Канцлер
Шрифт:
– Но что вы-то теперь делаете?!
– негодовала Ирина Ивановна.
– Я говорю правду.- Развозовский был переполнен достоинством.
– Вы лжёте. Я по вашим глазам вижу, что вы лжёте, полковник,- произнёс Ахончев.
– Капитан-лейтенант!..
Клейнгауз попытался их утихомирить:
– Успокойтесь, господа. Мне кажется ваш спор лишним. Драгоценное значение вексельной книги доказывать нечего. Где же эта книга? Вы можете что-нибудь сказать об этом?
– Да.
– Пожалуйста.
Повисла тягостная пауза.
– Что же вы молчите?
– поторопил Клейнгауз.
Заикаясь
– Вексельную книгу... взял... канцлер.
Клейнгауз был изумлён:
– Простите. Я не понял вас? Кто?
– Канцлер, князь Горчаков. Взял книгу. И свои векселя.
– Ложь!
– крикнула Ирина Ивановна.
– Спокойствие, господа, спокойствие! Факт настолько поразительный и ужасающий, что этому, вполне понятно, нельзя поверить. Восьмидесятилетний старец, канцлер великой державы... Нет, нет, невозможно! Садитесь, прошу вас, граф, подумайте над тем, что вы сказали. Вы, наверное, забылись, заговорились...
– Я знаю, что сказал. Я могу повторить...
– Нет, нет, зачем? Мы помним. Сядьте. Я хочу задать несколько вопросов госпоже Ахончевой. Но я так потрясён! Извините, господа, моё волнение... Германия бесконечно дорожит дружбой с великим своим соседом, и вдруг канцлер... Чудовищно!.. Итак, госпожа Ахончева, скажите мне, что вы знаете о пребывании канцлера, князя Горчакова, у графа Развозовского в момент получения последним бумаг покойного вашего мужа? Ведь вы вошли вместе с капитан-лейтенантом Ахончевым?..
Ахончев встал:
– Господа, довольно! Пора говорить правду. Слушайте меня, господа! Я скажу. Я взял книгу, и я взял все векселя. Я не знаю, зачем графу нужно было плести на канцлера, надеется, наверное, что русский Двор защитит его и не доведёт дело до суда, но я взял вексельную книгу, так как мне нужны были деньги. В тот момент, когда Развозовский говорил с моей мачехой, она тоже пришла вместе со мной, и никакого канцлера не было тогда в комнате. Что за вздор! Я хотел, чтоб подумали на графа. Я взял! Я хотел получить много денег с должников - и с графа!..
– Вы можете нам представить вексельную книгу?
– Я её уничтожил!
– Что ты говоришь, брат? Да неправда это!
– смутился Егор Андреевич.
– Правда, правда!
– вдруг подтвердила Ирина Ивановна.
– Взял книгу!
– кивнул головой Ахончев.- И напрасно ношу погоны русского офицера. Надо сорвать их долой!
Клейнгауз внимательно оглядел присутствующих:
– Простите меня, господа, но я вынужден прервать нашу беседу. Я доложу дело статс-секретарю, и вас вызовут. Разумеется, вы должны держать дело в глубочайшей тайне. Слишком огромные величины замешаны в него. До свидания, благодарю вас, господа.
Когда Клейнгауз остался в одиночестве, он закурил и принялся рассуждать: "Однако дело оказалось не настолько простым, как я предполагал". Дым шёл голубыми и серыми колечками к высокому имперскому потолку, теряясь в вышине. Клейнгауз сидел недвижно. "Удивительно дурное настроение. Поместить бы мне деньги в русскую пшеницу, а я вздумал в процентные бумаги".
Он обратился к вошедшему дежурному чиновнику:
– Рейнкенс, как сегодня русская пшеница? Она поднимается? В прошлом
месяце её в Риге продавали по сто двадцать марок за тонну, а позавчера по сто пятьдесят пять.– Сейчас вы сможете навести справку. Сюда хочет войти их светлость, канцлер князь Горчаков.
– Что, сюда? Ко мне? Мне он не нужен, Рейнкенс, не нужен! Когда бранится наш канцлер, у меня фалды от страха взвиваются вот так, вот так.Клейнгауз приподнял фалды фрака и потряс ими в воздухе.- Вот так, а когда воркует этот русский византиец, я чувствую, что у меня от ужаса седеет не только голова, но и пятки. Послушайте, Рейнкенс, куда вы уходите?
– Моё дело докладывать. Пожалуйте, ваша светлость!
– Здравствуйте,- Горчаков обратился к Клейнгаузу.- Вы дежурный чиновник господина статс-секретаря?
– Я, собственно, ваша светлость...
– Трудитесь ночью? Отдыхать вам надо, молодой человек, отдыхать. Любите ли вы жизнь? Если любите, то не расточайте время, потому что время как раз и есть та материя, из которой ткётся жизнь. Что? Философия? Да, мой милый, философия теперь не наука пропитания, потому что пропитание нынче единственно серьёзная философия.
– Совершенно верно, ваша светлость.
– Мне срочно нужно видеть господина статс-секретаря, а того лучше князя Бисмарка. Я был у него только что на квартире, мне сказали: князь отбыл к статс-секретарю в имперскую канцелярию.
– К сожалению, ваша светлость, их светлость только что выбыли отсюда.
– Чрезвычайно жаль.- Горчаков сел.- Ездить в такую жару! Есть у вас вода, голубчик? Благодарю. Чрезвычайно жаркий вечер, не находите? Вы конфузитесь? Вы здесь недавно, молодой человек? Мне кажется, что я видал вас в Петербурге?
– Я служил в германском посольстве, ваша светлость.
– Да, да, припоминаю. Вы были тогда представителем германской полиции и следили за Бисмарком.
– Вы ошибаетесь, ваша светлость.
– Ничего, ничего, не смущайтесь, голубчик. Какая беда, если тогда немцы меньше доверяли Бисмарку, чем теперь. Мне, кажется, попало в руки несколько ваших сообщений. Они были написаны талантливо и с сарказмом. Помню, Бисмарку в чём-то повезло, и вы изволили выразиться так: "Умные люди гоняются за счастьем, а счастье гонится за дураками". Хе-хе-хе. То-то, если б князь Бисмарк услышал эти слова сейчас...
– Но, ваша светлость...
– Вы хотите сказать, я за дальностью времени перепутал? Ну, во-первых, голубчик, у меня хорошая память, а во-вторых, я не имею привычки уничтожать документы, которые мне могут пригодиться. Я даже сейчас это ваше письмецо привёз из Петербурга. Фу-у!.. Жарко и в природе, и среди людей, не правда ли? И особенно на бирже. Русские процентные бумаги падают и падают, за последние два часа упали на три пункта...
– Не может быть! Тогда мне нужно...
– Вы хотите продать процентные бумаги, пока не поздно? Да, лучше продать. Но, с другой стороны, вот вы уйдёте, а я возьму да и вручу князю Бисмарку все ваши прежние размышления о нём. Лучше сидите, молодой человек, учитесь уму-разуму. Кто знает, может быть, я буду болтать с вами всю ночь, а процентные бумаги всё будут падать, пока не упадут окончательно, и вы вместе с ними.