Истории для кино
Шрифт:
Так завершается представление, в финале которого бурно аплодируют все – и зрители в зале, и работники театра за кулисами, и Лена, и Дита, и Невяровская.
Счастливый триумфатор Лёдя раскланивается и посылает в зал воздушные поцелуи.
А часы над сценой показывают ровно полночь, возвещая, что закончились шесть часов невиданного творческого марафона под названием «От трагедии до трапеции».
Дома Лёдя – весь в примочках – стонет на кровати. Дита, высунув от усердия кончик языка, меняет отцу компрессы на ногах. Лена за столом перебирает гору
– Замечательно – ни одной ругательной строчки! А какие эпитеты… «Утесов доказал, что он – большой артист широчайшего диапазона»! А вот и этот остроумец Соколовский: «Многие думали, что представление Утесова станет бенефисом шарлатанства, но столкнулись с высочайшим профессионализмом и преданностью искусству»… Все, спекся твой остроумец!
Лёдя стонет слабым голосом:
– О-о, жаль, что такое возможно только раз в жизни.
– Почему, папочка? Это было так здорово!
– Спасибо, Диточка, но если я дам еще одно такое представление, на моей могилке напишут: «Здесь лежит обжора, объевшийся искусством».
– Не надо, папочка! – пугается Дита. – Я не хочу твоей могилки!
Растроганный Лёдя обнимает дочь, а Лена улыбается:
– Никакая могилка твоему папе не грозит. У меня есть для него отличное лекарство!
Она подает мужу книгу, Лёдя читает на обложке:
– «Аристократка», Михаил Зощенко… Кто такой?
– Почитай – узнаешь. Мне рекомендовала Ира Шацкая – она ведь известная книголюбка. Так я вчера полночи не спала – читала и хихикала!
Лёдя не упускает случая обидеться:
– Это вместо того чтобы полночи не спать, переживая, как пройдет мой бенефис?
– Но ты-то сам спал, как сурок. Короче, почитай, а мы с Дитой примочки приготовим…
Мать и дочь уходят. Лёдя без особого интереса открывает книгу на первой попавшейся странице, начинает читать. И тут же на его лице ленивое выражение сменяется интересом, потом улыбкой, а затем он вовсе громко смеется и кричит:
– Лена! Дита!
Родственники вбегают в комнату.
– Что случилось? – волнуется Лена.
– Да вы послушайте! – Лёдя, позабыв о болячках, вскакивает с постели и читает: – «Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место!»
Лёдя читает и на глазах преображается в героя зощенковского рассказа – туповатого, но чем-то все же симпатичного водопроводчика:
– «Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я – на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена ни вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу – антракт. А она в антракте ходит. «Здравствуйте», – говорю. – «Здравствуйте». – «Интересно, – говорю, – действует ли здесь водопровод?» – «Не знаю», – говорит. И сама в буфет»!
Лена и Дита смеются. А Лёдя умоляет:
– Звони своей Шацкой – пусть сведет меня с этим Зощенко!
Михаил Михайлович Зощенко еще только становился известным. Грустный по жизни человек, чей литературный смех был сродни Гоголю – тоже сквозь слезы. Казалось, его мучит скорбь, что люди
так несовершенны, что никак не могут они жить благородно и разумно. Писатель и смеялся над ними, и сочувствовал им, и надеялся на перемены к лучшему.Они встретились в роскошном нэпманском кафе «Ле Гурме» – Лёдя и Зощенко, худощавый, строго одетый, по-военному подтянутый бывший офицер, с умными грустными глазами. Спокойно и чуть иронично он выслушивает восторги Лёди:
– Михал Михалыч, это же – брильянты! Жемчуга! Ваша аристократка – просто чудо что такое! – Лёдя цитирует: – «Довольно свинство с вашей стороны! Которые без денег – не ездют с дамами!»
Зощенко слушает пламенного Лёдю, помешивая серебряной ложечкой кофе в чашечке настоящего фарфора.
– Михал Михалыч, позвольте мне читать ваши рассказы со сцены?
– Читайте, если желаете…
– Еще как желаю! Я уверен, зал будет рыдать!
– Надеюсь, от смеха? – уточняет Зощенко.
– Еще бы! И это будет начало советского рассказа на эстраде!
Зощенко усмехается одними уголками губ:
– Должен предостеречь, Леонид Осипович: критики вам заметят, что мои персонажи не прибавляют советскому человеку оптимизма и веселья…
– Да плевать я хотел на критиков! – храбрится Лёдя.
К ним подходит официант:
– Желаете сделать заказ?
Зощенко в задумчивости, а Лёдя выказывает себя завсегдатаем:
– Для начала нам водочки, как вы делаете – на бруснике, и пирожочки маленькие…
– А-ля рюс? – уточняет официант.
– А-ля, – соглашается Лёдя. – А на горячее…
– Могу порекомендовать наше коронное блюдо – стерлядь в икорном соусе. Но можем сделать и соус бешамель.
– Да, бешамель, – Лёдя интересуется у Зощенко. – Вы не против бешамеля?
– Нет. Если бешамель не против меня.
Зощенко закуривает маленькую помятую папироску. Официант удивленно косится на это убожество, чуть морщит нос от сомнительного аромата и с достоинством удаляется. А Лёдя вальяжно закуривает толстую сигару и философствует:
– Думали ли мы еще совсем недавно, в голодные годы, что будем так сидеть и выбирать соус к стерляди… Вот оно и наступило – светлое будущее!
Зощенко затягивается папироской и усмехается:
– Надолго ли?
– В каком смысле?
Лёдя не получает ответа на свой вопрос – в кафе врывается роскошная Казимира Невяровская.
Наконец-то, я тебя нашла, коханый! Прямо загнала извозчика: пятый ресторан объезжаю!
Примадонна усаживается за столик, целует Лёдю, несмотря на его попытки увернуться, и морщит хорошенький носик:
– Фу, чем так дурно пахнет? А-а, это папиросы пана… Что за ужас вы курите?
Зощенко невозмутимо отвечает:
– Этот ужас называется «гвоздики».
– Зачем же пан курит такую гадость!
– Привыкаю. Мало ли куда может забросить жизнь…
– Странный вы какой-то. Леонид, вели принести пирожных, ужасно хочу сладкого!
– Официант! – зовет Лёдя. – Пожалуйста, нам пирожных!
Невяровская достает длинную пахитоску, вставляет в мундштук и тоже закуривает. Лёдя и Зощенко переглядываются. Зощенко сочувственно улыбается Лёде. Лёдя незаметно разводит руками и полушепотом цитирует: