Истина

Леонид Павлович хорошо помнил, учился тогда в шестом классе, когда первый раз шел этот фильм. Вся семья тогда собралась у телевизора, соседи пришли, у них не было телевизора. Смеялся он весь фильм. И последний раз, когда он смотрел этот фильм – прошло лет пять, шесть, – тоже смеялся.

Еще осталось десять минут до фильма. Леонид Павлович утром сделал все свои дела, чтобы не отвлекаться, смотреть фильм; где-то за час вдруг появились опасения, как бы фильм не перенесли на следующую неделю или не отключили свет. Смех повышает жизненный тонус, укрепляет психику. Леонид Павлович последнее время чувствовал себя нехорошо, была какая-то озабоченность, чего-то все не хватало.

Фильм начался ровно в три часа, без опоздания. Леонид Павлович поудобней устроился в кресле, сложил на груди руки, слабо улыбнулся, или, может, показалось, что улыбнулся, – не понял. Смотреть смешной фильм и оставаться серьезным – это надо быть полным идиотом. Леонид Павлович улыбнулся, это точно. Улыбка была нехорошей, неестественно как-то все было. Но по-другому улыбаться Леонид Павлович не умел… С улыбки все и начинается. Фильм с самого начала был смешным. Леонид Павлович никак не мог собраться, настроиться на смех. И когда прозвучала знакомая фраза «черт побери!», Леонид Павлович рассмеялся.

Он всегда в этом месте смеялся. И опять смех был ненастоящий: Леонид Павлович насильничал над собой. «Черт побери!» – сцена была смешная. Но каково было Миронову падать? Асфальт – не подушка. Леонид Павлович не мог бы, как Миронов, так грохнуться на асфальт. Это надо быть артистом. Года три, наверное, прошло с тех пор, как Миронова не стало. Леонид Павлович как ни силился, не мог припомнить, в каком году Миронов ушел из жизни, как будто это так уж важно было. В ресторане «Плакучая ива» Миронов был неотразим. Леонид Павлович глубоко вздохнул – и рассмеялся. Он опять фальшивил, смех был через силу. В «Бриллиантовой руке» было много комических моментов – это и рыбалка, и гостиница… И везде Леонид Павлович смеялся. И вот наконец Никулин получил новое задание, сунул пистолет в сетку… Фильм заканчивался. Леонид Павлович больше не смеялся, устал. Сразу после кино надо было выносить мусор, приедет мусоровозка, «КамАЗ». Можно было еще и в цирк сходить, посмеяться, или – в комнату смеха, в парк. Леонид Павлович, когда еще учился в школе, ходил в комнату смеха. Не понравилось. Грустно было смотреть на себя, обезображенного, в зеркало.

Леонид Павлович все кино проулыбался, даже скулы стало водить. Улыбался он не потому, что было смешно, потому что так надо. Оглушительно заревел «КамАЗ». Мусор! Леонид Павлович вскочил с дивана, оделся, взял мусорное ведро, вышел на улицу. Подъемный бак с мусоровозки был в плотном окружении высыпавших на улицу жильцов. Леонид Павлович скромно встал в стороне, не стал толкаться. Он больше уже не улыбался, было грустно . Фильм был какой-то не очень веселый. Из 35-го дома напротив вышел мужчина с ведром, с мусором. На лестнице у подъезда он споткнулся, упал лицом вниз, до крови содрал локоть. Ведро покатилось, мусор высыпался на дорогу. Леонид Павлович затрясся от смеха. Он понимал, что в подобной ситуации некрасиво, неэтично смеяться, но не мог остановиться.

Слесарь-сантехник

Во всей его неуклюжей, тучной фигуре угадывалась тоска не тоска – некая отрешенность от мира сего… В глазах укор. Виноватая улыбка. Он, это Григорий Афанасьевич Рудин, слесарь-сантехник из ЖКО, разочаровался в работе, хотелось лучшего, большего – другой, чистой работы, чтобы в галстуке. Григорий Афанасьевич мужчина был видный, высокий, не пьяница какой, не скандалист, что было большой редкостью для сантехника, характера мягкого.

Григорий Афанасьевич отошел от окна, сел на корточки у протекающей батареи парового отопления, достал из сумки инструмент. Работал он аккуратно, не гремел, увлекся, но скоро опять нашла тоска, хотелось большего, настоящая работа не устраивала, и как долго это будет продолжаться – Григорий Афанасьевич не знал. Он умело скрывал свою неудовлетворенность работой от товарищей, но иногда не получалось.

– Ты что, Григорий Афанасьевич, заболел или баба не дала? – спрашивал кто-нибудь.

– Так что-то, настроения нет, – отвечал Григорий Афанасьевич. Рассказать бы все, открыться, легче было бы, но страх быть непонятым, осмеянным парализовывал.

Устранив течь из батареи, Григорий Афанасьевич сел за стол, закинул ногу на ногу – класс как класс, три ряда парт. Григорий Афанасьевич учился в третьей школе, это была первая. Учился Григорий Афанасьевич без желания, после окончания школы подал заявление в институт на геологический факультет, провалил экзамены, устроился в ЖКО. Потом армия, женился. Все как у всех, и не все как у всех. Скрипнула дверь, в класс вошла уборщица, в черном халате.

– Сделали? – спросила женщина, прошла к батарее и проверила.

– Все готово, – отвечал Григорий Афанасьевич за работу.

– Хорошо.

Григорий Афанасьевич откашлялся, хотя в горле совсем не першило

– Не хозяйственный у нас человек. Во дворе у вас столько труб лежит, всяких разных. И лежат они у вас, как я понял, давно. Не один год, наверное, ржавеют. И никому не надо! – Григорий Афанасьевич встал, заложил руки за спину, продолжил. – Я много думал, почему так. Откуда эта безответственность? Или государственное, так, значит, – не мое, пусть ржавеет. Сознательность у нас на низком уровне. Нехорошо получается. Далеко идти не надо: у нас в ЖКО все делается на ура, в спешке. Куда это годится?! А как хорошо было бы, если бы человек знал, какая работа его ждет завтра, подготовился бы к ней. Как было бы хорошо…

Григорий Афанасьевич вдруг замолчал, втянул голову в плечи: кто он такой , чтобы учить?

– Я пойду, – встала уборщица, сильно хлопнув крышкой парты. – Хорошо, что батарею сделали, а то течет, не успеваешь подтирать.

Григорий Афанасьевич ничего не ответил. Он как-то раз пришел на работу в белой рубашке, мужики подняли на смех. После обеда Григорий Афанасьевич переоделся в рабочее. Любил он в выходные этак пройтись по городу в костюме, в белой рубашке, в галстуке. Григорий Афанасьевич с Чернышевым, начальником автоколонны, принимал хвойные, парафиновые ванны от нервов. Алексей Алексеевич был совсем не похож на начальника, как ребенок, никакой степенности.

Уборщица ушла. Григорий Афанасьевич собрал весь свой нехитрый инструмент, и опять стало нехорошо, работа не прельщала. Часто вечером Григорий Афанасьевич лежал на диване и думал, как руководил бы… чтобы был свой кабинет, приемная… Хотя бы неделю вот так, а потом можно опять в сантехники

Слабохарактерный

1

Проснулся Степан от резкой боли в плече, открыл глаза – в комнате горел свет, какая-то женщина стояла у дивана. Степан лежал на полу. Женщина была в длинном белом платье, босая. Степан легко мог дотянуться рукой до ее голых лодыжек.

– Вставай! – вдруг закричала женщина.

Голос знакомый… Жена, Людмила.

Людмила была среднего роста, не худая, не полная. Крупные черты лица. Смотрела Людмила на мир широко открытыми, и без того большими глазами.

– Поднимайся, на работу надо! – не отставала Людмила.

Она зло пихнула ногой нажравшегося вчера до зеленых соплей супруга. Степан открыл глаза: вот откуда эта боль в плече. Степан с удовольствием врезал бы жене как следует, чтобы умылась кровью, но не было сил подняться.