Искатель, 1998 №7

Он поднялся, прошел в кабинет. Походка была чуть неуверенной. Вернувшись в кухню, он положил оба портрета перед собой.

— Классная компания… Вернее, классическая. Питье на троих. — Он попытался приставить оба портрета к стеночке, чтобы видеть глаза собутыльников. С портретом Ари это удалось сразу. С портретом Шмулика — нет, все время сворачивался в трубочку.

— Ну что ты, в самом деле, на ногах не стоишь… — сердито пробурчал Розовски. — Еще даже не пили. Берите пример с Ари. Крепко стоит, не то что некоторые… — он осекся. — Собственно, почему я сразу не заметил? Ну-ка… — он осторожно взял обеими руками портрет Розенфельда, приподнял его на уровне глаз.

В отличие от портрета Шмулика, этот был наклеен на планшет из очень плотного картона. Конечно, это мог сделать и художник. В конце концов, потрет Бройдера он рисовал в спешке, а тут…

Нет, вряд ли. Скорее, все-таки, бумагу на картон наклеил либо сам Ари, либо его супруга.

Натаниэль положил портрет на стол, задумался. Что-то такое было еще в письме. Что-то, о чем он сейчас подумал совсем по-другому.

Натаниэль отыскал в ящике письменного стола письмо Розенфельда, быстро пробежал его глазами, потом еще раз прочел с самого начала.

Ага, вот:

«…Портрет, как и положено портрету, отражает не только внешнее подобие объекта, но и сохраняет некую тайну его внутреннего мира…»

Натаниэль отложил письмо, снова взялся за портрет. Осторожно ощупал пальцами поверхность. Вытащил «японский» нож для разрезания бумаги и попытался отделить рисунок от планшета. Ему удалось это сделать достаточно легко и почти без потерь для бумажной поверхности.

Он внимательно рассмотрел изнанку рисунка, исписанную четким крупным почерком. И сравнил с письмом. Рука Розенфельда. Сверху стояло слово «Ари». Дальше два столбика — какие-то названия. Розовски обратил внимание, что названия в первом и втором столбиках были одними и теми же. Различия заключались в цифрах, проставленных рядом с названиями.

— А ведь я видел нечто в этом роде, — громко сказал Натаниэль и сам чуть испугался собственного голоса. — Да-да, — повторил он, чуть понизив голос, — видел, и совсем недавно. Где же?

Поднявшись на четвертый этаж, Розовски подошел к двери с номером 23. Под номером по-русски и на иврите было написано: «Семья Бройдер. Шмуэль и Хана».

— Ну-ну, — пробормотал он, нажимая кнопку звонка. — Посмотрим, как жили счастливые молодожены.

После мелодичной трели за дверью послышались торопливые шаги, дверь отворилась. На пороге стояла женщина в голубых джинсах и легкой кофточке. Она с настороженным вниманием осмотрела сыщика. Розовски вежливо улыбнулся:

— Хана Бройдер?

Она кивнула.

— Это я вам звонил. Меня зовут Натаниэль Розовски. Разрешите войти?

Хана Бройдер молча посторонилась, пропуская его в дом.

Розовски остановился на пороге холла. Обстановка была достаточно скромной, во всяком случае мебель не блистала новизной, да и телевизор, стоявший на передвижном столике, был отнюдь не последней марки. На диване валялась груда вещей.

— Проходите, садитесь, — сказала Хана, входя следом. — У меня не очень прибрано, но вы настаивали на встрече, — она неторопливо собрала вещи.

— Прошу извинить. — Собственно, за двое суток с момента их телефонного разговора можно было бы и прибрать. Розовски сел в продавленное кресло у журнального столика. — К сожалению, дело не терпит отлагательств, — сказал он и сам усмехнулся напыщенно-канцелярскому стилю последней фразы.

— Слушаю вас, — Хана не обратила внимания на его усмешку.

— По поручению руководства фирмы «Интер» я провожу расследование обстоятельств смерти бывшего президента компании Ари Розенфельда. Вы были знакомы с ним?

— Нет, — быстро ответила Хана.

— Странно, вы даже не удивились моему вопросу, — заметил Натаниэль. — Ну, хорошо… Скажите, как погиб ваш муж?

— Он поздно возвращался из Иерусалима — ездил туда по своим делам, я не знаю, по каким именно. Предполагают, что заснул за рулем. Машина остановилась на мосту в очень неудачном месте, там обычно проезжают тяжелогрузы, целыми колоннами. Один из таких грузовиков, доверху забитый ящиками с «Пепси-колой», сбил машину моего мужа. Возможно, он уснул, потому что был пьян.

Натаниэль заметил, что Хана произносила эти слова механически, как хорошо заученную, но неотрепетированную роль.

— Вы всегда так говорите? — спросил он.

— Как?

— «Мой муж», «моего мужа»… Вы никогда не называли его по имени?

— Почему? — Хана несколько растерянно улыбнулась. — Это просто… Просто так получилось, не знаю… — Она замолчала.

— У полиции есть серьезные основания полагать, что смерть вашего мужа была отнюдь не случайна, — сказал Розовски после паузы.

— Мне об это ничего неизвестно, — ответила Хана. Голос ее звучал напряженно. — Впервые слышу от вас.

— Ваш муж был застрелен, — тихо сказал Розовски. — Из того же револьвера, что и Ари Розенфельд до него и Галина Соколова, жена Розенфельда, — после. И поскольку у меня есть основания подозревать вас в причастности к смерти мужа, думаю, и на остальные печальные события вы могли бы пролить свет.

Ни одна черточка не дрогнула в лице Ханы Бройдер, когда она услышала эти слова. Натаниэль даже на мгновение усомнился в том, что она действительно слышала их.

— Вы поняли меня? — осторожно спросил он.

— Я поняла, — сухо ответила она. — Вы обуяны чрезмерной фантазией. Какие-то убийства… Что вы имеете в виду? Мой муж погиб в автокатастрофе. Что же до всех остальных, то я впервые услышала о них от вас. Только что.

— Ваш муж был застрелен Габи Гольдбергом, — повторил Розовски. — И вы его инструктировали. По телефону.

— Кто такой Габи Гольдберг?

— Человек, признавшийся полиции в совершении названных мною преступлений.

— Это он вам сказал? — насмешливо спросила Хана. — Что я его инструктировала?

Розовски вздохнул.

— Хотите убедиться в том, что я располагаю доказательствами?

Хана равнодушно пожала плечами. Но в глазах ее — Натаниэль заметил — промелькнула тень испуга. Он положил на журнальный столик диктофон и рядом — три кассеты. Хозяйка квартиры молча следила за его действиями. Розовски некоторое время помедлил, выжидательно глядя на нее. Она по-прежнему не выразила ни малейшего желания как-то помочь ему.

— Что ж, давайте послушаем, — сказал он и вставил в диктофон первую кассету. После непродолжительного потрескивания из динамика послышалось: