Искатель, 1998 №10

Она вдруг резко замолчала и, переведя дыхание, продолжала:

— Дяде Аларику плохо! По-моему, он… — И очень медленно добавила: — Да, он точно умирает.

Глава четвертая

Я должна была ожидать этого. Неясное беспокойство, мучившее меня последние сутки, было своего рода предостережением, предвещало что-то пугающее, роковое. Одна и та же мысль сверлила мозг, словно надтреснутая патефонная пластинка: «Я знала это. Я знала это…»

И все же меня как громом поразило. Я застыла на месте и пересохшими губами прошептала:

— Нет, нет. Не может быть… Только не Аларик…

Турвальд, казалось, был поражен не меньше меня. Но Адель, осушив половину своего бокала, равнодушно сказала:

— Господи Боже! Этого только не хватало!

Спускаясь с лестницы и выходя в сад, она что-то бормотала, вроде того, что ее преследует злая судьба и настырная родня. Мол, они ни капельки не ценят всего, что она для них делает, а если еще вдобавок решили умирать на ее званом ужине, это уж вовсе бессовестно.

С поросшего лесом пригорка, отделявшего владения фру Ренман от дома тети Отти, доносились взволнованные голоса. Аларик Гуннарсон стоял на коленях в брусничнике над пеньком. Его сильно рвало. Йерда тщетно пыталась облегчить его страдания, поддерживая мужа за плечи, гладя его лоб. Виви Анн плакала, а Хедвиг держала в дрожащей руке фонарь, освещавший эту печальную сцену.

— Врача… — всхлипывала Виви Анн, — надо позвать врача…

Адель решительно поднялась на пригорок и подняла брата на ноги. Он стоял и заплетающимся языком бормотал:

— Пош-шла к чертям… Сс-терва…

От него так сильно несло перегаром, что Адель попятилась и презрительно сказала:

— Свинья! Напился как гагарка!

«Как может свинья быть одновременно и гагаркой?» — пронеслось у меня в голове, однако мне было не до шуток.

Йерда Гуннарсон, славная, добродушная Йерда вдруг потеряла самообладание и в ярости закричала золовке в лицо:

— А ну-ка заткнись! Мало зла ты причинила Аларику? Да еще смеешь ругать его, когда он еле жив! Проваливай отсюда, а не то я за себя не ручаюсь!

В этот момент со стороны озера подошли Йерк и Эйнар. Все стали бурно обсуждать, что делать.

— Он умирает, — продолжала всхлипывать Виви Анн, — взгляните на его лицо, он просто позеленел. Да, да, он точно умирает.

Но Хедвиг не пожелала светить ему фонариком в лицо, чтобы убедиться, позеленел ли ее брат. А я начала верить, что Адель права, она уже не тоном превосходства, а спокойно объяснила:

— Он объелся раками и перебрал водки, вот и вся его болезнь.

Турвальд Бьерне пощупал пульс Аларика, что-то тихонько спросил у Йерды и медленно сказал:

— Ясно, что у него слабое пищевое отравление, но не более того. Мы все порядком перебрали.

И он был абсолютно прав. Аларик выпил больше нас всех. Наконец рвота у него прекратилась, всеобщее волнение улеглось, и мы с Эйнаром удалились.

Мы побродили немного по саду, и я сказала, что званый ужин не удался, раз никто не целовал женщин при свете звезд. Но у моего мужа было весьма прозаическое настроение, он заявил, что жаждет выпить кофе, и мы поднялись на второй этаж. Кофейный стол был накрыт в большом зале перед террасой, и я опустилась в роскошное мягкое кресло.

— Как себя чувствует Аларик? — спросила я.

— Он спит в кровати Хедвиг, — поспешила сообщить Виви Анн. — Ах, у меня был просто шок!

Йерк Лассас усмехнулся:

— Девочка, видно, никогда не видела пьяных.

— Ясное дело, видела, — запротестовала Виви Анн, — не такая уж я святая невинность, как ты меня представляешь.

Сидевшие в углу Мета и Осборн захихикали. Был уже двенадцатый час, неудивительно, что они немного устали. Турвальд и Йерда вышли на террасу, а Хедвиг стала наливать кофе в чашки.

— Милая Йерда, оставь свой грог, выпей-ка лучше кофе.

Адель и Йерда не обращались друг к другу, но в целом вели себя корректно. На щеках у Йерды выступил ярко-красный румянец, и я с тревогой подумала о ее высоком давлении.

Эйнар болтал с Метой и Осборном и неожиданно резким тоном спросил:

— Что это за история с мертвым черепом на шесте и ночным стуком в дверь террасы?

Все стали с удивлением расспрашивать меня. Но я предоставила Мете драматическое описание событий и стала с любопытством изучать лица слушателей. Если виновником был не Аларик Гуннарсон, в чем я сильно сомневалась, злоумышленник должен был находиться в числе лиц, распивавших в этот момент кофе и слушавших рассказ Меты.

Слушатели реагировали по-разному, но, насколько я могла судить, вполне естественно.

Виви Анн, Адель и Йерк Лассас иронически посмеивались.

У Хедвиг и Йерды вид был серьезный и слегка взволнованный. Они осуждали злоумышленника, посмевшего напугать юную девушку.

У Эйнара вид был мрачный. Я поняла, Эйнар сердится, что я не рассказала ему о случившемся, и, вздохнув, подумала о том, что получу от него выговор.

Йерк, ухмыляясь, сказал:

— Любопытно было бы взглянуть на эту тыкву.

В темных тролличьих глазах Виви Анн светилось любопытство.

— А вы не… Я хочу сказать, вы не догадываетесь, кто пугал вас?

Мета уже открыла рот, чтобы сказать что-то, но Осборн, понимая, что нужно молчать, наступил ей на ногу и с невинным видом сказал:

— А как нужно вести себя, чтобы узнать?

Вразумительного ответа на этот вопрос никто дать не мог, и постепенно разговор перешел на другую тему. Я чувствовала себя усталой и сонной, а когда мы допили кофе и неутомимая диктаторша Адель приказала всем идти на террасу, я предпочла выйти в сад.

Внезапно я оказалась в компании Йерка. Он стоял возле меня, долговязый и худощавый.

— Пойдем к озеру, — предложил он мне с серьезным видом, — в такой вечер грешно сидеть в доме.

Несмотря на яркие звезды, было очень темно. Каменистая тропа, ведущая к берегу, извивалась серой лентой, спускаясь вниз по склону. Здесь пахло землей, травой и зрелыми плодами, воздух был напоен и влажным летом, и прохладной осенью.

Мы молча шли по пристани — деревянным мосткам с перилами и скамейкой, потом остановились, любуясь белым покрывалом тумана на черной воде Разбойничьего озера.

Йерк зажег сигарету и тихо сказал:

— Август навевает на меня грусть. Повсюду в природе царит такое изобилие, такая гармония, что становится больно от сознания пустоты и бедности собственной души. Это месяц, когда хочется любить, зачать детей, целиком отдаваясь чему-то… Как это говорится в стихотворении? Что-то о том, как быть достойным того, что окружает нас.

Стараясь вспомнить, он процитировал лишь две строчки. Вырванные из контекста, они прозвучали вдвойне многозначительнее и таинственнее: