голосом, натренированным в церковном хоре Скуги, зычно пропел:

Больно закусь хороша,

Просит выпивки душа!

Все радостно поднесли рюмки к губам, а Турвальд Бьерне с улыбкой положил мне на тарелку сочного рака.

— Симпатичный у тебя муж. И платье на тебе, между прочим, симпатичное. Мне нравятся брюнетки, — он удостоил улыбки и Виви Анн, — и белое им к лицу.

Виски горячей каплей опустилось мне в пищевод, и меня перестал раздражать его развязный ласковый тон. Его светлые волосы приятно пахли туалетной водой, он ловко брал раков с блюда одного за другим холеными загорелыми руками. Меня поразил контраст между его руками и грубыми, узловатыми руками моего соседа — крестьянина. И с наслаждением лакомясь сочной раковой шейкой, я покосилась на маленькие, быстрые, морщинистые руки сидевшей напротив меня Адели, мускулистые руки Эйнара и неторопливые, привыкшие к работе руки Хедвиг. Поймав мой взгляд, Хедвиг со смехом сказала:

— Разве вы не знаете, фру Буре, что сравнивать руки опасно? Это предвещает чью-то смерть…

— Она и без того суеверна, — пошутил Эйнар, — не внушайте ей подобных вещей, Бога ради.

— Женщинам не требуется внушать суеверные предрассудки, — хмыкнул Аларик Гуннарсон, — они рождаются с ними.

Адель, сидевшая напротив меня рядом с Эйнаром, хмыкнула точно так же, как ее брат.

— Ты когда-нибудь видел, что я придаю значение приметам?

На ее вопрос он буркнул себе под нос: