Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Кисти Г.И. Угрюмова принадлежит полотно «Торжество въезда Александра Невского в Псков». Кроме того, сохранилось описание картины «Образ Святаго Благоверного Князя Александра Невского», выполненной несколькими годами позже его учеником Егоровым. «Александр, – рассказывал современникам Григорович, – представлен в латах и Княжеской порфире, стоящим; в правой руке держит он копие, а левою поддерживает край своей порфиры; у ног его лежат щит и шлем; с левой стороны сзади, на столе, покрытом бархатною пеленою, положена на подушке Княжеская корона, далее колонна и занавес; пол мраморный» [1181] . Здесь явно доминировал генеалогический мотив.

1181

[ Григорович В.И.] Новые произведения художеств // Журнал изящных искусств. 1823. Ч. 1. № 3. С. 259.

В 1808 году вернувшийся из Италии В.И. Демут-Малиновский создал колоссальную статую святого Андрея для Казанского собора. Как проницательно заметил И. Грабарь,

святой Мартоса смотрит гордым античным воином, святой Демута – добродушным русским крестьянином. Понятно, что это тип только относительно русский, как русским кажется стиль Карамзина или патриотические картины Шебуева [1182] .

По всей видимости, в представлении верховной власти и определенного сегмента российских элит рубежа XVIII–XIX веков история была фронтально развернутой сценой, на которой совершались главные и второстепенные с точки зрения значений деяния. «Ампир – последний стиль, который хотел остановить бег времени, – считает историк искусства Александровской эпохи В.С. Турчин. – …Наступившая затем эклектика явилась калейдоскопом эпох, создавая иную картину бытия, и в этом кажущемся хаосе могла появиться концепция нового времени: показать смену времен в структуре художественной формы» [1183] .

1182

Грабарь И. История русского искусства. Т. V. Скульптура. С. 247.

1183

Турчин В.С.Александр I и неоклассицизм в России. С. 174–175.

История излагалась аллегорически – как иллюстрация и назидание, структурировалась как сборник морально-басенных рассказов, ее нарратив создавался из вербальных и визуальных символов, которые были тесно связаны. Даже об «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина П.Я. Чаадаев отзывался так: «Живописность его пера необычайна: в истории же России это главное дело; мысль разрушила бы нашу историю, кистью одною можно ее создать» [1184] . При всей экстравагантности данного суждения Карамзин мог бы согласиться со специфическим способом построения нарратива российского прошлого. Во всяком случае, еще до того, как стал официальным историографом, он писал:

1184

Чаадаев П.Я. Сочинения и письма: в 2 т. Т. 2. М., 1914. С. 213.

Нам, русским, еще более труда, нежели другим. Француз, прочитав Монтаня, Паскаля, 5 или 6 авторов века Людовика XIV, Вольтера, Руссо, Томаса, Маронтеля, может совершенно узнать язык свой во всех формах; но мы, прочитав множество церковных и светских книг, соберем только материальное или словесное богатство языка, которое ожидает души и красок от художника [1185] .

Образность виделась ему ведущим способом описания жизни российского государства.

1185

Карамзин Н.М.Отчего в России мало авторских талантов? // Карамзин Н.М. Избранные сочинения: в 2 т. М.; Л., 1964. Т. 2. С. 185.

Но если политической власти определиться с художественными желаниями и формами их реализации было довольно легко, то сформулировать общественный заказ на коллективное прошлое оказалось непросто. Европеизация породила новые идентификационные явления в среде отечественных элит: адаптацию конструктов патриотизма, гражданственности, отечественной добродетели и других составляющих глобального просветительского проекта. Насытившись этим, «мы среди блеска просвещения нами приобретенного, – признавался В. Измайлов, – можем без стыда заглянуть под мрачную сень древности, скрывающую наших добрых предков, и у них научиться народному духу, патриотической гордости, домашним добродетелям и первому физическому воспитанию» [1186] .

1186

Измайлов В.В.О русском старинном воспитании // Патриот. Журнал воспитания. 1804. Т. 2. Апрель. С. 4–5.

В последнюю треть XVIII века познание прошлого стало рассматриваться как проявление любви к Отечеству. Оно вышло за пределы государственных ведомств и обрело форму общественной инициативы. Находками местных любителей истории, пересказывающих легенды, сказания и выявленные письменные тексты, наполнились страницы столичных изданий. Примером такой инициативы могут служить чиновники торговой палаты В.В. Крестинин и В.А. Фомин, создавшие в 1760-е годы в Архангельске «Общество для исторических исследований». Оно просуществовало почти десять лет и собрало ценную коллекцию документов [1187] .

1187

Степанский А.Д.Первые исторические общества в России // Вопросы истории. 1973. № 12. С. 204–205.

Крупные и мелкие чиновники различных присутственных мест, духовные особы, «любители наук» собирали летописи, записывали пословицы, издавали сборники песен и сказок. Благодаря им Россия включилась в общеевропейский процесс «открытия фольклора», что в свою очередь знаменовало начало эры романтического национализма [1188] . Один из его идеологов, веймарский философ И.Г. Гердер, уверял единомышленников, что всеобщая история состоит из жизней различных наций, ранний период которых отражен в песенном и устном народном творчестве сельских жителей [1189] .

1188

Burke P.Popular Culture in Early Modern Europe. N. Y., 1978; Cocchiara G.The History of Folklore in Europe. Philadelphia, 1981; The Invention of Tradition / E. Hobsbawm, T. Ranger (eds.). Cambridge, 1992.

1189

Herder J.G.Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit. Th. I–III. Riga; Leipzig, 1784–1787; Herder J.G.Zwei Preisschriften. I. "Uber den Ursprung der Sprache. 2. Ursachen des gesunknen Geschmacks bei den verschiednen V"olkern, da er gebl"uhet. Berlin, 1789; Herder J.G., Liebeskind A.J.Palmbl"atter. Erlesene morgenl"andische Erz"ahlungen f"ur die Jugend. Neue Aufl. Durchgesehen v. J.A. Krummacher. Bd. I–IV. Berlin; Gotha; Jena, 1788–1816.

Адаптация этих идей привела к признанию и росту культурной значимости русского фольклора в рамках «высокой» культуры. Так, если в 1780 году В. Левшин публиковал сказки для их сохранения и в подражание французам и немцам, а в 1792 году М. Попов издавал «Русскую эрату» как источник знаний о древних русских и о периоде их дохристианской жизни, то в 1805 году В. Львов утверждал, что народные песни – это ключ к пониманию национального характера, дающий доступ к самой сердцевине «русскости» [1190] , а в 1809 году В. Измайлов призывал соотечественников объединиться для сотворения устного народного творчества [1191] . Откликнувшиеся на этот призыв любители старины пытались экстрагировать положительную традицию («русскую историю») из материала собранных фольклорных коллекций. Соответственно, былинам, песням, пословицам и поговоркам придавалось значение достоверных исторических свидетельств. Так, опровергая суждения французского историка Н.Г. Леклерка о низкой ценности жизни и рабском сознании русских [1192] , И.Н. Болтин утверждал, что их отношение к жизни определяется «вкорененной в них мыслью, что чему быть, тому не миновать» [1193] .

1190

Цит. по: Knight N.From Entertainment to Artifact [неопубликованная рукопись].

1191

О Русских пословицах: (Второе письмо Старожилова) // Русский вестник. 1809. № 8. С. 184–185.

1192

Автор книги «Histoire de la Russie ancienne et moderne» (Paris, 1783–1794).

1193

О Русских пословицах: (Второе письмо Старожилова). С. 177.

Одновременно с этим отечественные интеллектуалы начали отстаивать прерогативу россиян писать о русской истории:

Не зная о правоте, о твердости душ наших предков; не хотя или не умея видеть основательности, здравомыслия и прочих похвальных их дел: могли ли иноплеменники судить о Русской старине [1194] .

Сама «русская история» стала осмысляться в качестве объекта заботы, которую и познать надо изнутри, и использовать для внутренних нужд: « Душа душу знает. Свои ближе к своим, и потому лучше высмотрят, что для них полезно» [1195] . И если это так, то к историческим свидетельствам и трудам иностранцев следовало относиться как к вызову, а не как к приговору [1196] .

1194

О Русских пословицах // Русский вестник. 1811. № 7. С. 19.

1195

О Русских пословицах: (Второе письмо Старожилова). С. 191.

1196

Там же. С. 193.

Увлечение фольклором привело к тому, что элиты стали иначе оценивать свою отстраненность от простонародной культуры. Если в первой половине XVIII столетия отход от нее ставился в заслугу дворянству, то в Павловскую и Александровскую эпохи удаленность элит от низовой культуры стала осознаваться как искажение, отступление от естественного развития и даже как национальное предательство [1197] .

Так в общих чертах можно описать тот контекст, в котором происходило развитие интереса к национальному и государственному прошлому. Рост внимания к минувшему проявился, в том числе, в заказах, которые патриоты стали формулировать для художников. Сначала речь в них шла о необходимости создать «храм», или сонм, отечественных героев. К такой идее российский читатель был подготовлен чтением западных трактатов. Один из них, «Храм всеобщего Баснословия, или Баснословная история о богах египетских, греческих, латинских и других народов», переведенный с латинского языка сначала И. Виноградовым, а затем П. Рейпольским, выдержал несколько переизданий [1198] . Более узкий круг интеллектуалов читал французский оригинал книги «Храм благочестия, или избранные черты из житий святых и деяния добродетельных мужей и жен, прославившихся в христианстве» [1199] .

1197

Письмо к Издателю // Русский вестник. 1808. № 1. С. 69.

1198

Помей Ф.А.Храм всеобщего Баснословия, или Баснословная история о богах египетских, греческих, латинских и других народов: пер. с латин. И. В[иноградов]. Ч. 1–3. М., 1785; То же: пер. с латин. П. Рейпольский. Ч. 1–3. М., 1808.

1199

Рус. перевод: Храм благочестия, или избранные черты из житий святых и деяния добродетельных мужей и жен, прославившихся в христианстве: пер. с фр. яз., умнож. многими статьями, избранными из отечественной истории. Ч. 1–2. СПб., 1822.

Видимо, инициатива создания российского легендария зародилась и исходила от круга участников Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (ВОЛСНХ) [1200] . Эта организация была создана группой молодых интеллектуалов в 1801 году, получила высочайшее утверждение в 1803 году, а прекратила свою деятельность в 1826 году. Многие писатели Александровской эпохи являлись его членами или были связаны с ним. В его заседаниях принимали участие представители провинциальных культурных центров, а также целый ряд российских ученых и художников. Воспитанников Академии художеств в него привел кружок «остенистов», созданный А.Х. Востоковым (Остенеком) – будущим основателем отечественного славяноведения [1201] . Примечательно, что многие участники данного кружка впоследствии обрели славу создателей русской живописи, пейзажа, карикатуры и скульптуры, т. е. прославились национальными художественными проектами. Среди них – Е.М. Корнеев, И.И. Теребенёв, И.А. Иванов, С.И. Гальберг, Ф.Ф. Репин [1202] . Свое право на заказ художественного прошлого любители изящного аргументировали заботой о просвещении соотечественников – всех тех, кого Академия исключала из поля художественных отношений.

1200

Базанов В.Г.Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949.

1201

Орлов В.Русские просветители 1790–1800-х гг. М., 1953. С. 229.

1202

Каганович А.И.И. Теребенёв. М., 1956. С.10, 132.