Истоки Каракумов (повести туркменских писателей)

После этого случая я стал первым врагом Койли: даже не скрывая своей ненависти ко мне, он придирался по любому пустяку, а с тех пор как приревновал ко мне Гульшен, вообще житья мне не было. Однажды я опалывал от сорняков плетни огурцов, кое-где подрезая кусты сорной травы серпом. Алтыхан-ага уехал куда-то по делам, и тут, как бельмо на глазу, появился Койли-хан.

— Надо ниже нагибаться. Спина не сломается. — И вдруг, подняв огуречную плеть, набросился на меня:

— А это что такое? Ты почему вырвал такой хороший куст? Завтра с него целый ящик огурцов собрали бы. Ты разве не знаешь, дурья башка, сколько трудов нужно, сколько пота проливается, чтобы вырастить один такой куст?

Нет тяжелее обиды, чем клевета. Визгливые крики Койли и его обвинения лишили меня и сил, я даже говорить не мог. Прекрасно зная что я не срезал этот куст, что его нарочно выдернул сам Койли, я все равно ничего не мог сказать в свою защиту. Чувствуя, что я молчу и ничего не отвечаю, Койли распалялся все больше и наступал на меня, размахивая руками. На его крик собрался народ, работавший неподалеку от нас.

— Ну что случилось, Койли, что ты кричишь? — спросила Гытджа.

Размахивая кустом, он повернулся к ней:

— Не видите, что ли? Разве можно так посягать на народное добро?

— Такой куст хороший. Надо было быть поосторожней, парень, — сказала с огорчением одна из женщин.

— Он ничего не жалеет. Работает кое-как. Лучше его выгнать из бригады, — снова завелся Койли. Но я уже к этому времени пришел в себя.

— Ложь! — крикнул я во всю силу легких. — Не я это срезал, а сам Койли вырвал куст нарочно, чтобы досадить мне.

— Смотри, как он заговорил. Разве у меня, кроме тебя дел нет? Если бы я хотел придраться к тебе, то нашел бы за что и раньше! Совсем не обязательно вырывать растущий куст! — стал защищать себя Койли.

— Ну-ка, дай сюда куст, — сказала Гытджа.

Она выхватила куст из рук Койли. Осмотрела корень, особенно внимательно то место, где куст был вырван из земли. Нахмурила брови и покачала головой:

— Не-ет, помощник бригадира, это твоих рук дело. Ты вырвал куст. Не видишь разве какие корни у него? Если бы срезали серпом, он был бы без корней, а тут все на месте.

— Гытджа гелнедже, ты хоть так не говори! Да разве я позволю себе такое?!

Гытджа вплотную подошла к Койли и нависла над ним, как гора.

— Ты прекрати придираться к парню, не пользуйся тем, что ты помощник бригадира. А то скажу дяде Курбанберды и вышиблю тебя из помощников бригадира и вообще из бригады.

Койли опешил, словно у него уже отобрали должность. Он обмяк как спущенное колесо машины и заискивающе засмеялся:

— Хе-хе-хе… Ну ты и скажешь, Гытджа гелнедже, да разве я придираюсь к Якши-хану? Хоть я его и поругиваю, но ни капельки зла на него не держу. Да молодой он еще, труда настоящего не видел, вот и приходится иногда поругивать. Пройдет время, привыкнет работать, еще спасибо скажет за науку. Ну, а куст, да бог с ним с этим кустом, не будем из-за него скандалить. Займемся своим делом.

— Нет, дорогой помощник бригадира, ты не отделаешься этими сладкими словечками. Ответишь за вырванный куст, — стала наступать на него Гытджа. — Пусть все узнают, на что ты способен, я об этом сама позабочусь.

Когда мы уже вечером собирались уходить с работы об этом инциденте уже знал Алтыхан-ага. Таким разъяренным мы его еще не видели. Найдя Койли возле дома, он закричал:

— Убирайся отсюда вон, забирай свои вещи и сейчас же уезжай в село.

Вечером Койли зашел к Алтыхан-ага и стал умолять оставить его, ползая на коленях.

И Алтыхан-ага опять сжалился над его детьми-сиротами и оставил в бригаде. Только после этого случая я почувствовал, что пристальный взгляд Койли не сопровождает меня повсюду. Стоило мне произнести имя Гытджа, как он тут же поворачивается и уходит, даже если пришел по делу.

Однажды, во время обеденного перерыва Койли зачитал нам, кто сколько заработал. Мой заработок оказался меньше всех. Я бы махнул рукой, ну, пусть меньше, чем у других, но сумма была настолько мала, что составляла буквально четверть того, что получили остальные. Я промолчал, боясь, что кто-нибудь может сказать: "Смотри-ка, вчера только пришел на работу, а уже скандалит из-за денег". Вместо меня заговорила Гытджа:

— А почему у Якши так мало? — спросила она.

— Потому, тетушка Гытджа, что не могу же я заплатить ему больше того, что он заработал. Сколько сделал, столько ему и записано, — безразлично ответил Койли.

— Нет, Койли. Ты не валяй дурака, мы лучше твоего знаем, как работает Якши. Кроме дел бригадных ему еще много разных дел поручают. Ты хвостом не крути, а заплати полностью, что заработал мальчик. Иначе, я скажу об этом дяде Курбан-берды.

Как не хотелось Койли пересчитывать заработанные мной деньги, а исправить свою ошибку пришлось.

Решив выяснить вопрос с оплатой до конца, Гытджа перестала жевать и строго взглянула на Койли, который лежал у шалаша и, кажется, спал.

— Помбригадира, эй, помбригадира!

Услышав голос Гытджа, Койли тут же вскочил, словно его ударили. Почесал вспухшие веки:

— Что, тетушка Гытджа?

— Ну-ка, давай, начинай с Джуметера-ага, подсчитай всем нам сколько мы там трудодней заработали по твоим записям. Только честно. Иначе…

Койли, поняв, что имеет в виду под словом "иначе" Гытджа, затараторил:

— Не беспокойте из-за этих мелочей Курбанберды-ага, тетушка Гытджа. Хотел выспаться, я сейчас… сейчас, — и судорожно пытаясь достать из нагрудного кармана сложенную вдвое тетрадь, с вконец обтрепанными краями, стал зачитывать наши фамилии и количество трудодней. Едва он дочитал до конца, начался скандал. Потому что кроме Гытджа, Гульшен и меня у остальных трудодней было записано много меньше, чем на самом деле.

— Да разве так можно обманывать!

— А где записано, что я ночью поливал огороды? Значит ты три ночи заставлял меня работать бесплатно?

— Койли, ты же не записал, что я морковь пропалывал.

— Если хоть один день мне меньше запишешь, чем положено, я тебе, наглец, глаза выцарапаю!

— Чтоб кусок у тебя в горле застрял. Как ты можешь отбирать хлеб у наших детей?

В это время подъехал Алтыхан-ага:

— О чем спорите, товарищи колхозники?

— Если этот подлец Койли будет обирать нас, скандалам не будет конца, — ответила Гытджа.

— Ну, что еще ты натворил, Койли-хан?

— Я не могу угодить им, Алтыхан-ага, — сказал Койли, почесывая затылок. — Сколько ни напишешь, им все мало. Глаза у них завидущие.