Изменяя прошлое

***

В тот момент, когда мы с другом детства Лехой Агаповым зашли в ресторан, сели за столик и сделали заказ, моя матрица сознания из будущего слилась с моим же сознанием образца 1990 года. Я осмотрелся вокруг, отмечая совдеповскую еще обстановку самого крутого на то время ресторана в городе, являвшегося частью гостиничного комплекса, открытого в преддверие Олимпиады-80, и в ожидании наплыва туристов. С тех пор прошло уже десять лет, но ничего не изменилось: те же столики на четверых, разбросанные по огромному залу. С одного края располагался огромный балкон во всю длину здания, на который летом можно было выходить прямо из зала. С другой стороны — что-то типа кабинок, отделенных друг от друга стенками, не доходящими до потолка и полностью открытыми со стороны зала. Мы выбрали одну такую кабинку недалеко от сцены, на которой по выходным играл местный ВИА, а в будни просто включали магнитофон через динамики. Сегодня был будний день, я напрягся и вспомнил: четверг. Только утром я приехал из столицы в родной городишко, в котором родился и вырос, и от которого уже постепенно стал отвыкать. А час назад, гуляя по городу и ностальгируя, встретил Леху. Леха был хорошим парнем, несмотря на то, что никогда в жизни не сидел. Хотя вполне мог бы, — подумал я, вспомнив кое-что из того, что мы вместе вытворяли в свое время. Вот, тоже, что это — судьба, фатум, карма или просто лотерея? Кто-то не попадает в тюрьму, хотя и есть за что, а кто-то словно проклят, не вылезает из нее ровно за то, что делают и те, кто не попадается. И я сейчас не о чиновниках и олигархах, не о разных крадунах высокого ранга, а об обычных людях. Впрочем, не время сейчас думать об этом, я здесь и сейчас с вполне определенной целью.

Повернув голову, я увидел как раз в этот момент заходящую в зал компанию малолеток (лет по семнадцать, край — восемнадцать), возглавлял которую Ляля, хотя был ниже и хилее всех остальных. Тот увидел меня и после некоторого раздумья, приветственно махнул рукой. Я внутренне ухмыльнулся и не ответил, лишь смотрел, не отводя взгляда, пока компания не уселась за дальний столик, потом отвернулся и задумался. Леха что-то увлеченно рассказывал, я периодически кивал, а сам же в это время вспоминал то, что должно совсем скоро случиться.

Нет, я не питал иллюзий ни тогда, ни сейчас: конечно, это Ляля натравил на меня вон тех пацанчиков. Еще раз окинув компанию взглядом, я понял, что даже трезвому мне с ними точно не справиться, вон, какие здоровые, на мамкиных харчах откормленные. Даже если трезвый еще Леха за меня впряжется (а тогда не впрягся, вроде бы или я уже не помню?), все равно нас обоих отметелят однозначно. Судя по лицам и манере поведения, подраться ребятишки любят, и никакой шанс на драку стараются не упускать. Понятно, лишь когда компанией тусуются, а не поодиночке. Значит, что? Значит, надо до этого просто не допустить, решив вопрос с Лялей раньше и радикально.

В прошлый раз, проснувшись утром и взглянув на себя в зеркало, я страшно разозлился. Сами посудите: нос сломан, бровь над глазом рассечена до самой кости, и это не считая огромных фингалов под глазами, сбитого подбородка и синяков по всему телу. Хорошо, обошлось без переломов (не считая носа), но было очень обидно. Этот сломанный нос, как и шрамы над бровью и на подбородке теперь со мной на всю жизнь. Я непроизвольно хотел погладить старый шрам (привычка, оставшаяся навсегда), но нащупал пальцем лишь ровный лоб и целую, а не рассеченную надвое широким рубцом бровь.

В то утро, посмотрев на себя в зеркало, я сразу все понял. У этих ребят не могло быть ко мне никаких претензий, они меня и знать не знали, как и я их. Когда меня закрыли, они были еще совсем детьми. В тот раз, злой до чертиков, я, кое-как умывшись и залепив пластырем бровь, сразу отправился к Ляле домой, прихватив нож-выкидуху, с которым не расставался в то время практически никогда. Я был зол той решительной злостью, которой наплевать на любые последствия. Видит Бог, если бы Ляля оказался дома, он бы отправился на встречу с чертями в аду (ну, не в рай же этого сученка?) раньше отпущенного ему срока. Я бы зарезал его как свинью без малейших сомнений, настолько я был зол. Но его, на его собачье счастье дома тогда не оказалось. Входная дверь была не заперта, я прошелся по пустой квартире и, плюнув с досады и от злости помочившись на его постель, отправился в больничку зашивать бровь. А потом надо было ехать в Москву, а потом вновь присел, и когда, наконец, освободившись, приехал в свой родной город, Лялю уже похоронили. Сдох, скотина, по пьяни где-то под забором, раньше даже, чем его старший брат, такой же алкаш. Кто-то скажет, что о мертвых, типа, либо хорошее, либо ничего. Но тот, кто это скажет, просто не знает окончания этой поговорки, которую зачем-то обрезали. А полностью она звучит так: О мертвых либо хорошее, либо ничего, кроме правды.

И, хотя Ляля, вроде бы и получил по заслугам, но не от меня же? Я, узнав тогда о его смерти, нажрался от досады, ведь я весь срок мечтал о том, как выйду и завалю эту тварь. Тогда не срослось, срастется сегодня. Махнув еще стопарь «Пшеничной» и нащупав в кармане выкидуху, я взглянул на Леху:

— Слушай, брат, мне тут отлучиться надо ненадолго. Я быстро, обещаю, а ты пока вон к тем подружкам приглядись. Отвечаю, они пришли на съём, я эту породу знаю: придут, сядут, по коктейлю закажут и сидят с ним весь вечер, пока их кто-нибудь за свой столик не пригласит. Потом, когда поедят и попьют за чужой счет, попытаются свалить, но мы им, конечно, этого не позволим, как думаешь?

— Не, не позволим! — подтвердил уже слегка захмелевший друг.

Я подмигнул ему и, поднявшись, пошел к выходу, даже не глядя в сторону компании с Лялей. Иду в туалет, решат они, ресторан же на втором этаже располагается, а туалет внизу, там же, где раздевалка. Впрочем, мне похер, что они там подумают.

Я спустился по лестнице вниз и зашел в туалет. Туалет заодно служил альтернативным входом в ресторан для тех, кого не пускали. Ну, мало ли, бывает, что мест нет, например, а тебе все равно хочется к красивой жизни приобщиться. Кто, интересно, придумал сделать в туалете окно, высотой в два метра, только узкое, но не настолько, чтобы в него нельзя было протиснуться даже не самому худому человеку? Стекла, конечно, были матовые, но окно-то открывалось! Я и сам, бывало, не раз таким способом в этот ресторан попадал, а сейчас вот, из него вышел.

Спрыгнув на землю и поежившись (октябрь месяц на дворе!), я быстро скользнул за угол, где располагался центральный вход. Там всегда кто-то из алкашни по вечерам тусовался в надежде упасть кому-нибудь на хвост. Я подошел к одному отдельно стоявшему в стороне ото всех, жаждущему выпить мужичку, который уже был подшофе, и задал ему провокационный вопрос:

— Выпить хочешь?

Тот, с надеждой посмотрев на меня, сглотнул и ответил просто и без затей:

— Хочу!

— Пошли! — я развернул его за плечи и направил в нужную сторону. Когда подошли к окну туалета, я объяснил ему условия задачи:

— Значит, так. Сейчас лезешь в окно и поднимаешься в зал. Там, за третьим столиком направо от входа сидит компания молодежи, а с ними один постарше, чернявый такой и небритый. Подойдешь к нему, спросишь, он ли брат Ивахи, и скажешь, что его Иваха зовет срочно. Мол, он за углом его ждет, не за этим, а за тем, где кусты, — махнул я рукой на другую сторону здания. — Убедившись, что тот пошел, спускаешься назад и ждешь меня в сортире, понял? Дождешься, получишь от меня полтос и свободен. Вкурил?

— Не обманешь? — засомневался мужичок.

— Не ссы, не обману, только дождись, — заверил его я.

Тому очень хотелось верить, ведь на пятьдесят рублей можно было неплохо так нажраться, даже если брать водяру у таксистов по червонцу за бутылку. Еще и на опохмел останется. И мужик полез в окно.

— Стоять! — тормознул его я. А когда тот в недоумении обернулся, пояснил:

— Куртку снимай, в куртке в ресторан не пустят. А так подумают, что ты в туалет выходил.

В глазах пьянчужки мелькнуло сомнение, но куртка была старой и не совсем чистой, к тому же порванной на рукаве, а выпить хотелось очень. Решившись, он стянул с себя куртку и отдал мне. Я сразу же натянул ее на себя (не май месяц) и подсадил страждущего в окошко. Как только он скрылся с глаз, я быстро побежал вокруг гостиницы, чтобы не отсвечивать у входа. Обежав ее кругом, я подошел к углу и осторожно выглянул. Ляли пока не было.

***

В это время Ляля выпивал в компании малолеток, что из уважения к его былым заслугам и отсиженным трем с половиной годам, пригласили его отметить день рождения одного из них в ресторане. Он понимал, что взяли его для солидности, без него могли и не пустить, хотя половине из них уже стукнуло восемнадцать, но кто его знает, как бы сложилось? А в ресторан им очень хотелось, ресторан — это же красивая взрослая жизнь! Ляля смотрел на них мутным взглядом и думал, что половина из них точно сопьется, кто-то наверняка сядет, красивая жизнь — она такая. Но ему это по барабану, лишь бы наливали. И он, накатив еще рюмаху, продолжил свой рассказ о блатной жизни на зоне, в котором было много хвастовства, много вранья и совсем немного правды. Но парни слушали с открытыми ртами, блатная романтика кружила их хмельные и дурные, чего уж там, головы. И между тем Ляля продолжал натравливать их на Пастора, плел и плел им что-то за него, а те ему верили. Пускай, думал он, хоть они отмудохают его как следует, чтобы он, сука, не улыбался своей змеиной ухмылочкой. Здесь не зона, кто с них спросит? А он рисоваться не будет, пойди, потом докажи, что он при делах. Мало ли что пьяным пацанам могло в Пасторе не понравиться, они ж дурные, бакланы, это все знают, могут и до столба докопаться, когда бухие.