Катешизис
Шрифт:
— Понимаю. Отчего же. – Ворчал Змей. – Вначале делаем, потом думаем. А ещё говоришь: «Вначале было слово…». И какие теперь последствия, уважаемый?
— Хм, последствия?
– переспросил Что-то. – Ты видел, во что он заворачивал ребёнка?
Змей оторвал плоскую голову от земли и посмотрел на людей.
— Заметил, - сказал он, - меня это тоже смутило.
— То-то и оно.
— Что ты собираешься делать?
— Ну, для начала, организую обряд жертвоприношения. Пусть некоторых животных убивают как бы законно и…
— Хорошо, хорошо, с этим понятно, - перебил Змей, - но всё-таки, что же происходит?
Что-то мрачнело тучей в небе, возникшей, словно, ниоткуда.
—
— Ты хочешь сказать, - перебил Змей, - то, что если в начале было ЧТО-ТО, дальнейший творческий процесс будет означать движение к НИЧТО?!
— Точно, дорогой мой друг. Всё, к чему теперь будет стремиться человек, заполняя свою пустоту – это порождение разрушения и смерти. Как бы ни казалось ему, что он созидает.
Змей вздохнул. Посмотрел на солнце, приподняв голову. Окинул взглядом небо, вновь ставшее чистым и прозрачным.
— Знаешь, о чём я думаю? – спросил он.
Ответа не последовало. ЧТО-ТО тоже задумалось. В те времена думанье было самым модным явлением.
— Я думаю, - продолжал Змей, - тут не всё так просто. Если ты стремишься лишь к созиданию, или, точнее, движешься в своих поисках только в направлении жизни, то как тогда объяснить создание тобой человека? Не ровен час, он и тебя превратит в несуществующее. Через человека ты сам себя превращаешь в НИЧТО? Значит, ты тоже не только созидаешь.
Что-то молчал.
— Ну, и что мы молчим? – Змею нравилось задавать тупиковые вопросы.
— Не знаю, что тебе ответить. Чего-то я не учёл.
— Посмотрите-ка, он не учёл! Им же наговорил кучу гадостей, напугал, как мог. Теперь, поди, будут думать, что только они в муках и рожают и страдают больше всех. Делаешь из них идиотов. И всё из-за своей дурацкой депрессии. Гоняешь всякую дурь, ведёшь себя как параноик. Если ты их создал по своему образу и подобию, то они глубоко несчастны, я так думаю. – Змей замолчал ненадолго, а затем переключился на другую тему.
– Вот ты ни разу не поинтересовался, откуда я такой взялся. А ведь ты меня знаешь, сколько существуешь, не так ли?
— Я не задаю тебе этот вопрос, потому, что знаю на него ответ, - раздражалось ЧТО-ТО.
— Вы подумайте, он знает ответ?! – возмущался Змей, - Я его не знаю, а он знает!
В это время Адам качал на руках кричащего младенца, и слёзы умиления капали из глаз его на маленькое лицо сына. Жизнь, облокотившись о камень, уставшая, наблюдала за происходящим. Её губы, время от времени подрагивали в едва заметной улыбке
— Ладно, оставим их, - прервал спор Змей, он отвернулся и стал уползать на запад за солнцем. Он полз и разговаривал, казалось, сам с собой. На самом деле, с ЧЕМ-ТО
Я вернулся домой поздно ночью, или точнее рано утром. Дверь открывал, стараясь не шуметь. Точнее, не то чтобы старался, а рефлекторно вёл себя как можно тише. Но, это я, двери же были абсолютно безразличны к моим привычкам. Открывались они всегда с грохотом, будто в преисподнюю. Хотя у кого-то, может быть такой шум ассоциировался бы с приятным поскрипыванием отворяемых Св. Петром ворот в Царство небесное, есть же люди для которых родная семья – рай на Земле
Я не торопясь, разделся, потом, выпил чаю на кухне и совершил омовение под душем.
Когда я вошёл в спальню, Ленка лежала с открытыми глазами, белки которых блестели в темноте, отражая единичные фотоны света, заблудившиеся в тёмной спальне.
— Эй, ты почему не спишь? – спросил я, укладываясь рядом.
— Ты же собирался провести на работе всю ночь, - то ли спросила,
то ли просто огрызнулась она.Уже лёжа в постели, я пожал плечами:
— Хотел, да передумал. Решил остаток ночи провести в тепле и уюте, тем более, завтра суббота «ба шаббат, ба мэнухэ», - я ловил себя на мысли, что с возрастом мне всё труднее и труднее врать, а может, так врать, ещё не приходилось. – И всё-таки, почему ты не спишь? – настаивал я.
— Я спала.
— Разбудил, что ли? – прикоснулся я к её ладоням, скрещенным на груди.
Она вздрогнула, словно желая избавиться от непрошенного проявления участия.
— Нет, я проснулась раньше твоего ухода. Мне приснился кошмар. Было страшно.
Я почувствовал, как мой щенок, которого я убаюкивал изо всех сил, всё-таки приоткрыл глаз.
— Мне жаль, что меня не было рядом.
Она вздохнула:
— Всё ты врёшь. –грустно, без злобы произнесла Ленка. Будто глядя из окна на унылый моросящий дождь, человек тоскливо, тихо так говорит: «Вот и осень пришла», кривит лицо и шевелит пальцами босых ног обутых в тёплые тапки.
— Расскажешь про сон?
— Зачем? – всё так же отстранённо спросила она.
– Явь кошмарную пережить можно, а сон тем более.
Да что же она несёт?! О какой кошмарной яви говорит?! Что имеет в виду?! Меня… Меня… Не хочу быть виноватым! Если она о семье, то мы оба её создаём. Разве нет?! Я ли один виновник?! Чем она недовольна?! И что, в конце концов, изменилось?! Выплеснуть бы в лицо ей все слова. Но, нет, терплю, ничего из вышесказанного, вслух. Не хочу слёз и обвинений. Ненавижу слёзы.
Лена молчала, повернувшись ко мне спиной.
Я был разбит и никчёмен. Щенок надрывно выл, задрав голову к лунному небу. И прекратить этот собачий вопль желания совсем не возникало. Хотелось извыться до смерти.
Лена вошла в мою жизнь незаметно, само собой. Поначалу, после университета, я решил попробовать себя в другой, совсем не связанной с психологией, сфере деятельности. Устроился в страховую компанию. Там и познакомился с будущей женой. Решил, что не случайно всё сложилось. Мы работали в одном офисе, наши столы стояли рядом, и, казалось, мы сидели за одним столом. Уходили в одно и тоже время, задерживались одними и теми же вечерами. Уезжая, садились в один и тот же автобус. И однажды утром, застав друг друга в одной постели, после вечеринки, проведённой в одной компании – особо не удивились. Однако и восторга особого не испытали. Всё происходило спокойно, без ныряний в любовные пучины и без жадного заглатывания воздуха совместного сопребывания. Я спокойно познакомился с её родителями, которые при встрече словно не заметили меня вовсе. Больше я их не видел и помнил об их существовании лишь из скудных рассказов Лены, когда она изредка созванивалась со своими отцом и матерью.
Они не интересовали меня, так же как и я их. Наверное, как не интересовала их и собственная дочь. Иначе, разве было бы им всё равно, с кем та живет уже много лет? Разве не хотелось бы им обнять хотя бы раз собственного внука? Я не интересовался её прошлым, она не интересовалась моим. Мы жили вместе без всплесков. Я считал, что понимаю её настоящее, и был уверен, что так же думает обо мне она. Мне представлялось, что ко времени нашего объединения в семью, мы оба устали от любовных потерь и приобретений. Поэтому остановились друг на друге – ради спокойствия, спокойствия души, и возможности созерцания окружающей жизни. Каждый своей. Когда же Лена сказала, что ждёт ребёнка, эта радость и ожидание нас объединили. А потом всё завертелось, закружилось около объединяющей нас страсти. Страсти к нашему наследному прЫнцу. Все наши действия стали выстраиваться вокруг него и для него.