Избранное в двух томах. Том 2

Оглядываясь на все, чем занимался Арцеулов в те предвоенные годы, поражаешься разнообразию этих занятий. В самом деле: моряк, летчик, конструктор, художник, даже кавалерист — правда, последнее по призыву, а не

по собственному свободному выбору.. Легко может создаться впечатление, что

он, по молодости лет и свойственному этому возрасту легкомыслию, попросту

разбрасывался, переходил от одного дела к другому, не зная, на чем остановиться

«всерьез и надолго»...

Не исключено, что какая-то доля истины в подобном предположении и

имеется. . Но нельзя при этом не учитывать и обстоятельств вполне объективных.

В частности, того, что наша авиация переживала тогда начальный этап своего

развития, еще носила в значительной степени спортивный характер. Особенно

много профессиональных пилотов ей пока не требовалось. Приложить руки к

этому делу было не так-то просто. Расцвет Арцеулова-летчика был еще впереди.

Война!. Первая мировая. .

Прапорщик Арцеулов (это первичное офицерское звание было ему присвоено

в ноябре 1913 года, уже после увольнения в запас со срочной службы) призывается по мобилизации и с маршевым эскадроном отправляется на фронт

— в 12-й уланский полк (так написано в автобиографии Константина

Константиновича; в «Краткой записке» указан 8-й кавалерийский

445

полк, не исключено, что в последнем формировался маршевый эскадрон, возможна и просто ошибочная запись — фигурирует же в «Записке» Петроград

как место рождения Арцеулова. Впрочем, для нашего повествования это мелкое

разночтение значения не имеет).

В одном из писем (к Л. А. Козючиц) Константин Константинович вспоминает

об этом периоде своей боевой биографии: «Первый год войны провел в

кавалерии, командиром взвода уланского полка, все время в рейдах впереди

передовой линии. .»

Как прапорщик Арцеулов воевал, свидетельствует хотя бы то, что за

неполных восемь месяцев пребывания на фронте он был награжден тремя

орденами. В. А. Эмерик вспоминает, что Константин Константинович «очень

интересно вечерами рассказывал о своих конных разведках в немецкий тыл..

Где-то они остановились, заночевали, а охрана сообщает: вблизи немцы. Срочно

нужно было одеваться, а Константин Константинович никак не мог натянуть

сапог. Один наделся, а второй — нет. Так и пришлось ему вскакивать на лошадь

в одном сапоге и уже после надеть второй».

Характерно, что, рассказывая в кругу семьи про войну, Арцеулов меньше

всего говорил о собственных подвигах, хотя, казалось бы, три боевых ордена

давали ему на то достаточные основания. Нет, он выбирает для рассказа прежде

всего случаи комические, если хотите, развлекательные. Рядиться в тогу героя, пусть вполне заслуженную, — не в характере этого человека. Да и чувство юмора

было в нем высоко развито, в частности, в наивысшем его проявлении: юморе, обращенном на себя.

. .Но как бы ни отличался в боях улан Арцеулов, больше всего ему хотелось

воевать не на земле, а в воздухе. И он упорно, не упуская ни одной, самой малой

возможности, добивается этого.

В личном деле Арцеулова мы находим его пространную (и, похоже, далеко

не первую) телеграмму, адресованную высшему авиационному начальству:

«Прошу сообщить могу ли быть принят летчиком в отряд воздушного флота

имею звание пилота-авиатора диплом императорского аэроклуба № 45 в случае

возможности прошу ходатайствовать и телеграфировать 137 госпиталь

прапорщику 12 уланского Белгородского полка Арцеулову», 446 «Шеф» русской авиации великий князь Александр Михайлович дает свое

согласие, и тут же следует распоряжение о командировании Арцеулова в

Севастопольскую школу авиации.

Дальше этапы летной службы Арцеулова быстро следуют один за другим.

5 апреля 1915 года он прибывает в школу. Мы не знаем, какая там была в то

время программа обучения. Сегодня опытные методисты ломают голову над тем, как уложить в трех-четырехлетний курс обучения в летном училище все

необходимое молодому военному или гражданскому летчику. Но то — сегодня. А

семьдесят лет назад весь опыт авиации был еще настолько ограничен, что для его

передачи новичку большого времени не требовалось. В самом деле, тактика

боевого применения воздушного флота еще только зарождалась — в начале

первой мировой войны самолеты использовались преимущественно лишь как

разведчики. Аэронавигации, в нынешнем понимании этого слова, не

существовало — летчики ориентировались по наземным ориентирам, сличая их с

картой. Устройство самолета и мотора, предполагалось, должен — до последнего

винтика — знать моторист, а дело летчика — не копаться в грязной технике, а

летать. Конечно, уже тогда были летчики, не исповедовавшие таких взглядов: Нестеров разрабатывал тактику боевых действий в воздухе, братья Ефимовы

своими руками обслуживали и отлаживали аппараты, на которых летали.

Перечень подобных примеров можно было бы продолжить, но это все равно были

бы исключения. Те самые, которые, как известно, лишь подтверждают правило.

Мы коснулись этой проблемы с единственной целью: показать, что

программа обучения в Севастопольской школе авиации не могла быть сколько-нибудь широкой, тем более для Арцеулова. Он-то ведь принадлежал к числу тех

самых исключений: и на разных летательных аппаратах успел полетать, и

международное звание пилота-авиатора получил, и планеры сам строил, да и

вообще по своим знаниям и интеллекту, конечно, выделялся из среды курсантов

школы. Школа была ому нужна «для проформы», ну и для того, чтобы немного

потренироваться — восстановить навыки пилотирования, несколько