Избранное в двух томах. Том 2

пренебречь ни одной мелочью, способной сработать на уменьшение риска

(вспомним набранные Арцеуловым лишние 200 метров высоты), — и рискнуть!

Рискнуть крупно, широко, безоглядно..

С земли полет Арцеулова наблюдала едва ли не вся школа. Хотя он заранее

не очень распространялся о своих намерениях, но с несколькими, наиболее

близкими ему коллегами все же поделился, и, разумеется, скоро об этом знало

множество людей (трудно проследить пути распространения интересных

новостей, но что происходит это распространение с поразительной скоростью —

общеизвестно).

Среди очевидцев первого штопора были уже знакомый нам В. П. Невдачин, летчик-инструктор Б. Л. Цветков, слушатель школы, в будущем известный

летчик А. И. Егоров и другие — практически весь летный состав.

463 Один из очевидцев сказал, что витки обоих штопоров, выполненных в тот

день Арцеуловым, «заставили зрителей содрогнуться».

Пожалуй, самое полное свидетельство очевидца содержится в письме

Невдачина, адресованном Е. Ф. Бурче:

«.. На высоте около 1500 метров (тут глазомер Невдачину немного изменил; со слов самого Арцеулова нам известно, что начальная высота была 2000 метров.

— М. Г.) мы с волнением увидели, как самолет с затихшим мотором как бы замер

на некоторое время на месте, а затем, свалившись на бок, завертелся в штопоре.

Состояние наше можно назвать подавленным, и мы молча наблюдали, что будет

дальше. После двух витков штопора самолет перестал вращаться. . Все с

облегчением вздохнули, еще не отдавая себе ясного отчета в происшедшем. Мы

успели только осознать, что миновала опасная минута, и радовались, что все

кончилось благополучно. Но нам пришлось в это утро все же еще раз пережить

волнение; После первого выхода из штопора Константин Константинович решил

повторить свой номер еще раз. . На этот раз штопор продолжался дольше, что нас

стало беспокоить. После 4—6 витков вращение самолета стало замедляться, наконец приостановилось, и после пикирующего полета самолет перешел на

планирующий спуск и сел недалеко от нашей группы. Радостно возбужденные, мы всячески выражали свое восхищение полетом, поздравляли К. К. с

избавлением от неминуемой гибели и приветствовали своего смелого товарища.

Только спустя некоторое время мы осознали всю серьезность происшедшего.. »

Сравнивая описания этого полета, сделанные «из кабины самолета» и с

земли, мы видим, насколько последнее эмоциональнее, тревожнее. Объяснение

этому не только в природной сдержанности и скромности Арцеулова, но и в том, что в полете — особенно в таком уникальном — летчик попросту очень занят. Он

работает. И если нельзя по правде сказать, как это иногда делают, будто ему «не

до переживаний», то бесспорно, что эти свои переживания он загоняет куда-то в

глубокие подвалы подсознания — чтоб не мешали работать. . .Драматические

события этого дня прямо напрашиваются па то, чтобы их беллетризировать.

Описать, что думалось Арцеулову накануне, как боролись в нем противоречивые

эмоции, и все прочее, вплоть до того,

464

как «вся жизнь промелькнула перед его мысленным взором» в момент, когда

самолет свалился в штопор. Но делать этого не хочется. Тут налицо тот самый

случай, когда факты сильнее любых вымыслов и домыслов.

На следующий день Арцеулов подал начальнику школы полковнику

Стоматьеву рапорт, в котором испрашивал разрешения ввести штопор, как одну

из фигур высшего пилотажа, в программу истребительного отделения.

Стоматьев, сам не летчик, а воздухоплаватель, не счел себя достаточно

компетентным, чтобы решить этот вопрос единолично, и передал его на

рассмотрение совета летчиков-инструкторов. Мы не знаем сейчас, было ли

решение совета единогласным. И если нет, то как разделились голоса.

Летчик (в то время учлет школы) А. И. Егоров был свидетелем того, как

прикомандированные к школе французские инструкторы летчики Мутак и

Линьяк говорили Арцеулову, что «даже во Франции никто не рисковал проделать

штопор» и что «такая попытка — безумие, которое только повлечет его гибель».

Правда, говорилось это до полета Арцеулова, но опыт показывает, что

общественное мнение — категория довольно консервативная. Даже самые

очевидные факты перестраивают его обычно далеко не сразу.

Но так или иначе, летчики-инструкторы или, во всяком случае, их

большинство предложение Арцеулова поддержали. И через несколько дней

приказом начальника школы штопор был официально включен в программу

истребительного отделения. И достаточно широко. От обучающегося

требовалось, как пишет сам Арцеулов, «сделать штопор до пяти витков, затем

штопор до восьми витков с выходом в заданнном направлении (свидетельство

очень интересное, так как для этого требуется точное знание величины

запаздывания — от момента дачи рулей на выход до прекращения штопора; видимо, Арцеулов, установив возможность выхода из штопора, сразу же стал

исследовать количественные характеристики этого маневра!— М. Г.). С группой

сильных учеников на пяти самолетах делали одновременный штопор из строя

фронта с выходом в одном направлении. Сам я делал посадки со штопора (то есть

штопор с выходом на минимальной высоте с последующим немедленным

приземлением. — М. Г.), начиная его с высоты 1500—2000 метров. То же делали

инструк-

465

тор отделения высшего пилотажа Холщевников и его начальник Братолюбов —

оба мои ученики».

Арцеулов явно хотел не просто «попробовать» штопор, а полностью овладеть

им. И не только овладеть самому, но добиться, чтобы то же получилось у его

учеников. Впрочем, удивляться этому не приходится: он для того и решился на