Истина

Корнилов встал, за ним Пашка, Логинов: пошли работать. Логинов набросился на работу, только энтузиазм его был показной. Андрей быстро остыл. Логинов работал неровно: то упивался работой, то курил сигарету за сигаретой. Подстроиться под него было трудно, если вообще возможно. Андрей был непредсказуем. Производительность в смене была низкой, и никто не прибавлял в работе. Степан работал с оглядкой на других – не плохо и не хорошо. Степан мог работать лучше: не было смысла упираться за копейки. Случалось и рвать в работе – когда было срочное дело. Тут никуда не денешься. Производственная необходимость – в противном случае можно легко потерять авторитет, оказаться в опале у начальства, не сработаться.

После сварки была резка. Степан не любил резать, все на корточках, ноги затекали, гари много.

Пошла вторая неделя, как Степан не пил. До получки еще три дня. Нещадно тянуло на выпивку. И в отпуск никто не шел… У Логинова отпуск через месяц, у Пашки на следующий год. По традиции отпускник угощал. Собирались своей компанией, пили, чтобы хорошо прошел отпуск. И шабашек не было, и занять не у кого, все безденежные.

Какая завтра будет работа, что делать, Степан не думал, работа найдется. Последнее время Степан заметно сдал в работе. В стране была полная неразбериха с реформами, никакого порядка. Было не до работы.

7

Свое выступление директор СУ Антон Петрович Андреев начал с предостережения, что обстановка в стране крайне тяжелая и следует быть ко всему готовым. В ближайшие два года лучше не будет, не следует обольщаться. Не за горами гиперинфляция. Один за другим закрывались предприятия из-за непоставок сырья, дороговизны комплектующих. В СУ положение не лучше. В связи с отпуском цен на топливо, энергоресурсы не стало прибыли. Упала трудовая дисциплина в цехах. Участились случаи пьянства на работе. Директор зачитал приказ об увольнении троих рабочих за пьянку. Теперь, по-новому трудовому законодательству, не надо было разрешения профкома на увольнение – достаточно ходатайства администрации. Комаров Толька с места, как бы между прочим, заметил: платить людям надо – и будут работать. Директор ничего не обещал: положение было тяжелым. Денег на зарплату не было. После директора взял слово начальник цеха, он заострил внимание коллектива на экономии энергоресурсов, металла.

Вчера было собрание, сегодня после обеда было осуждение в тесном кругу, в курилке.

– Правильно сказал Комаров, надо платить людям, тогда и работать будут! – ораторствовал Логинов, беспрестанно сплевывая. – А так кто за копейки будет работать?! Люди все понимают, не дураки!

– Конечно, будут платить – люди будут работать! – живо откликнулся Корнилов.

Инфляция, гиперинфляция – Степан знать ничего не хотел, было не до гиперинфляции. У жены зимние сапоги разваливались, а холода впереди. Телевизор плохой, холодильник… Все сразу стало надо. Голова кругом шла. Тут на самое необходимое денег не было, а начальство раскатывало на иномарках. Везде, где Степан ни работал – ППЖТ, ЖКХ, – не везло с начальством; исключением лишь был механик, вместе выпивали на даче. Степан, наверное, до сих пор работал бы в ППЖТ, если бы не Антонов, начальник цеха. А началось все с того, что Степан не вышел на работу, взял отгул за ранее отработанное время, а надо было предупредить, написать заявление. Какое тут заявление, когда Степан утром встать не мог. Степан писал объяснительную, как прогульщик, терял в зарплате, отпуск переносился на зимнее время. Степан написал заявление на расчет. Начальник подписал без отработки. Все было ясно как день: Антонов просто искал повод для увольнения. Одного Степан не мог понять – за что такая немилость? С работой Степан справлялся. Может, кто-нибудь из рабочих настучал: Степан как-то нехорошо отозвался о начальнике цеха.

У скамейки, где сидел Логинов, все было оплевано, мокро. Андрей плевал через каждые пять минут. Корнилов рассказывал анекдот:

– Приходит он, значит, домой, проходит на кухню – и по столу кулаком: кто в доме хозяин?! Жена в это время стряпала. Скалкой его по голове. «Спросить даже нельзя», – жалобно протянул Алексей.

Анекдот был старый, Алексей уже рассказывал. Перекур закончился. Сапегин с Корниловым докуривали стоя. Логинов работал через силу, как из-под палки. Степан работал не лучше. Работали одинаково и разряд был один, но зарплата у Алексея больше, Степан не понимал, почему так.

Время как остановилось, было только три часа. Кончилась работа, Степан не знал, идти за работой или проболтаться, просидеть. Логинов никогда не ходил за работой: считал для себя унизительным просить работу, подменять мастера. Мастер должен следить, чтобы была работа. Это его обязанность.

Степан сидел у теплого от сварки шибера, смотрел, кто как работал. Интересно было со стороны наблюдать. Алексей работал, старался. Молодой. Все впереди. Степан молодой тоже старался, и в мыслях такого не было, чтобы сачкануть. И работа была в радость. В праздники была премия за хорошую работу. Было соцсоревнование. И вдруг ничего этого не стало. Рабочие руки были не нужны. Государство отступилось. Была дана вольная: как хочешь, так и живи. Степан рад был бы прибавить в работе, только проку в том не было: хоть заработайся – лучше не будет, зарплата больше не станет. Оставалось набраться терпения и ждать, когда рынок заработает, будет изобилие. Только Степан не верил в это самое изобилие, да и годы уже не те, чтобы ждать. Сегодня, сейчас хотелось жить.

Степан в другой раз, может, и просидел бы до конца смены, но сегодня не сиделось, было как-то не по себе. Работа была: можно было варить трубы. Это уже была инициатива. До конца смены Степан заварил 8 труб. Немало.

Еще одна смена прошла – трудовые будни; другая, личная жизнь пошла. Другим человеком, в чистом, словно не работал, Степан вышел из СУ. Шел снег. На улице было много своего брата: работяги, все с сумками, термосками, в столовую ходить было накладно. Спекулянты на каждом углу. Не мог Степан принять такой рынок. Это был грабеж среди бела дня. Как раньше не было справедливости, так и сейчас ее нет. У одних все, а другим – ничего. Это было и до перестройки… Степан был выпивши, ехал в автобусе, и вдруг зло такое взяло, язык развязался: начальство икру красную ест, а рабочий колбасы в магазине купить не может – очередь. Автобус остановился напротив милиции. Степан был задержан на трое суток за нарушение общественного порядка.

Сейчас то же самое: у кого власть, тот и живет всласть, икру ест. Степан как раньше икру не видел, так и сейчас. Чем начальство лучше рабочего? У начальника тоже одна голова, две руки, язык, как у всех. Где справедливость? И есть ли она? Степан уже знал, как пройдет остаток дня – ужин, после ужина телевизор – и спать. Дверь открыл Олег.

– Как учеба? Как успехи? – спросил Степан.

– Две тройки, – ответил Олег.

– Троечник.

Степан не мог заставить сына лучше учиться, Олег не слушался. Людмила сидела на диване, смотрела телевизор. Фильм был про любовь, Людмила любила такие; она сразу бросала все свои дела, садилась у телевизора, и лучше ей было не мешать.

На кухне все было разогрето. На второе были голубцы. Плотно поужинав, выкурив сигарету, Степан прошел в комнату. Фильм закончился.

– Как они помирились? – спросил Степан про фильм.

Людмила ничего не ответила, сидела грустная.

– Над Светляковым я сегодня подшутил. Захожу к нему в конторку перед обедом, а он, зараза, дремлет за столом. Носом клюет. Каска у него тут же рядом на столе лежит. Я вышел, собрал с урны окурки и высыпал ему в каску. Через полчаса он бежит: ты, говорит, положил мне окурки. Мужики смеются. Он какой-то вообще… Простой электрод не может отличить от нержавейки. Взял бы магнит. Баран.

Людмила думала про сапоги, позавчера Татьяна купила себе, но они оказались малы. Сапоги хорошие, Людмила мерила, были в самый раз. Вчера Степан был злой, надо было выпить, Людмила не стала говорить про сапоги.

– Степан, – начала Людмила. – Татьяна вчера сапоги купила, ей малы. Мне в самый раз. Сапоги мне надо, ты сам знаешь.

– Сколько? – стал Степан серьезным.

– 2 тысячи.

– Почти половина получки, – присвистнул Степан.

– За два-три раза отдадим. А где еще сапоги купишь? Старые развалились

Если бы Степан сказал, что сапоги подождут, Людмила не стала бы спорить: сапоги, действительно были дорогие, не по зарплате.

– Когда же платить будут, – простонал Степан. – Хоть воровать иди. Сволочи, кашу заварили. Ведь жили, жили…

– Что ты ругаешься, как сапожник? Всем тяжело.

– А сапожник как ругается?

– Не знаю, как он ругается, – пожала плечами Людмила.

– Не знаешь – не говори.

Степан пошел курить в прихожую. Как поняла Людмила, сапоги можно брать. Степан был не жадный, пьяный последнюю рубашку отдаст.