Избранное в двух томах

же бросились к креслу второго пилота и без малейшего труда обнаружили, что на

нем девственно целы контровые проволоки, которые перед катапультированием

должны быть сорваны. Наспех сочиненный вариант «не прошел». Пришлось

Казакову рассказывать все, как оно было в действительности. Тем более что к

этому моменту он уже узнал и о трагической судьбе своего командира.

Можно, конечно, судить молодого летчика за все эти его не очень ловкие

хитрости. Нехорошо, мол, говорить неправду. Да и действительно, наверное, нехорошо — эта истина известна нам с раннего детства.

Но я не удержался от того, чтобы так подробно рассказать всю эту историю

потому, что вижу в поведении Казакова не одни только профессионально ценные

черты: хладнокровие, упорство, методичность, — но и большое человеческое

благородство. Сравнительно легко найти людей, способных достойно повести

себя в обстановке опасности. Гораздо меньше таких, для которых при этом

далеко не самое важное, как оно будет выглядеть со стороны. Казаков показал

себя именно таким человеком. Профессиональное в случаях, подобных

рассказанному, неразрывно переплетается с этическим. И когда Александр

Иванович Казаков первым из выпускников Школы получил звание Героя

Советского Союза, это было большой радостью для всех его товарищей, коллег и

учителей.

А Дмитрий Васильевич Зюзин пришел в Школу уже Героем: в годы войны

имя этого истребителя было хорошо известно на Черноморье. С точки зрения так

называемой «карьеры», он стоял, как говорится, на вполне твердых рельсах. Но

размеренное продвижение по чинам, должностям и званиям не привлекало

Зюзина. Его потянуло на новое творческое дело —

453

летные испытания. В Школе он успевал отлично — и в аудитории и в воздухе.

Помню, как я попробовал выпустить его, «закоренелого» истребителя, без

провозных, с одного ознакомительного полета, на двухмоторном транспортном

самолете. И этот эксперимент удался как нельзя лучше. Зюзин вылетел

безукоризненно, еще раз подтвердив мое стародавнее убеждение, что нет

«прирожденных» истребителей, бомбардировщиков или штурмовиков, а есть. .

хорошие и плохие летчики. В дальнейшем Дмитрий Васильевич хорошо

поработал на испытаниях опытных самолетов в конструкторском бюро А. Н.

Туполева. И, кроме всего прочего, именно он оказался едва ли не первым

советским летчиком-испытателем, взявшимся за перо: его содержательная и

интересно написанная книга «Испытание скоростью» получила признание

читателей и быстро исчезла с полок книжных магазинов.

Бывший во время войны штурмовиком Леонид Иванович Миненко стал

после окончания Школы испытателем сверхзвуковых истребителей и нашел себя

в этом амплуа настолько, что всего через несколько лет встал во главе сильного

коллектива летчиков-испытателей одного из крупнейших авиационных заводов.

А бывший пикировщик Валентин Михайлович Волков быстро завоевал

ведущее положение в конструкторском бюро универсального профиля, выпускавшего и бомбардировщики, и истребители, и учебно-тренировочные

самолеты. Так что драгоценное свойство испытателя — универсальность —

оказалось нужным Валентину Михайловичу не для одной лишь «общей

эрудиции», а для каждодневной, текущей работы.

Хороший, удачный был первый выпуск Школы!

Впрочем, не слабее оказались и последующие.

Они дали нам таких выдающихся летчиков-испытателей, как А. П.

Богородский, В. П. Васин, О. В. Гудков, В. С. Ильюшин, А. С. Липко, Г. К.

Мосолов, В. А. Нефедов, В. П. Смирнов, А. Г. Федотов, Ю. А. Шевяков, А. А.

Щербаков, — не перечтешь их всех, искусных, в совершенстве знающих свое

дело, талантливых, культурных, смелых испытателей.

Трудно было бы назвать лучшего из них!

Говорю это в условной форме «бы», так как глубоко убежден, что даже

ставить подобную задачу всерьез совершенно бессмысленно. Правда, в

некоторых газетных статьях и очерках делались попытки навесить

454

то на одного, то на другого представителя нашей профессии ярлык «Летчика №

1» или «Самого главного летчика».

Увы, на самой деле таковых в природе нет. Нет по той простой причине, что

невозможно «пронумеровать» представителей любой сколько-нибудь творческой

профессии. Нельзя определить, кто был «лучше»: актриса Савина или актриса

Ермолова, юрист Плевако или юрист Карабчевский, полководец Толбухин или

полководец Ватутин (я намеренно выбираю примеры среди замечательных

людей, давно уже не здравствующих, дабы избежать опасности вынужденно

отвлечься в сторону обсуждения самих примеров).

«Самый главный летчик», если уж заниматься его поисками, — фигура. .

синтетическая. Его можно создать, объединив технику пилотирования одного, осторожное мужество другого, техническую культуру третьего, железное

здоровье четвертого..

Кстати, мне довелось как-то наблюдать реакцию одного из летчиков, которого не в меру восторженные поклонники в глаза титуловали пресловутым

«первым номером».

Он поморщился.

* * *

Бесконечна цепь воспоминаний. Одно тянет за собой второе, за вторым

всплывает в памяти третье — и так без конца.

Но всего пережитого за десятки лет в авиации не вспомнишь и тем более не

расскажешь.

Надо где-то ставить точку.

Когда человек берется за перо, он всегда делает это с какой-то определенной

целью. Была такая цель, конечно, и у автора этих записок.

Мне хотелось удержать в памяти людей неповторимые в истории авиации

события, свидетелем которых мне посчастливилось быть.

Хотелось рассказать о подлинной, внутренней сущности профессии летчика-испытателя. Профессии, которая при всей своей кажущейся (судя хотя бы по