Итальянский след

– Он деньги тебе платил?

– Ну.

– Сколько?

– Десятку за снимок. Долларов, конечно.

– А сколько за девочку?

Величковский наклонился, протер ладошкой носок туфли, потом увидел какое-то пятнышко на другой туфле, тоже протер, потом вытер ладонь о штаны.

– Сколько, сколько… Они сами приставали… Полсотни давал.

– Долларов?

– Ну не рублей же!

– С Пахомовой давно знаком?

– Не понял?

– О Пахомовой спрашиваю. О Ларисе. Ну? – Пафнутьев даже сам не заметил, как это словечко выскочило из него. И надо же, Величковский принял его легко и тут же ответил на вопрос:

– Да так… Знакомы, в общем.

– Плитку у нее клал?

– Жаловалась?

– Не так чтобы очень…

– У нее две квартиры оказались совмещенные… Пришлось повозиться. В одной она ванную совместила с кухней, получилась такая ванная… С окном!

– Девочек ей сдавал или Пияшеву?

– Каких девочек? – искренне спросил Величковский. – А, девочек, – не мог он, ну просто не мог сразу переключаться на другую тему, ему требовалось время, чтобы понять, чего от него хотят. – Они у нее работают по очереди. Жлобиха. А может, и того…

– Что того?

– Может, у нее привязанность ненормальная.

– Это точно?

– Жаловались девчонки, – Величковский наклонился и протер пальцами туфли, на которых опять обнаружил какое-то помутнение.

– Так, Лариса Анатольевна, – пробормотал Пафнутьев озадаченно, – значит, и здесь отметилась, значит, и здесь соблазнилась. Надо же, какое разнообразие. А Сысцов?

– Что Сысцов?

– Не жлобился?

– Да все они хитрожопые! – вырвалось у Величковского. – Как деньги платить, уж так страдают, так страдают… И болезни у них вдруг обнаруживаются, и неожиданные поездки, траты…

– Плитку у него клал?

– Ну.

– Хорошо получилось?

– Испанская плитка плохо не ложится.

– Где клал? На кухне?

– На кухне? – возмутился Величковский. – Какая там кухня! Кухня – это так… Забава. Там ванная тридцать квадратных метров! Я год из этой ванной не вылезал!

– Хорошо заплатил?

– Догнал и еще раз заплатил.

– Это где, у него на даче?

– Сысцов сердится, когда его дом называют дачей. У меня нет дачи! – так он говорит. – У меня вот домишко, и это все, что я имею. А в этом домишке ванная под тридцать метров. С сауной и бассейном.

– Знаю я этот домишко, бывал, – вздохнул Пафнутьев. – Ведь, чтобы его убрать, работники нужны. Один человек не управится.

– С работниками у него все в порядке.

– Девочки из Пятихаток?

– Не только, – буркнул Величковский.

Пафнутьев помолчал, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, и вдруг замер на какое-то время, ошарашенный собственной мыслью, и, пока с нею, с этой мыслью, пронзившей все его существо, не разобрался, продолжал молчать. И наконец, словно вспомнив, что он в кабинете не один, заговорил снова, подбираясь к этому своему диковатому озарению издалека, как бы с тыла:

– Значит, пятихатские девочки знают, где живет Иван Иванович Сысцов?

– Не все, но кое-кто знает! – Cтранная манера была у Величковского – не мог ни на один вопрос ответить спокойно. Самые невинные слова Пафнутьева он воспринимал с подергиванием плеч, с каким-то почти кошачьим фырканьем. Это было свойство людей с Украины – Пятихатки, Магдалиновка, Анназачатовка… Жестами и вскриками удивления или возмущения проявлялся интерес к собеседнику, ответить просто и спокойно – невежливо, даже оскорбительно, надо обязательно показать свое заинтересованное отношение и к словам собеседника, и к нему самому.

Пафнутьев помолчал, подвигал бумаги по столу, вчитался в какие-то показания, отодвинул их в сторону.

– Дима, послушай меня… Ты побывал в камере не самой плохой. Есть получше, есть и похуже, есть гораздо хуже. Могу тебе сказать по дружбе одну вещь… Во всех камерах, и плохих и хороших, уже знают, кто ты такой, чем занимаешься, кроме кладки плиток… Знают. Там система оповещения отлажена очень хорошо. Иногда случается так, что человека, я имею в виду преступника, после камеры наказывать и не надо. Его уже не накажешь сильнее. Он на всю жизнь все понял и все запомнил.

– Инте-е-ре-е-сно, – протянул Величковский. – Это что же получается?.. Вы мне угрожаете?

– Да, – кивнул Пафнутьев.

– И это допускается?

– Как видишь, – Пафнутьев развел руки в стороны, показывая свое бессилие что-либо изменить. – Мне как, вызывать конвоира, чтобы он отвел тебя в камеру, или мы еще поговорим?

– Так мы же еще не начинали! – удивился Величковский.

– И я так думаю. Продолжим?

– Ну… Если у вас есть ко мне вопросы…

– Есть несколько. Если я сегодня устрою хороший обыск в доме Сысцова… я найду там пачку твоих фотографий? Этих голеньких пятихатских красавиц?

– А их и искать не надо! – воскликнул Величковский с недоверием. – Они у него всегда на пианино лежат. И получше моих, покрупнее. И глянец там, и все, что надо. Глаз не оторвешь.

– Значит, ты ему пленку отдал?

– Конечно. Такой был договор… Ну, я имею в виду, что он как-то попросил на время, я не удержался…

Понял, сообразил Величковский, что слово «договор» произнес напрасно, ох напрасно. Сорвалось словечко как бы у другого Величковского – хитрого, жесткого, цепкого, не того, который здесь не первый день изображал из себя придурка. Пафнутьев это слово услышал. Но вида не подал. Его устраивала та роль, которую играл плиточник. Изображая из себя какого-то недоумка, он мог сказать гораздо больше, чем сказал бы всерьез. А сейчас шла беседа, когда он мог сказать что угодно, а потом сделать вид, будто его не так поняли, что-то приписали, обманули.

А Пафнутьев тоже продолжал валять дурака. Эта роль была для него привычной, и ему в ней было уютно, он мог даже посостязаться в придурковатости, будучи совершенно уверенным в том, что в этом он куда выше Величковского.

– Сколько девочек работало у Сысцова?

– Когда как… Тут нельзя сказать наверняка, это же такое дело…

– Сколько девочек работало у Сысцова?

– Так я же ж говорю…

– Сколько девочек работало у Сысцова? – Величковский понял – этот вопрос Пафнутьев будет повторять до конца рабочего дня.

– Говорю же, когда как… Двое-трое. Так примерно.

– Какую работу выполняли? – продолжал продираться Пафнутьев к той самой мысли, которая обожгла его несколько минут назад.

– Какая бывает работа по дому? Подметали, стирали, драили… Девочки, между прочим, не обижались, он хорошо с ними обращался. Не платил – это да, но питание, обхождение… Они там у него были как в доме отдыха.

– Отдыхали все вместе?

– Когда как! – рассмеялся Величковский. Что-то в этом вопросе для него было смешное, вспоминая какие-то одному ему известные подробности, он снова и снова начинал хихикать. – Это я почему смеюсь, – наконец он совладал с собой и вытер слезы со щек. – У Сысцова-то еще и жена под ногами путалась. Но девочки не жаловались, нет. И когда к Сысцову их распределяли, тоже не возражали.