Избранное

Разумеется, эти обычаи в разных местах имеют свои особенности и оттенки. В комитате Верхний Шомодь, например, небезопасно применять телесные наказания именно к молодежи: очень уж «трудно привыкают». В районе О. с вечера субботы до полуночи воскресенья от наказания батраков вообще лучше воздерживаться. Насколько кротки и покладисты они в будни, настолько буйны и обидчивы в воскресенье, а также и в некоторые другие праздничные дни, например на Петра и Павла, в день святого Иштвана; интересно было бы дознаться, почему именно в эти дни. Почти везде побои сносят молча. Есть даже поговорка: «Батрак пикнет, лишь когда богу душу отдает». Вот только район П. известен тем, что там даже мужики, когда их бьют, кричат так, «будто их режут»; поэтому о них даже батраки всюду отзываются с некоторым Презрением и насмешкой. Протестанты, вообще говоря, чаще нарушают дисциплину, чем католики, вот почему и на работу их принимают менее охотно. Якобы именно протестанты распространили дух противления. Ведь после войны уже случалось, когда на удар батрак отвечал ударом. Таких, естественно, незамедлительно увольняли. Опять же после войны батраки иногда стали обращаться с жалобами в суд или в ближайшую жандармерию. Но от этого они быстро отвыкли. Жандармы довольно часто гостят в пусте, но не у батраков. Их принимают хозяева, нередко отводя для них в отдельном домике постоянное помещение, которое в зависимости от ситуации можно приспособить для разных целей. Батраки зовут его «камерой допросов».

К представителям администрации обитатели пусты относятся с недоверием. Они с трудом находят дорогу в высшие инстанции, чему, кроме вполне понятных, есть еще и причина, коренящаяся в специфике самих пуст. Дело в том, что многие поместья являются одновременно и административной единицей, отдельной, так называемой в принципе «самоуправляющейся общиной», бурмистр которой обычно один из администраторов поместья. В свое время поместья объявлялись «самоуправляющимися общинами», несомненно, для того, чтобы не нести расходов на содержание школы и другие общественные нужды, эти расходы соседние с поместьем сельские общины распределяют между своими членами пропорционально имуществу. Такая община существует только на бумаге, она автономна, то есть может назначать налоги только исходя из своей выгоды, по усмотрению независимых членов представительного органа: последние также принадлежат к администрации поместья. Они-то и рассматривают всевозможные дела батраков, стремясь найти справедливое, объективное решение, если даже жалоба затрагивает интересы поместья, а может, и их самих лично.

Совершенно верно, что с обитателями пуст все спорные вопросы решаются лишь на повышенных тонах. Постороннему в пусте кажется, что воздух там имеет иную, повышенную плотность и едва подчиняется закону распространения звука; там все словно бы глуховаты и вынуждены объясняться несколько громко, повторяя фразы дважды или трижды, и главным образом сверху вниз. С невозмутимым, каменным лицом выслушивает батрак крикливые приказания и двигается будто спросонья, как, наверно, двигался Адам, когда был еще наполовину из глины.

От одного батрака я слышал, что прежде, в пору его детства, выстроенных на охоте цепочкой загонщиков отправляли в путь, наддав как следует двум крайним. «Такой сигнал был понятен всем!» — пояснил рассказчик, заражая своим громким смехом слушателей. Этот метод надзиратели применяли обычно при начале какой-либо работы или для ускорения ее темпа. Работа идет под строгим контролем. На трех-четырех батраков с мотыгами приходится один надзиратель с палкой, единственная обязанность которого — погонять людей. Занятие это не из легких, да и не особенно эффективно. Очень может быть, что один такой надзиратель сделал бы больше, чем — трое его подчиненных, если бы всю энергию, затрачиваемую на непрерывное понукание, брюзжание и ругань, вложил бы в непосредственный труд. Ну а чрезмерный контроль всегда приводит к тому, что люди, как только почувствуют, что за ними не следят, сейчас же прекращают работу. Как утверждают распорядители, тут батраками руководит некое шестое чувство.

Почти вошло в поговорку, что батрака словом с места не сдвинешь. Да и не принято. Не случайно и без малейшего намерения обидеть, говоря о них, прибегают к примерам из животного мира. Тот, кто всю жизнь ходит за медлительными, как улитка, волами, поднять которых из лежачего положения удается лишь железными вилами, тот, кто с утра до вечера сидит в повозке, запряженной волами, которые, как известно, так и норовят остановиться и лечь в первую же лужу, как только сзади перестает щелкать острый бич и утихают крики погонщиков, — тот рано или поздно перенимает темп движения этих животных, особенно если целыми неделями не общается с людьми. Вол трогается с места лишь после того, как на него несколько раз прикрикнут, и погонщик, который в известном смысле точно так же запряжен, как все тягловые животные, непроизвольно начинает уподобляться этим животным, поведение которых не лишено определенной мудрости, более глубокого подхода к жизни. Это инстинктивная самозащита наподобие мимикрии, которая сама по себе небеспричинна и небесполезна.

С такой черепашьей неторопливостью батраки делают не только порученное им дело, таковы вообще все их движения, всегда и всюду, такова их интонация, мимика, само мышление. «Пока батрак вытрет себе нос, пройдет полчаса». Обитатели пуст и в самом деле ленивы, вернее сказать, медлительны в движениях. Эта размеренная медлительность просто кошмарна; на человека, привыкшего к обычным темпам работы, она производит такое впечатление, будто он видит либо сумасшедших, либо какие-то заведенные механизмы, либо просматривает фильм в замедленной съемке.

Я сидел в повозке рядом со старым дядей Рока… Вот уже третий час плелись наши волы по дороге к хутору: пешком я проделал бы этот путь за полчаса; третий час мы молчали. Вдруг старик как бы проснулся, глубоко вздохнул и медленным движением, словно под водой, потянул кнут и положил его себе за спину. Затем очень осторожно, словно малейшее шевеление рукой вызывало у него острейшую боль, ощупал внутренний карман пиджака. Будто щупал больное сердце, касался жгучей раны. Трубки на месте не оказалось. Тогда он неподвижно уставился перед собой и глубоко задумался, как будто узнать, где лежит трубка, можно было лишь разгадав какую-то головоломку. Наконец, как человек, у которого нет выбора и принять лекарство все-таки нужно, он запустил руку в нижний карман пиджака. Запустил и снова вперил взгляд куда-то вдаль, так и забыв в кармане руку. Трубка объявилась, и дядя Рока, покачивая головой, принялся разглядывать ее, словно никогда прежде и не видел. С большой осмотрительностью открыл крышку. На подготовку ножичка для чистки трубки времени ушло больше, чем на поиск самой трубки. Наконец он почистил ее и достал кисет. Оставалось только набить трубку, но тут старик невзначай взглянул на небо. Неужто он собирается ждать, пока над нами проплывет вон то облачко? Со спичкой он обращался так, словно она давала ему последнюю возможность добыть огонь и от этого зависела судьба человечества, так как всюду на земле огонь погас. Трубка то и дело затухала, потому что старик забывал ее потягивать. Он работал батраком сорок лет.

Это объясняет все. Ежедневной работы, которая начинается в два-три часа утра и кончается вечером часов в девять-десять, человеку не вынести не то что сорок лет, а хотя бы четыре года подряд. Работы, которую не прерывает ни один по-настоящему выходной или праздничный день, поскольку ухаживать за скотом требуется постоянно. Эта непрерывность в работе тяжела даже для сторожа, чье занятие часто состоит главным образом в том, чтоб недвижно сидеть, опираясь задом на толстую палку. Если даже все время проводить, сидя на одном месте посреди цветущего луга, то и этого достаточно для тихого помешательства. Но труд батрака не забава. Доставать из колодца воду, носить навоз, загружать повозку, менять скотине подстилку — работать так по десять-восемнадцать часов ежедневно без всякого подъема, радости, безо всякого видимого результата в течение многих лет — попробуйте вообразить все это, если еще не испытывали на себе. Учтите к тому же, что и отдых, по существу, не отдых, ибо его в любой момент могут прервать. Сами надзиратели тоже знают, что, к примеру, труда коровника более трех-четырех лет никто не выдерживает. Кого не свалит непосильный труд, того доконает разъедающий легкие, насыщенный навозным запахом воздух, которым иной усердный работник дышит почти постоянно. А когда уже начнет он выплевывать собственные легкие, то и тогда остается настолько усердным, что кровь выхаркивает лишь за порогом хлева. Повторяю: все прекрасно осведомлены о таком положении вещей, но это вовсе не означает, что что-то делается для его улучшения, если только сам управляющий не предпримет что-либо на свой страх и риск.

Правовые отношения между хозяином и батраком регулируются статьей XIV закона 1907 года, который мы уже цитировали и будем цитировать.

Чтобы яснее, полнее представить себе описываемых здесь людей, вокруг которых сложилось столько ложных понятий, начнем с самого начала, посмотрим, какое определение дает им законодатель.

«Батрак — это сельскохозяйственный работник, который обязуется по найму лично выполнять в определенном хозяйстве постоянную работу за плату в течение по меньшей мере одного месяца».

«Лица, которых нанимают на сельскохозяйственную работу за ежедневное вознаграждение или за определенную долю (например, поденщики, работники на сдельной оплате, издольщики и т. п.), не должны рассматриваться в качестве сельскохозяйственных батраков».

По тому, чт о закон 1907 года наконец-то запретил, можно представить себе порядки, господствовавшие до его принятия и существующие и поныне там, где этот закон обходят.

Закон запрещает нанимать в качестве батрака лиц моложе двенадцати лет. Запрещается также заключать договор, «который обязывает члена семьи батрака выполнять работу или оказывать услуги без установленного предварительным соглашением пропорционального отдельного вознаграждения (в счет лак называемой барщины, оброка, лихвы и т. п.)». То есть речь идет о повинностях, характерных для эпохи крепостного права. Не оставляет законодатель без внимания и вопрос о свободе переселения.

Дело в том, что «лицу, нанявшемуся на работу в качестве батрака, в период его службы вплоть до выписки ему свидетельства об увольнении, без согласия хозяина запрещается выдавать паспорт». Ясно, что это положение запрещает батраку эмигрировать. А вот и о прикреплении батрака к одному месту: «Если батрак без законной, уважительной причины, вопреки указанию властей, по злому умыслу не приступил в установленный срок к работе, по жалобе хозяина, которая может быть заявлена в течение восьми дней, орган власти первой инстанции обязан под стражей доставить батрака к месту работы». Если рабочий или служащий не явился на работу, значит, прогулял, и все тут; за батраком же в таких случаях высылается стража. Ну а если он, несмотря на принятые меры, не приступает к работе или выполняет ее кое-как, спустя рукава? «Его следует обязать возместить хозяину расходы и причиненный ущерб». Батрак не имеет права отказаться от работы, если даже он «в одностороннем порядке» решает возвратить хозяину задаток, полученный при заключении договора. Зато, если он не выполняет своих обязанностей, власти, сверх предусмотренного законом наказания, принудят его выполнить свои обязанности и полностью возместить хозяину причиненный ущерб и судебные издержки. Батрак вообще отвечает за все. «За нерадивое исполнение обязанностей хозяин может сделать батраку выговор, однако он не имеет права наказывать батрака денежным штрафом или вычетом из заработной платы». Впрочем, восемью строками ниже в том же законе говорится: «Хозяин может удержать сумму из платы и иного довольствия батрака, за исключением жилища, топлива и питания, соразмерно причиненному батраком ущербу, если батрак не возместил его или не обеспечил его возмещения». Хозяин может немедленно, без предупреждения уволить батрака, если тот отказывается сам или подстрекает своих товарищей отказаться от своих обязанностей до истечения срока договора всех сразу или по одному.