Испытание огнем

— Почему? — прошептал я вслух. — Да почему же ты не работаешь?

Ответа у меня не было. Подсказок вокруг - тоже. Азар тем временем продолжал свой ритуал, будто я теперь был для него просто элементом декора.

И тогда я закрыл глаза. Начал лихорадочно перебирать в памяти всё, что слышал от деда. Разговоры за столом. Ненавязчивые истории из детства. Странные афоризмы, сказанные будто бы вскользь.

«Сила не в крови, а в том, кто её направляет» — всплыло первое. Я отмёл это. Не то. «Огонь берёт не плоть, он берёт волю. У кого воли нет — тот уже сгорел». Мысленно чуть задержался на этой фразе. Воля. Что-то в этом есть... Но этого мало. Вспомнил, как в детстве дед говорил кому-то: «Ритуал — не в знаке. Знак — лишь ключ. Но если нет замка — хоть сотню ключей сломай, двери не откроешь». Тогда, в детстве, я подумал, что речь идёт о чём-то типа сарая на даче. Но здесь и сейчас эти слова зазвучали совершенно иначе.

«Пламя боится чистой воли». Вот! Фраза, которая была в последней записке деда. И конечно же, я не обратил на неё внимание, решив, что это какая-то очередная метафора. Чистой воли…

— Дело не в крови, — пробормотал я. — А во мне. В том, чего я хочу. В том, кем я выберу быть.

Вдохнул глубже, стараясь не обращать внимания на шумные звуки ритуала, на пылающее, как факел, тело Кати, на фигуру Азара, левитирующего у алтаря.

— Если нужна воля… — прошептал я. — То ты её получишь. Но как?

Я снова посмотрел на знак и шагнул к нему, чувствуя, как внутри что-то собралось в единый сгусток. Не ярость. Не страх. А решимость. Никак однократно гавкнул, будто подтверждая правильность выбора.

— Ты ведь знал, да? — прошептал я. — Хитрый пёс, ты всё знал с самого начала.

Опустив голову, я взглянул на Никака. Он стоял рядом, но теперь его глаза сияли. Не обычным светом — а чем-то, что вызывало в памяти слово, услышанное когда-то в детстве от деда — «Танг Синг».

Мы тогда сидели у костра и я спросил:

— Деда, а Танг Синг — это что?

Он усмехнулся, не открывая глаз:

— Не что, а кто. Это древнее. Очень древнее создание. Он один. Его не зовут, он приходит, когда всё остальное уже поздно.

— Это демон?

— Нет. Ни свет, ни тьма. Он — как пепел после пожара. Кажется мёртвым, но стоит дунуть — и оживает.

Я тогда не понял. Но слова запомнил. Слишком странными они были для обычной сказки. И вот теперь, глядя на Никака, я не понимал до конца, кто или что это. Но ощущение было — будто смотрю в глаза древнему духу, который шагал по мирам тогда, когда человечество ещё не умело складывать слова. Никак… или то, что было в нём… знал, что делать. Осознание этого пугало сильнее, чем Азар.

И тут до меня дошло, что в активацию последнего знака нужно как-то вложить свою волю. Не силу, не амулет, не кровь. А именно намерение.

Я шагнул к знаку, раскинул руки.

— Я не знаю, слышишь ты меня или нет, — сказал я, обращаясь в пустоту, — но я не подчинюсь. Ни тебе, Азар, ни кому бы то ни было. Моя воля — только моя. И пусть она слабая, пусть шаткая — но она есть.

Азар раскатисто рассмеялся, глядя на меня.

— Вот оно как! Ваша вечная песня «я сам, я сильный, я человек». Забавно. Посмотрим, как ты запоёшь, когда я закончу.

Он снова поднял руки — и Катино тело изогнулось дугой. Вокруг алтаря появились огненные нити, притягивающие её к центру. Я закричал — от отчаяния, от ярости, от бессилия.

— Нет!

И тогда Катя вспыхнула. Не метафорически. Она буквально загорелась, как промасленная ткань, брошенная в костёр. Её тело над каменной плитой, озарилось изнутри — как будто внутри у неё был настоящий костёр. Свет лился сквозь кожу, словно сквозь пергамент. Затем — рывок шеи назад, глаза распахнулись, и она закричала.

Этот крик не был человеческим. Он выл, вибрировал, ломал воздух, как ультразвук, будто из её горла рвался наружу сам ад. Я отшатнулся, сдавленно вскрикнул и оступился, чуть не упав.

— Потерпи ещё немного, мой смертный дружок! — засмеялся Азар, не отрываясь от своего колдовского танца. Его голос был шипящим и обжигающим как раскалённое железо, упавшее в воду.

Катины пальцы судорожно выгнулись, словно она боролась с невидимыми путами. Но её движения были резкими, беспорядочными. Глаза — теперь совершенно белые — метались по сторонам.

— Что ты делаешь с ней?! — закричал я, но мой голос утонул в гудении ритуального огня.

Азар не ответил. Только покачал головой, будто учитель, которого утомили глупые вопросы ученика. Он продолжал свой танец, подвывая что-то на незнакомом, древнем языке. Один за другим он щёлкал пальцами — вокруг алтаря теперь вспыхивали травы, дым от которых обволакивал нас густыми клубами.

— Она знала, зачем к тебе пришла. Её выбрали. Она всё понимала. Ты думал, что она — снег?. Но нет, она — пепел. — жутко засмеялся Азар.

— Что делать, — прошептал я. — Что же я должен сделать?

Рядом с моей ногой низко, глубоко, так, что вибрация прошла по костям, зарычал Никак. Не просто собачьим рыком. А звуком, от которого стынет кровь. Он не был больше псом. А может, никогда им и не был. Я увидел, как его шерсть начала переливаться синим светом. В памяти всплыло: «Когда огонь поднимется, пес укажет путь сквозь пепел». Фраза из дедовской записки, которую я тогда счёл метафорой.

Я посмотрел вниз — и замер. Никак стремительно менялся. Расправлялся прямо на глазах. За считанные секунды привычный силуэт собаки исчез — передо мной стояло нечто другое. Существо, похожее на огромного льва, покрытого серебристо-синим мехом. Глаза собаки — хотя, какая это уже собака? — светились янтарём, пасть была широко открыта, а оттуда вырывался тот самый, гудящий рык. И вновь в голове вспыхнули слова деда Исмагила, сказанные вполголоса, будто он боялся, что кто-то подслушает:

— Танг Синг не приходит просто так, Стас. Он — один. Не род. Не клан. Один. Имя, как тень, кочующее сквозь века. С ним приходит выбор. С ним — всегда плата.

Тогда я думал, что это какая-то шаманская байка, но теперь — видел. Видел своими глазами, своим сердцем. Танг Синг. Не демон, не дух, не зверь.

Балансирующий на границе мира живых и иного. Его появление — знак, что правила нарушены. Или только что переписаны. Его суть — не спасти. Не убить. А уравновесить.

Я смотрел, как он рычит. Его рык разрывал реальность, и с каждым мгновением казалось всё очевиднее: Танг Синг не пришёл защищать меня. Он пришёл быть рядом с тем, кто сделает выбор. Не за меня. Не вместо. А как свидетель. И если он здесь... значит, выбора избежать не выйдет.

— Никак?! — удивлённо выдохнул я.

Он не обратил на меня внимания. Он уже не был знакомым мне псом. Его рык становился всё громче, отчётливее. Казалось, он шёл не только из его горла, но и из стен, из пола, из самого воздуха. Азар всё ещё продолжал танец. Но… что-то у него теперь явно шло не так.

Ифрит замедлился. Его движения стали тяжёлыми, вязкими, будто он танцевал в меду или в смоле. Каждый жест отдавался в пространстве эхом, словно тянулся в вечность. Это начинало напоминать фильм снятый в замедленном режиме —слоумо. Из тех, что приятнее снимать, чем смотреть. Голос его стал глуше, как будто он теперь пел из-под воды.