Истоки Каракумов (повести туркменских писателей)

— А ну, озорник, отдай зеркальце. Поймаю, так всыплю, что долго не забудешь! — крикнула мне Гульшен. Я отбежал в сторону на приличное расстояние и остановился. Поймал солнечный луч зеркалом — и направил ей в лицо. Яркий луч ослепил девушку. Обозлившись, она стремительно поднялась и бросилась за мной. Бегал я всегда хорошо. Еще в восьмом классе был чемпионом по бегу, да и сейчас не бросал тренировки, поэтому Гульшен ни за что не догнать меня, но нога моя запуталась в сухой траве, и я грохнулся на землю. Не успел подняться, как подбежала Гульшен и повалилась на меня.

— Ах ты, озорник. Отдавай зеркало.

Мне было страшно приятно чувствовать на своей спине тяжесть ее тела. Лежа лицом вниз, я крепко сжимал зеркальце. И очень не хотелось освобождаться от этой тяжести.

— Ни за что не отдам, Гуль!

— Не отдашь?

— Не отдам.

Гульшен быстро нашла выход из этого положения. Сидя на моей спине, она обернулась назад, подтянула за штанины мои ноги, сняла сандали, сдернула носки и стала щекотать пятки. Щекотки я боялся ужасно. Обычно, если кто-нибудь из ребят хотел меня побороть, то достаточно было пощекотать меня; я тут же начинал смеяться и выбивался из сил. Иногда, чтобы рассмешить меня, Гульшен показывала мне палец, грозясь защекотать, и я даже на расстоянии не мог удержаться от смеха и убегал от нее.

В этот раз я тоже сдался быстро. Оказалось, я так сжимал зеркальце в руке, что краями порезал себе ладонь.

Увидев кровь, Гульшен тихо ахнула.

— Вот, это тебе в наказание. Терпи теперь, — сказала она, поднялась и пошла в шалаш. Я молча поплелся следом.

— Ну, что, малыш, испугался? Сейчас йодом смажу и все будет хорошо, — успокаивала меня Гульшен.

— Да пусть кто хочет с тобой связывается, только не я! — крикнул я зло.

— Если ты это понимаешь, почему же поступаешь наоборот?

Гульшен опустила руки и серьезно сказала:

— Слушай, говорят "делу время — потехе час". С такой работой мы получим выговор от Алтыхан-ага. Давай еще поднажмем.

2

Наша бригада состояла из десяти человек, и обеспечивала овощами, дынями и арбузами колхозников всех хлопководческих бригад, которые жили прямо здесь, у хлопкового клина. Овощей и дынь с арбузами, которые мы собирали, хватало не только работающим на полях, но и всем жителям села. А часть нашего урожая мы сдавали в район, хотя никакой договоренности об этих поставках у нас не было. Просто урожай был такой огромный, что мы сами решили сдавать его в районный магазин. За это наша бригада получила благодарность от правления колхоза.

Три бригады хлопководов и наша бахчевая переехали сюда в начале этого года. Бескрайняя, с песчаными ручейками, отливающими серебром, степь, получила название "Чагели"^[36]. Ежедневно ездить на работу за 60 километров от села стало трудно, поэтому колхоз построил здесь десять домиков, в каждом из которых было 5 комнат. А те, кто не поместились, с помощью колхоза построили здесь щитовые летние времянки. Мне повезло, я приехал на все готовенькое. Отец Гульшен, Алем-ага, узнав, что я еду работать в Чагели, сказал мне: "Якшимурат, сынок, не затевай там никаких строек, живи у моей Гульшен, заодно присмотри за ней. Я доверяю тебе ее жизнь, как свою". Мне даже стало немного не по себе от таких слов пожилого человека, а Гульшен ничуть не смутилась. "Хорошо, папа, если малыш будет рядом — я спокойна. А то хотела попросить кого-нибудь из девушек, как ты говоришь, присмотреть за мной".

Вещи свои я оставил в доме Гульшен, но спать мне пришлось на топчане во дворе, который соорудил Алем-ага.

Целый день мы были на работе. Поесть и отдохнуть днем от жары собирались в шалаше на краю поля. Частенько к нам приходил пообедать помощник бригадира Койли, которого я не любил, а Гульшен, по-моему, просто ненавидела. Она называла его не иначе как шалопутным. Говоря по совести, Койли был человеком мало приятным, да что там — просто недостойным доброго слова. Полтора года назад от тяжелой болезни скончалась его жена Сельби гельнедже, оставив сиротами семилетнего сына и пятилетнюю дочь. Люди говорят, что он своими бесконечными придирками свел Сельби гельнедже в могилу. Они были разными, как небо и земля. Сельби гельнедже была спокойной и доброй, как сама земля. А Койли человек не постоянный, резкий и коварный, готовый как лев наброситься на слабого, а перед сильным заискивал, как побитая собака. Ради малейшей выгоды он был готов пойти на любую подлость.

Как ни посмотришь, он улыбается во весь рот, и болтая всякий вздор, по делу и без дела крутится возле Гульшен. Даже издали следит за ней своими слезящимися глазками без ресниц, словно удав, который хочет проглотить ее. Правда, Гульшен совершенно не обращает на него внимания. Если он начинает позволять себе какие-нибудь шуточки или намеки, она сразу же ставит его на место. Поэтому при Гульшен Койли старается вести себя осторожно.

Да только не так прост этот толстокожий! Ловит каждое слово Гульшен, ее улыбку, жест, обращенные к нему, и тут расплывается в заискивающей улыбке, стараясь, чтоб и другие это заметили. Все эти уловки Гульшен хорошо видит и не упускает случая посмеяться над этим при людях.

3

У Койли была старенькая, цвета золы, видавшая виды, собранная по винтику от разных машин "Победа". И ход у нее, и звук не были похожи ни на одну известную машину современного производства. Едет она и вдруг замедляет ход, словно часы, у которых кончился завод. То ползет медленно, думаешь, вот остановится, вот встанет, все настроение испортит, совсем руки опустишь, и вдруг ни с того ни с сего, помчится вперед, не глядя ни на бугры, ни на ухабы, ни на асфальт или песок, летит, как верблюд, взявший хорошую скорость. Но руку хозяина "Победа" знала. Только Койли мог разобраться в ней, потому что внутри ее были детали, начиная от паровоза и кончая старой полуторкой.

Много раз пытался помощник бригадира продать свою машину. Да только кому нужна такая рухлядь! Теперь все мечтают о скоростных и удобных "Жигулях" и "Волгах", а многие теперь могут позволить себе иметь и то, и другое.

Хотя однажды Койли чуть было не продал свою "Победу". Как-то он привез ее на базар. Покупателей было не густо. И только один чабан, приехавший из песков, приценился и решив, что за такую цену она еще сгодится ездить за стадом, купил. Радуясь, что избавился от своего драндулета, и подсчитывая, сколько еще нужно добавить до новых "Жигулей", Койли, сидя дома, наслаждался чаем, когда в дверях появился его недавний покупатель.

— Брат мой, хотя это и нехорошо, но мне придется отказаться от своего слова. Эта машина, что ты мне продал, какая-то странная, будто я вышел в путь с сумасшедшим. Если ты не хочешь оставить двенадцать малышей сиротами и моего позора, возьми, браток, обратно свою машину. Вон она стоит, перед вашими дверями, — умолял он.

Что тут началось! Брызгая слюной, Койли с яростью набросился на бедного чабана, осыпая его бранью, потрясая кулаками. Но чабан, который всем сердцем понимал, что, отказываясь от своего слова, поступает не по-мужски, промолчал, и ничего не ответил. Хотя, стукни он Койли своими здоровенными, как кувалда, кулаками, тот отсчитал бы все до последней копейки, да еще и домой отвез на "Победе". Словом, скандал о несостоявшейся купле-продаже длился долго. И в конце концов договорились, что из денег чабана в пользу Койли остается часть, на которую можно купить жирного барана. После этого случая наш помощник бригадира оставил мысль о продаже своей машины. Но время от времени она ему до того надоедала, что он месяцами не садился за руль, оставляя ее пылиться во дворе. Но с тех пор как переехали в Чагели, он из нее не вылезает.

В один из обеденных перерывов, когда мы отдыхали в тени шалаша, Койли подъехал к нам на машине.

— Ну, как дела, работники?!

— Гуль, не надоело тебе тарахтеть на своем тракторе? Хочешь подышать свежим воздухом вечерком? Я могу покатать тебя на своей "Победе", развеешься. А если захочешь, то и домой могу отвезти.

Я думал Гульшен откажется, ведь предлагал он явно не без умысла. Но Гульшен, улыбнувшись, сказала:

— Койли-ага, на вашей "Победе" мы успеем покататься. Только давно я мечтаю прокатиться с ветерком на Йылдырыме. Если его взнуздать, да на спину постелить мягкое седло, я бы не отказалась испробовать его скорость. С детства мечтаю об этом, когда он еще в славе был и выступал, да только тогда не удалось. Может сейчас получится, не зря же говорят: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".