Книга чародеяний

Оставался последний аргумент, жестокий и беспощадный, однако Милош медлил и не хотел рассказывать про Армана и Адель, про то, что он и сам ради семьи чего-нибудь наворотил бы…

– Сам дурак! – пронзительно завизжала сестра и топнула ногами, расставила их в стороны, сжала руки в кулачки… ничего не произошло. Волосы её не встали колесом, не вылетело ни одной искры, не шевельнулся даже потрёпанный блокнот на краю стола. Катаржина беспомощно топнула ещё раз, тихо заскулила, как раненая собака, и зашаталась. Потом скрючилась, словно у неё заболел живот.

Этого сердце Милоша уже не выдерживало, и он подошёл, крепко обняв сестру. Катка не стала вырываться, напротив, прильнула к нему и громко зарыдала, даже не пытаясь сказать что-то внятное. Милош гладил её по спине, слушал постепенно затихающий вой и думал, что дальше будет легче. Славно, что он женился на Эве, и славно вдвойне, что Эва такая умница: на днях она выслушала от него всю историю, не перебивая, потом молча сходила за пивом, так же молча напоила его, уложила к себе на колени и долго гладила по голове. До того момента Милош и сам не подозревал, что ему это нужно. Он, правда, не выл и не рыдал, спросил только:

– Ты не против научить моих сестричек чему-нибудь… обычному? Ведьмы из них вышли бы ого-го, а в быту, боюсь, чистые бестолочи. Не знаю, когда вернётся мама…

– Конечно, я помогу, – ласково сказала Эва. Может, она и не до конца понимала, что произошло, но в помощи никогда не отказывала. Может, для неё магия и стала чем-то вроде коротенькой игры, но она отнеслась к чужому горю с уважением. Милош весь вечер говорил ей, какая она замечательная, пока Эва сама не попросила его заткнуться.

А мама вернулась скоро, не прошло и недели. Никто не знал, куда и как исчезла пани Росицкая – знали только, что она жива и обязательно вернётся домой. Эльжбета-младшая появилась на пороге где-то в полдень и сразу прошла на кухню, деловито распоряжаясь об обеде и принимаясь за готовку. Она не сказала ни слова о магии; её волосы, потускневшие и местами поседевшие, были коротко острижены. Пан Михаил долго и задумчиво смотрел на жену, потом чему-то вздохнул и улыбнулся.

– Что у нас сегодня на десерт? – спросил он своим обычным голосом.

– Фруктовые кнедлики, – весело сказала мама. – Милош, твои любимые.

– Это мои любимые, – проворчал Корнель. Он не злился, просто поддерживал привычный тон разговора, чтобы всем было уютнее.

– Конечно, твои. Если ты успеешь их у меня отобрать, – подключился Милош, и через какое-то время девочки неуверенно заулыбались, а папа даже перестал вздыхать. На подоконнике сидел один-единственный рыжий кот и щурил на них свои глаза.

Произошло ещё одно важное изменение: в общий дом переехала пани бабушка. Милош приготовился к тому, что она не выдержит и просто умрёт вслед за книгой, но нет – жизненных сил могучей старушки ещё хватало, по её собственным словам.

– Дом придётся продать! – громогласно вещала она в гостиной, восседая на груде своих сумок и баулов. Вещей было так много, что седая макушка бабушки почти касалась потолка. – Дом я уже не потяну, а если без дома, то ещё вас, дурней, переживу!

– Что такое? Что случилось? – из коридора послышались торопливые шаги: это Корнель, занятый чем-то у себя наверху, прохлопал приезд бабушки. Милош ехидно улыбнулся и не стал его предупреждать. – Ох, бабушка!.. А как ты…

– КОРНЕЛЬ РОСИЦКИЙ! – рявкнула Эльжбета-старшая. В соседней комнате с грохотом рухнул шкаф. – Ты так давно не навещал бабушку! Так давно, Корнель, что уже магия сдохла, а ты так и не пришёл! Я знала, что мои внуки – полные ослы, но ты превзошёл мои худшие ожидания!..

Бабушка отчитывала Корнеля, Корнель извинялся, краснел и бледнел, а тише не становилось. Поразительно, но мощный голос Эльжбеты-старшей вообще не зависел от её ведьминого начала.

Так что у Росицких всё было хорошо, как и в самом начале. А что нехорошо, так с тем они справятся, потому что никогда друг друга не оставят. Другим семьям повезло меньше, но и у них появилась надежда на спасение и хорошую компанию: Адель и Берингар распустили слуг, оставив пару самых преданных для шедшего на поправку Юргена, переехали по его примеру на квартиру поменьше, а большой дом превратили в приют для бывших колдунов. Здесь собирались не только сироты и вдовцы: дом принимал всех, кто тяжело переносил утрату магического дара. Берингар поставил на уши всех бывших следопытов, оказавшихся теперь не у дел, и они продолжали искать по свету нуждающихся в помощи магов. Бывших магов. Вскоре слухи стали разноситься сами собой, и в доме постоянно кто-то жил: они уходили и приходили, оставались, заглядывали на минутку и проводили вечера. Вспоминали былые времена, вздыхали, скучали по шабашу и балам, отчаянно не принимали внешний мир, но главное – держались вместе.

На эту идею молодых супругов натолкнул пан Росицкий со своим фатальным неумением жить человеческой жизнью. У пана Росицкого была любящая семья, а у других? Тогда Адель поделилась своей мыслью насчёт приюта для сирот магического мира, и Берингар не дослушал её до конца только потому, что согласился с первых слов и уже одной рукой набрасывал на бумаге план. Затея помогла им самим справиться с тем, что случилось: для такой ведьмы, как Адель, потеря магии оказалась сильным ударом, и она бы впала в глубокое уныние, если б не новое дело и заботливый супруг. Берингар никому об этом не говорил, но он больше всего жалел о том, что теперь никогда не увидит мать: без магических зеркал прах не имел никакого смысла. Юрген при всех держался как обычно: с удовольствием гостил у сына и невестки, которую ласково называл дочкой, поддерживал связь со старыми друзьями, участвовал в переформировании бывших колдовских корпусов.

Главным сожалением Юргена стало то, что он не смог остановить Хартманна, и он также никому об этом не сказал. Никому, кроме Армана Гёльди.

***

Арман сидел в кабинете Юргена, как некогда его сестра, и задумчиво вертел в руках пустой бокал. На флаги, портреты и книжные полки он не смотрел, интерьер напоминал о другом кабинете и другом доме, также он не смотрел на хозяина, и это было взаимно: они немало пострадали от одного и того же человека, но оба не хотели ни жаловаться, ни говорить о своей слабости. Для Юргена это было частью дисциплины и воспитания, как и для его сына, для Армана – привычкой никого не беспокоить и неизбывным чувством вины.

Это было ещё до того, как основали приют для бывших магов: часть мебели уже заменили, хозяева ещё не выехали. Он пришёл поговорить с сестрой, но той не оказалось дома, а вот про Юргена Арман забыл напрочь и теперь не знал, что ему сказать. Тогда-то Юрген и сознался в своём сожалении.

– Но что бы вы предприняли? – спросил Арман, искренне надеясь как-то его утешить. Они случайно посмотрели друг на друга, но взгляда не отвели: что-то в осунувшихся, не пришедших в себя до конца лицах было одинаковым. – Наверняка он пообещал сделать что-то с вашим сыном…

– В том числе, – Юрген не обмолвился ни словом о своём разочаровании в старом друге, но спокойствия и тепла в его глазах не было. Не в этот миг. Арман всё понял, как привык понимать без слов. – Но я рад, что уступил место вам. Знал, что эта молодёжь что-то да придумает… и оказался прав.

– Правы? – тупо повторил Арман. – Рады? О чём вы…

– О том, что я вижу, – спокойно ответил Юрген и налил себе ещё немного виски. В комнате появился лёгкий запах дыма и древесины. – Ты ведь с самого начала решил победить его – и победил. Цена была высокой, но битву ты выиграл.