Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

«Эк чешет!» — поразился Попов. Дело в грамотном изложении и в самом деле походило на правду…

А как же опровергнуть эти выводы? Люди пропали — факт. Истинных убийц найти невозможно — Попов хорошо знал округу. Кроме всего прочего, люди могли пропасть и по собственному желанию, что явствовало из рассказа подозреваемого Егор-Яша… Но дело надо было вести. И следователь повел его по всем правилам: хоть Яшка и не виноват, да нельзя дела миновать. Мастак! Непонятно лишь одно: что за корысть следователю возиться с человеком, с которого нечего взять, разве горсть волос?..

— Так-то оно так, господин следователь, — усмехнулся Попов. — Однако почему же он отпирается, коли раскаялся и сам сдался с повинной в руки правосудия, как вы изволили говорить?

— Надобно знать психологию, дорогой мой, психологию преступления! — высокомерно сказал помощник следователя и, прижав папку локтем, вышел из правления.

«Каторга», — равнодушно подумал урядник.

Два железных прута с рваными зазубринами косо пересекали синюю глубину квадратного оконца.

Яков второй раз в жизни попадал в тесную волостную каталажку, но сейчас он почувствовал: на этот раз ее дверь захлопнулась за ним надолго. И еще он почувствовал всю разницу понятий, вложенных в слова «тюрьма» и «воля»..

Острая тревога полоснула душу. Он схватился руками за прутья самодельной решетки и, сделав усилие, подтянулся к оконцу. Захотелось взглянуть…

Пока руки в локтях наливались тяжелой усталостью, Яков жадно поедал взглядом и сломанную изгородь у околицы, и разбитую, в кочках, дорогу, терявшуюся в лесу, и бледный, недосягаемый клочок неба.

Там была воля. Она звала своей первородной силой, и Яков, стиснув зубы, все держался за решетку онемевшими от усталости руками. А дорога, будто живая, извивалась перед ним бесконечными ухабами и кочкарником, дрожала на грани видимого и звала в лес…

В эти дни в Вологде происходило всевеликое торжество. Именитые граждане и земство давали большой званый обед, на котором должен был выступить сам губернатор с призывом к деловым людям губернии: направить свои силы и средства на разработку величайших ценностей Севера вообще и ухтинской нефти в частности.

Столы ломились от яств. Завитушки и цветочки французской кухни меркли в разливе грубого, жирного губернского обилия. Здесь было все: принаряженные гуси, пироги с семгой, вязигой, хариусом, заливная осетрина, вареная тетерка, жареная тетерка, рябчики, икра, устрицы, поросята с гречей… Русская горькая в графинах, настойки и наливки, коньяк, мадера и, конечно же, шампанское.

Граф Хвостов чувствовал себя в ударе. Это был триумф его предприимчивости: не кто иной — он сам, собственной персоной, побывал на Ухте и убедился в ее ценности. Он должен был сегодня поднять тост за процветание русского Севера, за успехи частной инициативы и расшевелить эту накрахмаленную, раззолоченную полупьяную толпу. Граф чувствовал себя именинником и строил свое выступление в полуофициальном и доверительном тоне.

— В переживаемое Россией время, господа, — говорил граф, — две задачи встают перед нами. А именно: одной рукой приходится сдерживать смуту и бороться с нею, другой рукой — открывать новые пути к приливу народного богатства, создавать условия для будущего России, обновленной волею государя…

Стояла гробовая тишина. Крахмальные манишки и трехрядные подбородки, благоговея, с поднятыми бокалами замерли у столов.

— Бури современности немало воды выплеснули из многоводной когда-то реки, и наш корабль скоро может, так сказать, сесть на мель. Уже раздаются голоса, что надо разгрузить его, расстаться с добытыми мировой историей ценностями в области культуры и права, — например, правом собственности…

Для того чтобы двинуть вперед этот государственный корабль под заветным знаменем православия, самодержавия и народности, нужен прилив новых ценностей в реку народного богатства, и Север даст эти ценности, если к нему приложат руки все те, кому дорого и свято это наше самобытное, национальное знамя!..

Как только официальная часть речи была досказана, а первый тост выпит, душевный трепет улегся, и все, что далее говорил граф, — а он говорил именно о практической стороне дела, — как-то проходило мимо ушей присутствовавших, не затрагивая ни ума ни сердца.

— У нас есть такие люди!.. — говорил граф Хвостов, широким жестом благословляя присутствующих на грядущий подвиг промысла и наживы.

Но никто не слушал его. За столами устойчиво держался безучастный, ленивый гомон. О погоде, барышах, женах, закусках.

— Вот и я говорю, — исходя одышкой, вторила графу какая-то красная рожа. — Вспори-ка осетра пудика на два. Икорка-то в ём самая что ни на есть свежая. Теперича ее луком сдобри — с подносом проглотишь, особливо под настойку!..

Хвостов убеждал, доказывал, рисовал богатую картину процветания северного края, а жизнь меж тем катилась по однажды заведенному порядку, нимало не согласуясь с его мнениями и надеждами.

— У нас много таких людей, которые во имя чести и долга готовы, подобно Кузьме Минину… — декламировал граф, — положить живот свой и кровное имущество на алтарь общего дела. Мы поощряем и выдвигаем таких людей…

— А что слышно о Парадысском? — спрашивал в это время инженер Скрябин, случайно встретив в купе железнодорожного вагона председателя земской управы, едущего в Крым.

— Были слухи, — неприятно морщился тот. — Говорят, будто бы замешан в одной крупной афере… Во время попойки в ресторане купец Разгуляев проломил ему череп пивной бутылкой.

— Я так и предполагал. И ведь скажите: свинья и негодяй, а между тем самая популярная и преуспевающая физиономия в нашем государстве!

— Это закономерно. Он в высшей степени современный человек, — с безнадежным смирением, грустно сказал председатель управы, — Ведь мы с вами при всех наших благородных порывах все немножко консерваторы. А его ум не отягчен грузом каких-либо этических предрассудков… — Он вытер вспотевший лоб платком и добавил: — Время, кажется, собирается создать новые, никому не известные формы отношений, требуя только одного — напористости. Появляются люди вроде этого поляка, которые понимают, что нужно не брать, а хватать…

— Мы сделали уже многое для оживления вашего богатейшего края, — утверждал в Вологде граф Хвостов. — Мы прокладываем дороги, улучшаем почтовую и телеграфную связь, и мы не остановимся только на этих чисто административных мерах!

— Между прочим, этим, собственно, и объясняются грустные результаты нынешнего хозяйствования, — продолжал в вагоне желчный инженер Скрябин. — Если дело делается грязными руками, толку не жди. В последнее время я не особенно стремлюсь участвовать в земских предприятиях… Лет десять тому назад строилась дорога из Шежима до Буткана в Удорском крае, ухлопали денег — несть числа! А недавно выяснилось, что дорогу-то провели не там, где нужно… Перестраивать придется дорожку, как и ту, что недавно выстроена от Серегова до Турьи! Об ухтинской просеке и говорить нечего. Козлов с Парадысским урвали немало, а проезда по ней так, видимо, и не будет…