Избранное

* * *

Ты, чья брови — как михраб, мне как божество дана, Ты мне в сердце свет лила б — ты ведь солнце и луна. Я к тебе — во прах у ног — как к святыне припаду, След твой — всеблагой порог мне в любые времена. Память о тебе — мой друг, оба мира мне — враги: Как пошлешь ты войско мук — мне прибежище она. Если ж невзначай войдет в сердце дума о другой, Да сгореть мне от невзгод, — знать, моя была вина! Не бывать в душе моей мыслей ни о ком другом, — Я — в силках твоих кудрей, мне опасность не страшна. То не тучи в вышине, а стеною льется дождь, — Небо плачет обо мне, и от стонов высь черна. Конь ли твой, лишен чутья, вдруг запнулся на пути? Нет, во прахе — плоть моя под копытом скакуна. И кого ж винить-то мне, что сгораю я в огне? По моей лихой вине мне и мука суждена. Умертвишь ли, оживишь — воля милости твоей, О мой властелин, услышь: верен раб тебе сполна. Я пока что жив и цел, а умру — мне быть с тобой, Рая горнего предел для меня — обитель сна. О Машраб, во прахе ляг на заветный тот порог, Другом быть ее собак — счастью твоему цена!

* * *

Был, увы, я сотворен для любви несчастной, И неверной был прельщен девою прекрасной. Гибну, жаждой изможден, я в глухой пустыне, А тобою воплощен океан бесстрастный. Жизнь отнимешь — я сражен, о услада сердца, — Пасть готов я, сокрушен, жертвою безгласной. Видно, гибнуть осужден я самой судьбою, Я разлукой отрешен в дол тоски всечасной. Я скажу, как я смущен, о владыка мира: Я скитальцем быть рожден, ты — султан всевластный. Я горю в пылу пламен, горестный влюбленный, Днем и ночью только стон слышен мой ужасный. Войско бед со всех сторон рушит меня силой, Мучусь, жаждой изнурен, я в тоске напрасной. Нрав твой щедро одарен злостью и лукавством, — Мотыльком лечу, спален, на огонь опасный. Как Меджнун мечусь, влюблен, — средства нет от боли, Я с младых моих времен в муке ежечасной. Одержим Машраб, смятен, — что, друзья, сказать вам? Не стыдите его: он — раб судьбы злосчастной.

* * *

О моем безумстве слава всем понятней всякой были, И теперь Меджнуна, право, в целом мире позабыли! Так в любви не истомятся никогда Фархад с Меджнуном, — Нет, вовеки не сравняться им со мной в любовном пыле! Ты теперь других изрядно стрелами ресниц терзаешь, — Я-то знаю, сколь нещадно стрелы душу мне язвили! Что ни миг — то тяжко станет сердцу от камней печали, И людская зависть ранит, — по сравнится с ней по силе! Хмель любви Машрабу раной лег на страждущее тело, — Как никто, от страсти пьяный среди всех людей не ты ли?

* * *

Лишь выйду — и на скакуне навстречу мне она спешит, Бутон, расцветший по весне, она, красой красна, спешит. Ресницы стрелами меча и грозным взором всех разя, Она, как пламя горяча, челом озарена, спешит. И уст ее хмельная сласть пьянит всех встречных, как вино, — Она, в пылу разгорячась, как будто от вина, спешит. Всю душу жаром пламеня и страстной ревностью томя, Восторгом опьянив меня, ко мне сама весна спешит. Ей другом быть никто не смел: она равно со всеми зла, И мне грозят ресницы стрел: ко мне она, грозна, спешит. Стерпеть ли, как ни терпелив, разлуку долгих-долгих дней! Она, лишь сердце мне пронзив и сил лишив сполна, спешит. От бед моих и от невзгод ну как не умереть, друзья? Она всю душу мне сожжет и — видеть пламена спешит! И грешников и всех святош она к себе приворожит, И я для веры уж негож, когда ко мне она спешит. Ни по ночам она, ни днем вовек меня не навестит, А иногда — вот диво в чем — сама, как ночь темна, спешит. Сжимает меч ее рука, в колчане — жала острых стрел, — Ко мне она издалека, всю душу взяв до дна, спешит. Как лепестки увядших роз, от горя пожелтел Машраб, — Она с бедой ли — вот вопрос — или любви верна, спешит?

* * *

В саду красоты средь кущей ты блещешь красою стана, И горлица сердца пуще стенает и стонет рьяно. Глаза — как палач, суровы, ресницы твои — кинжалы, Уста — как рубин, пунцовы, цветут, как бутон, румяно. Ханжа, ты меня не сманишь, не знаешь ты муку сердца, — Ты в душу едва заглянешь, все сердце — сплошная рана. И если, тобой терзаем, я в рай без тебя попал бы, То разве была б мне раем вся в море огня поляна! И что мне весь мир в разлуке, дурманом меня томящей, — Нет, лучше смертные муки, чем гибнуть в плену дурмана. Машраб жил надеждой страстной, а видел в любви лишь муки, И если умрет несчастный — как жаль, что он умер рано!

* * *

Не подует ветер сладко — розы цвет румян не будет, Без любви в куропатка петь среди полян не будет. Соловей в весенних кущах, не пленен прекрасной розой, Не поет в кустах цветущих — он от страсти пьян не будет. Лишь любовью опаленный пожелтеет ясным ликом, — Не сожжен огнем, влюбленный рдеть от крови ран не будет. Взором жгуче-животворным, лунным ликом не согретый, Камень, прежде бывший черным, как рубин, багрян не будет. Лик твой — словно светоч вешний среди тьмы кудрей душистых, Без тебя мне мрак кромешный светом осиян не будет.

* * *

«Лунный лик без покрывала, — я молил, — яви во мраке», — «А без туч, — она сказала, — перл любви слиян не будет». [1] «Не тверди мне то и дело о страданиях разлуки, — Не поправший дух и тело страстью обуян не будет». Я сказал ей: «Мое горе до смерти меня сжигает, — Как же исцелиться хвори, если лекарь ждан не будет?» Ни к чему, Машраб, кручина, хоть ты и разорван в клочья: Зерна битого рубина портить тот изъян не будет!

1

По поверьям, жемчуг зреет в раковинах от попадания в них капель дождя.

* * *

Огня моих невзгод и мук ни друг, ни брат не стерпят, А если застенаю вдруг — и супостат не стерпит. Когда хоть тенью упадет моя печаль на небо, Взгремит гроза — сам небосвод моих утрат не стерпит. Когда суть тайн моих сполна поведаю я небу, Клянусь — ни солнце, ни луна весь этот ад не стерпят. Когда, не в силах мук стерпеть, влюбленные застонут, Сам проповедник и мечеть дотла сгорят, не стерпят. Поведать, в чем моя страда, какая гложет мука, — Вселенная и в День суда такой разлад не стерпит. А проповедь читать бы стал я пред людьми в мечети — Сгорели б все — велик и мал, и стар и млад, — не стерпят. Усладен слог в стихах твоих, Машраб, — ответ твой ладен, — Сам Музаффар сей ладный стих, тоской объят, не стерпит.

* * *

Нет, солнца твоего чела никто лучей не стерпит, И даже сама вера — зла твоих очей не стерпит. Восславлю строем звучных слов твои уста- рубины — И ни один диван стихов таких речей не стерпит. А озорным лукавством глаз блеснет лишь чаровница, Глупец и умный глянут раз — и взор ничей не стерпит. А если в райский сад войдет она с такой красою, То и светящий гладью вод родник-ручей не стерпит. А жребий, что меня постиг, и в самой малой доле Никто из всех земных владык и богачей не стерпит. Падет лишь капля слез моих в глубины океана — И лучший перл пучин морских ее лучей не стерпит...

* * *

Как много в сердце тайн и боли — все написать о том нельзя, Сказ о любви и горькой доле поведать и стихом нельзя. Где розы — там шипы и жала, где ремесло — там труд и пот, — С любимой хочешь быть — сначала терпи, а напролом — нельзя! Меня волнение смутило, едва лишь я узрел твой лик, Но в небе ухватить светило, как руку ни взметнем, нельзя. Во мне, смирению послушном, твои ресницы — жала стрел, — Сказать о горе тем бездушным, кто с горем незнаком, нельзя. Но ты заветного чертога, Машраб, достичь так и не смог: Хоть сотню лет томись убого — увы, войти в тот дом нельзя!

* * *

Ты ангел или человек, иль гурия — понять нельзя, Но милостей твоих и нег утратить благодать нельзя. О, ты немилосердно зла, ты беспощадна, но, увы, От блеска твоего чела мне сердце оторвать нельзя. Узрел я солнце — образ твой, и, восхищенный, онемел, Но с неба солнце взять рукой, увы, как сил ни трать, нельзя. Твой лик — как роза в каплях рос, а я — как соловей шальной, И соловья от рдяных роз, поверь, вовек прогнать нельзя. Когда душа в любви хмельна, Машраб, не спи беспечным сном, Но вот беда, друзья: от сна очнуться, как ни ладь, нельзя!