Искатель, 1998 №10

…Любви твоей пылкой достоин,

темноглазая августа ночь…

Несмотря на темноту, я почувствовала, что он смотрит на меня.

— Тебе кажется, что я несу чепуху?

— Вовсе нет, — искренне ответила я, — но ты возбуждаешь мое любопытство. Кто ты? Откуда явился? Чем занимаешься?

К сожалению, я не могла разглядеть выражение его лица.

— Хотел бы я и сам это знать! Кто я? Бездельник и летун… Откуда явился? Из Далекарлии, из Штатов, из Канады. Где я только не был! Чем занимаюсь? Ничем! Абсолютно ничем. — Он засмеялся иронически и добавил: — Так что она права.

— Ты это о ком?

Он вздохнул и покачал головой.

— Забудь это. Я не в форме, настроение поганое, не хочу и тебе его портить. Лучше скажи мне, какого ты мнения о хозяйке дома?

— Об Адели Ренман? На первый взгляд она довольно мерзкая старуха, привыкшая тиранить окружающих. Неужели деньги так сильно повлияли на нее?

— Не-е-ет. Во всяком случае, Аларик утверждает, что она всегда была такой избалованной, капризной, эгоисткой. Говорят, ребенком она была очаровательная, и ее здоровая тщеславная мать обожала ее. И разумеется, когда Адель выросла и вышла замуж за миллионера, лучше она не стала.

Я машинально убила двух или трех комаров и сказала:

— Да уж я ни за что на свете не желала бы оказаться на месте Хедвиг. Не понимаю, почему она давным-давно не бросила свою сестричку?

Йерк поднялся со скамейки и каким-то странным голосом пробормотал:

— Скажи ей это сама, увидишь, какой будет эффект.

Он резко повернулся и пошел в сторону виллы. Я поплелась за ним в растерянных чувствах. В саду перед верандой мы встретили разъяренную Виви Анн.

— Куда вы, черт возьми, запропастились? — злобно прошипела она.

— Прогуливались при луне, флиртовали. Почему бы тебе не заняться тем же? — пошутил он.

На мгновение мне показалось, что она вот-вот ударит его. Но она резко повернулась на тонких каблуках и вошла в дом.

— Мама наверху! — бросила она на ходу через плечо. — Она в ударе, выступает в лучшем виде!

Мы поднялись наверх, и сцена, которая представилась нам в большом зале, как нельзя лучше объяснила саркастическое замечание Виви Анн.

Хедвиг и Эйнар сидели в креслах. Выражение лица Хедвиг было печальное и тревожное, в карих глазах Эйнара я прочла крайнее изумление. У стены, прислонясь к дверному косяку, стоял Осборн. Его рыжие волосы были взъерошены, усыпанные веснушками щеки пылали. Можно было понять, что он шокирован и смущен. Зрелище было поистине ужасное. Адель выделывала высокие прыжки и молотила кулаками воздух перед ним, словно боксер на ринге.

— Ну, давай, давай! — с восторгом кричала она. — Не бойся, бей! Я сумею защититься! Хи-хи-хи! Что, никак боишься? А еще такой большой! Подумай, а вдруг я побью тебя?

Если это и была игра, то она выглядела чудовищным гротеском. Морщинистой шестидесятисемилетней даме в ярко-голубом шелковом платье, с жемчужным ожерельем вовсе не пристало вызывать юношу с загрубелыми руками боксировать с ней, смотреть на это было просто неприятно. Глаза Адели, ненормально темные, с расширенными зрачками, говорили о том, что она не воспринимает происходящее как игру.

Конец этому позорному представлению положил Турвальд Бьерне. Он поднялся по лестнице и с отвращением сказал:

— Да она пьяна…

Он подошел к ней и осторожно, но решительно взял ее за плечо.

— Адель, послушай меня! Аларик и Йерда собираются уходить, и я обещал отвезти их на машине. И вообще пора всем расходиться.

Адель Ренман бросилась ему на шею и с жаром заявила, что мы не должны уходить. Мол, напротив, мы должны остаться до утра, есть сэндвичи, танцевать, устраивать потасовки и петь. Потом она ко всеобщему ужасу фальшиво запела нечто, утверждая, что поет «Марсельезу».

Уход гостей напоминал бегство.

Воскресное утро было мрачное. Погода хмурилась, было душно, как перед грозой. У меня болела голова, к тому же мы с Эйнаром поссорились, что случалось с нами довольно редко. Видно, на нас подействовала неприятная атмосфера на вечере у Адели. О чем бы мы не заговорили, разговор кончался спором.

Я считала, что Турвальд Бьерне очень симпатичный, а Эйнар сказал, что он отвратный и скользкий тип. Я заявила, что, по-моему, поведение захмелевшей Адели было комичным. Эйнар ответил, что не видит в этой сцене ничего комичного, напротив, она его обеспокоила.

После чего он с упреком посмотрел на меня и бросил мне в лицо обвинение:

— Между прочим, ты сама порядком набралась.

— Что? Ты хочешь сказать, что я была пьяна? Это я-то?

— Но ведь ты продолжаешь кормить ребенка грудью и должна вести себя осторожнее.

Я разозлилась и заявила ему, что и без его указаний знаю, как обращаться с дочерью, что она, верно, не пропадет оттого, что ее мать позволила себе выпить сто граммов водки.

Потому мы поменяли тему разговора на не менее жгучую: таинственный посетитель, стучащий в нашу дверь, и череп с горящими глазами на лесном пригорке. Было уже около часа ночи, когда зазвонил телефон. Эйнар с раздражением подошел к черному аппарату тети Отти и поднял трубку.

— Буре слушает… Что? Это Хедвиг? Нет, ничего… Что случилось?

Я увидела, как Эйнар изменился в лице. Сонного вида и недовольства как не бывало.

— А врача вызывали? — с тревогой спросил он. — Да, да, будем у вас через несколько минут.

Он положил трубку и медленно произнес:

— Все утро Адели было очень плохо. Ее мучает рвота и понос. Хедвиг говорит, что ее просто вывернуло наизнанку. Врач, которого им наконец удалось вызвать, будет через полчаса, и она просто не решается оставаться с Аделью одна.

Поспешно накинув на платье кардиган, я вышла в сад. Начиналась гроза, уже накрапывал дождь, и я озябла. Эйнар держал меня за руку и болтал о том о сем, стараясь отвлечь меня от мрачных мыслей:

— Хедвиг — скромная и славная женщина. Но сейчас она была сильно взволнована, она извинялась за то, что побеспокоила нас. Аларика она не хотела звать, он еще не оправился после ночного приступа. У Йерка нет телефона, а Турвальд, видно, отключил его, потому что на звонок не отвечает.

— А Виви Анн? — спросила я и почувствовала, что мой голос слегка дрожит.

Ответ на этот вопрос мы получили, придя на виллу Адели. Виви Анн лежала на диване в зале и, зарыв лицо в подушку, отчаянно рыдала.

— Она умирает, — всхлипывала она, — умирает! О, Боже, что мне делать?

Я поняла, что на ее помощь Хедвиг не может рассчитывать, и через комнату Адели вошла в ее спальню.

Склонившаяся над кроватью Хедвиг выпрямилась и со слезами на глазах прошептала:

— Спасибо, что вы пришли. Так страшно брать на себя ответственность. Но я не знаю… чем облегчить ее страдания.