Истории для кино
Шрифт:
Луначарский клятвенно обещает:
– Мы не потревожим покой товарища дворника!
Лёдя, Олечка и Луначарский выходят из подъезда. Говорливый нарком просвещения безостановочно просвещает своих спутников насчет того, что наша художественная критика приняла неправильные формы, ей все еще близки методы старой прессы – разносить авторов, желая свою образованность показать…
Они подходят к чугунной ограде с воротами. На воротах висит замок. Луначарский дергает его и решает, что надо звать дворника. Но Лёдя напоминает, что нарком обещал не тревожить рабочий класс. Луначарский соглашается, что обещания надо
Потом Лёдя провожает Олечку до ее дома. Они прощаются у подъезда.
– Спасибо, Леонид, что проводили! Я жуткая трусиха, боюсь в темноте одна…
– А мне домой все равно поздно – неловко хозяев будить. Теперь пока обратно дойду – уже и утро.
– Так что же, вам не стоит и желать спокойной ночи?
– Не стоит… А вам, конечно, приятных сновидений! – Лёдя целует девушке руку.
Она гладит его склоненную голову:
– Бедненький, как же вы пойдете домой? Промерзнете, заболеете, а на вас – вся надежда социалистического искусства! Зайдите ко мне… Я вам хоть чаю дам.
– Да, чай бы не помешал! – радуется Лёдя.
Они осторожно пробираются по темному коридору. Олечка умоляет двигаться как можно тише – тетя у нее ужасно строгая. На маленькой кухоньке Олечка при свете луны зажигает свечу на столе.
– Каждую ночь перебои с электричеством…
Да, интересно, что именно ночью, когда оно нужно, так его нет, а днем, когда можно и без него, так оно как раз есть…
Лёдя мелет всю эту ерунду, чтобы скрыть волнение при виде легко движущейся перед ним по тесной кухоньке гибкой девичьей фигуры.
Олечка ставит на огонь чайник, достает чашки и блюдца.
– У меня хороший чай – еще из одесских запасов. Я его берегу для особых случаев.
– А сегодня как раз такой случай, да? – Лёдя берет Олечку за руку и смотрит ей в глаза.
– Как раз такой, – смущенно опускает взгляд Олечка.
И Лёдя не выдерживает – обнимает девушку, целует ее.
– Нет-нет, не надо, пустите, – сопротивляется Олечка.
– Тише, тихонечко, тетя услышит! – напоминает Лёдя.
И одним хлопком ладони гасит свечу на столе. Кухню освещает только синеватый огонек под чайником. И последний слабый вскрик Олечки именно об этом:
– Чайник… Чайник выкипит…
На сцене «ТЕРЕВСАТа» идет пьеса «У райских врат». Артист Плинер играет величественного бога Саваофа. А Лёдя жизнерадостно носится по сцене в роли младшего чертика.
За кулисами слышны аплодисменты зрительного зала. Со сцены выскакивает Лёдя – в парике с рожками черта. Путь ему преграждает помощник режиссера:
– Куда? На поклон, на поклон!
Лёдя раздраженно машет рукой:
– Саваоф за всех откланяется!
Он уходит в гримерку, садится перед зеркалом, уныло поправляет парик с рожками. Появляется веселый Гутман:
– Молодец! Из чертика прямо
Гамлета Отелловича сотворил!– Да ну, тоже мне роль: два выхода по три реплики…
– Цитирую! Константин Сергеевич Станиславский: «Нет маленьких ролей, есть маленькие актеры!» Второе к тебе не относится.
Аплодисменты в зале, наконец, стихают, и появляется откланявшийся бог Саваоф – актер Плинер, в пышном одеянии, с величавой походкой и речью. Он заявляет самодовольно:
– Нынче финал явно удался! – и добавляет Лёде снисходительно: – Вы были весьма непосредственны, молодой человек.
Лёдя еле сдерживает ярость:
– Спасибо, товарищ Плинер!
Плинер величественно удаляется. Лёдя ударяет кулаком по столу:
– Вот его бы я сыграл!
Гутман прикидывается непонимающим:
– Плинера?
– Саваофа! Есть кое-какие придумки…
– Даже не думай! Плинер ни за что не отдаст, у него же одна роль в театре…
Появляется помреж:
– Леонид Осипович, к вам жена с дочкой приехали.
Лёдя меняется в лице:
– Где они?
– На проходной ждут.
Гутман, видя, что Лёдя сейчас соображает не очень, командует помрежу:
– Веди их сюда!
Помреж уходит. А Лёдя бормочет растерянно:
– Лена даже не написала… Как-то так внезапно…
Гутман заявляет философски:
– Жена всегда является внезапно. Как бог Саваоф.
– Мне не до шуточек!
– Понимаю… Но поймет ли твоя Олечка?
Лёдя не успевает ответить – появляется Лена, за ней влетает шестилетняя Дита.
– Папа! Папочка! – Но тут же испуганно останавливается: – Ой, это не папочка… Это какой-то черт…
Лёдя опускается перед дочкой на корточки, распахнув для объятия руки:
– Нет, это твой папа чертовски соскучился по своему ангелочку!
Дита, удостоверившись, что это действительно папа, бросается ему на шею:
– Папочка! Ты к нам не ехал и не ехал, и мы сами к тебе приехали!
– Умницы! – Он целует жену и дочь. – Я так без вас тосковал!
– Бедненький папочка! Плакал, наверное?
Дита гладит его по щеке, и у отца действительно наворачивается слеза. С Дитой на одной руке он подходит к Лене и второй рукой обнимает ее:
– Ну, здравствуй, родная!
Лена прижимается к мужу, целует его.
– Мама, мама, какие у папы рожки выросли!
Лена и Лёдя неловко посмеиваются: ребенок невольно озвучил их потаенные страхи. Лёдя снимает свое чертовское украшение.
– Все, спилили рожки! Леночка, что же ты не телеграфировала? Я бы встретил…
– До последнего дня не знали, будут ли билеты. И хотелось сделать сюрприз…
– Сюрприз удался! – заверяет Гутман – Давайте знакомиться. Давид Гутман!
– Ой, Лёдя столько писал о вас, что, кажется, мы уже знакомы сто лет…
– И про вас он много рассказывал… Вы в Москву надолго?
Лена очень удивляется:
– Что значит – надолго? Семья должна быть вместе всегда.
– Какое счастье! – восклицает Гутман. – Этот тип больше не будет храпеть у меня в ногах!
Напрасно потом Гутман клялся, что он погорячился и что Лёдя с семьей могут хотя бы первое время пожить у него, и гостеприимная жена Гутмана тоже убеждала, что в их доме места всем хватит, как говорится – в тесноте, да не в обиде… Нет, Лена твердо настояла на том, что семья должна жить своим домом.