Катешизис
Шрифт:
— Да выпендривается он просто, - тявкнул щенок из конуры средостения. Я не думал ему противоречить.
— Да, выпендриваюсь просто, – ответил я, - сижу, делаю вид, будто читаю, а сам жду, когда подойдёт красивая девушка и спросит: «Вы любите поэзию?».
Она засмеялась.
— Откровение на откровение, вы мне сразу понравились.
— Чем же?
— Точнее, вы сразу привлекли моё внимание.
— Красив, как бог? – улыбнулся я.
— Есть, конечно, - девушка хитро прищурила глаза, - но, в основном, по другой причине.
— Неужели? – изобразил я удивление на лице.
—
— В чём же тогда заинтересован этот человек? – я чувствовал лёгкое смущение.
— Я думаю это крик о помощи, типа «ОБРАТИТЕНАМЕНЯВНИМАНИЕПОЖАЛУЙ-СТА».
Я поставил локоть на стол и опёрся на собственную ладонь.
— Добрых три четверти человечества понятия не имеют о том, кто такой Маларме, а вы говорите, что таким способом я привлекаю внимание окружающих. Нельзя ли избрать для подобного способ попроще?
— В том то и дело, - упиралась девушка, я же не сказала, будто вы хотите привлечь внимание всех. Все вам не нужны. Вам нужны люди из той оставшейся одной четверти. Так ведь?
— Чёрт, да вы психолог, - хлопнул я в ладони, думая, что без неё всё это знал.
— В каком-то роде, - улыбнулась девушка, – я писательница.
— Писательница? – Удивился я. – А давно вы пишите, - на вид ей было лет восемнадцать.
Она улыбнулась
— Я хорошо сохранилась, если вас смущают мои внешние данные. Печатаюсь я уже восемь лет. А пишу, - она замолчала на секунду, - пишу, сколько себя помню. Но, давай поговорим о тебе, если хочешь, конечно.
Про себя я отметил её переход на «ты». Девушка нравилась мне всё больше. Я молча смотрел на неё и курил. Она тоже смотрела мне в глаза. Смотрела спокойно и дружелюбно.
— Как тебя зовут?
— Лиза. Елизавета, но лучше Лиза. А тебя?
— Меня Эдуард. Лучше Эдик, - улыбнулся я, - тебе какой кофе?
— Обычный и без сахара.
— Я тоже пью без сахара.
Мы расстались в восемь вечера. Я подарил ей книжку. Она оставила свой номер телефона. Когда девушка уходила, я подумал, точнее не успел подумать, мысль ещё не оформилась, а лишь некая идиома пронеслась по позвоночнику и мягко защекотала ниже живота, как вдруг затявкал щенок:
— Кобель!
Теперь я смотрел девушке вслед и ничего не думал – бывает и такое. У меня оставался час. До встречи с Женей я хотел купить три большие белые хризантемы.
На улице, как раз, была пора хризантем - багрово-желтые деревья, тяжёлое серое небо и не прекращаемый листопад.
— Я люблю хризантемы, - сказала она.
— Я тоже.
Она постриглась и стала выглядеть намного моложе.
— Ты грустишь? – спросила Женя.
— Зачем ты так, я рад, что мы наконец-то встретились.
— Я тоже рада, - она рассматривала цветы, пальцем водя по бутонам, - очень, очень рада.
Сейчас Евгения совсем не походила на ту прежнюю, казалось, ожидавшую быстрого скользкого секса, эмансипированную особу. Нет. Одинокая женщина под дождём. В уголках глаз которой собралась лёгкая, беспричинная грусть.
— Знаешь, - заговорил я, - это не я грущу, это ты грустишь, оттого видишь весь мир тоскливым, - я приобнял её за плечи.
—
Может быть, - пожала она плечами. – ты поможешь мне развеселиться?— Отчего бы нет? Хочешь в ресторан?
— Нет, в ресторан нет.
— В кино?
— В кино? Как в восемнадцать лет, - задумчиво произнесла она.
— Ну да, как в шестнадцать.
— Ты до скольких сегодня свободен? – спросила она, не двигаясь с места.
— До утра.
— Замечательно, -очвень серьёзно сказала она, нахмурив брови, - тогда пойдём ко мне, купим креветок, пива и будем пялиться в мой домашний кинотеатр.
Я облегчённо вздохнул. Мне самому не хотелось повторять то, что было в шестнадцать и восемнадцать.
Женя что-то говорила мне, пока мы неспеша шли к её дому. Я вспомнил, как мы ходили в кинотеатр с Наташей. Мы гуляли по городу, вокруг нас медленно танцевали хлопья первого снега. Остановившись возле афиши, мы решили провести остатки вечера в кинозале. В те годы никто понятия не имел, что такое долби-стерео и прочие прибамбасы. Однако, кинотеатр был не из плохих. Картина была про то, как то ли пожарный, то ли полицейский, вступил после своей смерти в радиосвязь с сыном и предостерёг того и его семью от гибели.
Сценарий, конечно, предсказуемый, актёры не первой десятки. Но, тем не менее, играли хорошо, естественно. Я думал о своём отце. О том, что он, к счастью, здоров и невредим. О том, что в жизни бывает зло, но, слава богу, бывает ещё и теплота человеческих отношений, уважение и принятие.
— Как тебе фильм? – спросил я Наташу, когда мы вышли из кинотеатра. Та шла и щебетала что-то своё совсем далёкое от просмотренной картины.
— Ай, не понравился, - махнула рукой девушка.
Я удивился.
— Конечно, это не блокбастер, но почему нет?
— Это фильм для слезливых домохозяек, - резко ответила она.
— Вот как? – Я почувствовал себя слезливой домохозяйкой.
— А тебе понравился? – Спросила Наташа.
— Да нет, ерунда, - соврал я, - зря потратили деньги.
В такие минуты я видел, что люди бывают разные. Точнее, взгляды их необязательно соответствуют друг другу. Одиночество, холодным прибоем вгрызалось в меня. И что позволило почувствовать его? – всего лишь беседа с любимым человеком о фильме. Как мало нужно для большого столкновения с реальностью. (А может, это просто моя голова находится на столь слабой шее, что постоянно тыкается носом в далеко не приятные вещи.)
— Эй, что молчишь? Мы дома, - услышал я голос Жени.
— Вижу, - улыбнулся я, будто не был погружён в мутное болото воспоминаний. Сам же подумал, что дома – она, я - в гостях.
— Рада, что ты уже здесь.
— А разве я куда-то уходил?
— О чём я говорила, помнишь? – повернулась ко мне спиной девушка, отдавая плащ.
— О жизни.
— Отличное резюме.
Квартира была уютной. В своё первое пребывание здесь я этого не заметил. Она не была похожа на убежище одинокой женщины. А может быть, наоборот, только такая квартира может быть настоящим убежищем, местом, где за стеной уюта можно скрыться от одиночества. Чисто, прибрано, мебель и шторы цвета кофе с молоком, пастельность стен укутывали со всех сторон теплотой.