Исповедимы пути господни

В свой первый день в школе, Руби испытала целый спектр туго скрученных между собой эмоций от всепоглощающего ужаса до воодушевления. Девочка часто читала газеты, смотрела новости большого мира, и, продолжая учиться в трущобах шитью, вязанию, садоводству, рыбалке и тому, как правильно молиться аравакским богам чувствовала, что тратит каждую драгоценную секунду жизни впустую. В Джеймстауне все было иначе, от предвкушения перемен покалывало пальцы, и несмотря на сложности Руби желала поглощать знания, пока голова не заполнится до краев и не начнет лопаться, словно старинная древнегреческая амфора.

В трущобах Руби легко сходилась с такими же, как она девочками, друзьями их было трудно назвать, но при возникновении проблем в каком-либо из ремесел, она знала, что получит помощь или окажет ее сама. Трудно было представить, что кто-то может почувствовать угрозу от скромной тихой Руби Дарем, вдруг выделит из толпы, сделав объектом жестокой травли, как сделала это Люси Макги. Можно стерпеть что угодно, толчки локтем в бок у шкафчиков в коридоре, косые взгляды, вечные напоминания об ином цвете кожи, но последняя прозвучавшая шутка из искривленного в гневной ухмылке рта Люси перешла все границы. В голове по-прежнему звучали больно жалящие, не щадящие нежное сердце подростка слова:

– Вы что с мамочкой лесбухи? Пока мы смотрим телик всей семьей, вы предаетесь плотским черномазым утехам, заперев дверь спальни, чтобы никто не увидел? Так и будете до самой старости сосаться только друг с другом.

– Всем известно, что телевизор разжижает мозги, Люси. Лучше посети библиотеку на досуге.

– Засунь свои советы себе в черную задницу, поняла?

То был первый раз, когда Руби решила сказать что-то в ответ, испытав небывалое облегчение, не смогла удержать слова за зубами и радовалась этому. Она боялась новых ощущений, пробудившихся внутри, и если бы не вступившаяся за девочку Келли, вроде бы так назвала одноклассницу Люси, то неизвестно, чем бы все закончилось для самой Руби.

Злость, кипящая внутри, мигом улетучилась, стоило девочке переступить порог дома, купленного на сбережения. Дайана еще не успела разобрать все коробки с вещами, чтобы стало уютнее, но предвкушение от того, что они с Руби сделают это вместе в ближайший выходной день, согревало сердце. На низком обувном шкафу, в коридоре у зеркала, стояли две фотографии в деревянных рамках; Руби Дарем по давно сложившейся традиции взяла одну из них, с которой улыбались женщина и девочка. Одинаковые улыбки, плоские широкие носы, и копны каштановых кудрей бросались в глаза, молочно-карие, как и у Дайаны.

Девочка улыбнулась, проводя пальцами по стеклу, обводя образ матери. Однако кое в чем Люси Макги оказалась права. Они с Дайаной были одни. Всегда одни против целого мира. Даже так называемые родственники, к которым они стремились переехать ближе, не были кровной родней. Дайана, будучи беременной, познакомилась со старой женщиной, по чистой случайности оказавшейся предком Титубы, она взяла под крыло одинокую несчастную девушку, не имеющую денег и крыши над головой, став самым близким человеком на многие мили вокруг.

Руби ничего не знала о своем отце, и не спрашивала до тех пор, пока не стала достаточно взрослой, чтобы научиться понимать, что в самом деле важно. На восьмой день рождения Дайана подарила дочери потрепанную старую книгу с карандашными записями на полях. Почерк был мужским, незнакомым, а настроение женщины мрачным в тот, казалось бы, счастливый день, когда восемь лет назад появилась Руби. Только тогда девочка обрела достаточно смелости, чтобы узнать от матери об отце и причинах, навеки разделивших семью на две неравные части. Дайана хриплым, от еще свежего горя, голосом произнесла:

– Эта книга когда-то принадлежала твоему отцу. Ты и книга, единственные доказательства того, что наше совместное прошлое существовало. Не думай, что он ушел потому, что не любил нас, любил, я знаю, но его жестокое сердце стало причиной тому, что подобно Ромео и Джульетте нам не суждено было разделить жизнь и смерть.

«Поверь — когда в нас подлых мыслей нет, нам ничего не следует бояться. Зло ближнему — вот где источник бед, оно и сбросит в пропасть, может статься», - цитата из томика «Божественная комедия. Ад» Данте Алигьери надолго отпечаталась в памяти Руби, с того самого дня, как Дайана прочла эти строки по просьбе дочери перед сном. Фраза стала своеобразным обязательством перед самой собой, на которое Руби полагалась по сей день.

Взглянув на часы, девочка улыбнулась, подходил час, когда Дайана вернется домой с тяжелой шестнадцатичасовой смены в больнице, а значит, уже совсем скоро они вместе пообедают, сядут на диван рядом, сложив головы друг к другу, читая учебники, и вместе знакомясь с открывшимися новыми знаниями о которых когда-то не могли и мечтать. Руби, заглянув в холодильник, достала овощи и орехи, чтобы успеть до прихода матери приготовить рагу и сварить сахарную кукурузу, которую только вчера принесла бабушка Санай со своего огорода.

Звон ключей оповестил о возвращении Дайаны. Женщина скинула туфли в коридоре, и устало опустилась на стул в тесной кухне, вдыхая чудесные ароматы готовой пищи.

– Вкусно пахнет, зайка. Не положишь мамочке, я умира-аю с голоду.

– Конечно. Как прошла смена?

– Ужасно. Чего только местные дети не пихают себе в нос и рот. А еще миссис Бишоп снова вырвало на мои туфли.

Руби хохотнула, поставив перед матерью тарелку с дымящимся ужином побольше, и совсем маленькую для себя.

– Невероятно вкуса, зайка! О, совсем вылетело из головы. Сегодня уроки с тобой сделает бабуля Санай. Рук в больнице катастрофически не хватает, пришлось взять ночную смену.

– Сделаю все сама, не переживай, и отдохни, как следует. В кастрюле еще осталась еда, встречу бабушку подобающим образом.

– Что бы я без тебя делала, родная.

Женщина улыбнулась, морщинки на ее смуглом лице принялись танцевать вокруг глаз и рта. Вместе они помыли посуду, Дайана Дарем поцеловала дочь в щеку, и отправилась спать в свою комнату, когда в дверь позвонили. Маленькая, словно пташка темнолицая женщина с полностью белыми волосами приняла в объятия названную внучку, как только дверь перед ней распахнулась.

– Бабушка Санай! Я так рада тебя видеть. Пойдем, пойдем скорее, нам предстоит столько интересного. Я была послушной девочкой, сделала уроки и приготовила ужин, так что заслужила новую историю о Титубе!

Бабушка Санай хитро прищурилась, притворно поведя носом в поисках изъянов, но ничего не найдя, уперла морщинистые загорелые руки в костлявые бока. От этого движения бусины в ее волосах и одежде издали едва слышимый перезвон.

– Что ж, юная ада*, ты хорошо поработала. Однако новых историй о Титубе не существует, есть только одна, настоящая, словно наша реальность, и горькая, будто полынь история. Неужели тебе не надоело слушать ее каждый мой приход?