Книга чародеяний

– О да, – виновато хмыкнул Милош. – Ты ждал, что я подтвержу все твои догадки и выдам лже-Хартманна, а я заявил, что всё это ерунда и чушь… Арман, если тебе интересно, я назвал тебя гением. Ты очень хорошо играл.

– Да, это было легко, – пробормотал Арман, и его выражение лица снова переменилось: точно так же смотрела Адель после знакомства с ведьмой-убийцей в Марльё. Его злило, что лгать не во благо оказалось так просто; количество времени и сил, вложенных в это дело, казалось Арману ничтожным по сравнению с тем, как ловко он уводил от неловких вопросов мадам дю Белле, дразнил Хольцера и даже препирался с датчанином Свеном. Для этого почти не пришлось прибегать к биографии Хартманна, хватило пообщаться с ним самим, а дальше… дальше все люди одинаковы. Он сумел обмануть сестру, скрывая от неё ожог, точно так же он сумел обмануть послов, Милоша, пана Росицкого, старейшин…

– И ты не передумал? – Милош покосился на него и предпочёл обратиться к Берингару.

– Нет, не передумал. Конечно, я был разочарован и в своей теории, и во многом другом, но посол Хартманн продолжал настойчиво добиваться книги… он не мог не привлечь внимание. Я полагал, что рано или поздно он вспомнит о печати, догадается о крови – как ни крути, настоящий посол в прошлом был близок к книге, ближе, чем нам всем хотелось бы. Об этом мы с вами также не знали, но у старейшин была теория, одна из многих, что кровь потребуется для овладения книгой. Ближе к концу осени они сами её опровергли – и испытали невероятное облегчение, ведь теперь получится свалить решение на других…

– Непочтительно, – заметил Милош.

– У меня больше нет иллюзий по этому поводу, – сухо ответил Берингар. – Итак, с тех пор решало собрание и только собрание, но Хартманн мог зацепиться за идею с кровью, я бы на его месте поступил так же. Свойства книги нестабильны, она менялась на наших глазах; наверняка тот, кто повязан с ней кровью, обладает мощным преимуществом несмотря ни на что, ни на какие другие условия выбора. Я бы назвал это логикой чародейства, поскольку многие обеты, в том числе господина писаря, требуют кровной жертвы.

– И писаря поэтому убрали?

– Поэтому тоже: его связь с артефактом, очевидно, была сильнейшей. Что касается дома господина Арманьяка, до пожара там наверняка оставались следы чар, не все из которых одобрял совет старейшин.

– А дальше? – потребовал Арман, утративший интерес к гибели писаря. – Что дальше решил ты?

– Я решил: раз Хартманн, которого я вижу, так уверен в победе, это не Хартманн, – сказал Берингар. – Ему ли не знать, что слабый колдун без особой связи с книгой может добиться своего на словах, но споткнуться на ровном месте, дойдя до дела? То, что Арман успел рассказать нам о его юности, вполне подтверждает, что он не раз оказывался в таких ситуациях. И больше не хотел.

– Гарантия, – Арман снова улыбнулся одними губами, глядя в потолок. – Гарантия успеха. Риск и страховка в одном флаконе… Как обычно… я или не я… оборотень к тому же… Знаете что? Я всё ещё удивлён, что ничего не заподозрили его приятели. Настоящий Хартманн просто не дожил бы в таких условиях. Холод, сырость, лестницы…

– А что с ним?

– Что-то с сердцем, я не уточнял.

– Вот и он не уточнял, – предположил Берингар. – Наши хитрые старики не чужды разговоров о здоровье, но только в том случае, если это не противоречит их интересам.

Они помолчали, обдумывая услышанное и смиряясь с ним, только у Армана в голове было пусто – он отключился от всего, как только разговор прервался. Затем потребовал, так же капризно и жёстко, как в прошлый раз:

– Поколдуйте. Прошло достаточно времени, я уверен, всё уже в порядке.

Берингар с Милошем переглянулись, но не стали ничего говорить: оборотень не до конца избавился от чужих привычек и сам в глубине души это понимал. Какое-то время Милош ругался с пулями в своей ладони и в конце концов воскликнул:

– Глупые вы куски свинца! У меня ничего.

Берингар ограничился тем, что покачал головой. С точки зрения магических следов он ничего не чуял, не видел и не слышал.

– На что это похоже? – спросил Арман, не успев подумать, что вопрос для любого колдуна болезненный. К счастью, друзья предпочли отшутиться.

– На то, как ухаживаешь за девушкой, а она не отвечает, – описал Милош.

– На прогулку с завязанными глазами, заткнутыми ушами… и заложенным носом, – ответил Берингар и слегка улыбнулся.

Если бы Арман был в себе, он бы почувствовал без всякого труда, как им сейчас тяжело и страшно, но возвращение никак не приходило – он по привычке, которой так просто не отнять, держал себя в рамках господина посла и мыслил не совсем так, как хотел бы сам. Отчасти эта броня – доспех, блестящий снаружи и смазанный ядом изнутри, – берегла его от отчаяния, от бессмысленной истерики, которая напугала бы друзей ещё больше.

Через какое-то время в комнату вошла Чайома. Арман привык видеть её, находясь в другом облике, поэтому совершенно не знал, как себя вести; сама Чайома говорила мало, и он не понимал, каково её мнение насчёт поддельного посла.

– Всё по-прежнему, – сообщила она, отвечая на незаданный вопрос Берингара. Чайома остановилась подле кровати, но не казалась ниже молодых людей, сидящих в изножье на возвышении. – Старые мудрецы спорят между собой: живо ли то, что кажется мёртвым, и как далеко простирается смерть.

– Лично у меня ничего не живо, – с досадой буркнул Милош, сообразив, что речь о смерти магии. О той самой, запоздало подумал Арман, из-за которой создали книгу. – И матушки до сих пор нет… Матушка бы прилетела, я знаю. На чём она теперь прилетит? На воздушном шаре?

– А что думаете вы? – спросил Берингар. Чайома медленно качнула головой, и в такт качнулись её деревянные бусы.

– То, что мертво, уже не восстанет. Об этом говорили вещие.

– Пророчество? Не может быть, – вырвалось у Армана. Все посмотрели на него. – Я же не этого хотел…

– А чего ты хотел? – осторожно уточнил Милош. – Ты ведь сам решил уничтожить книгу, верно?

– Это никак не связано!

– Не обманывай себя, – неожиданно резко сказал Берингар, не глядя ни на кого. – Всех касается… Вспомните, что я вам говорил. Магия – это общий дар, знание, как вершить чародеяния. Каждая наша запись оживляла магию, забирала её часть на бумагу. Заговорённые чернила писаря и всё остальное…

– И что? – Арман из последних сил отказывался верить. Нечто подобное в длинной речи говорил и он, но имел в виду один артефакт, одну-единственную вещь, пускай в неё вложились многие, пускай она прошла через десятки сложных чар. – Это ведь не значит, что… не значит, что я…

– Дай мне закончить. Целью книги с самого начала было именно это: уберечь саму возможность магии, сохранить знания о ней, а в знании заключается главное, в нашем знании и нашем опыте. Каждый, чья история была записана, дал своё добровольное согласие, и это сродни маленькой клятве. Ничего бы не вышло, имей мы на руках одну теорию, а вот истории о прикладном чародействе, которые собирали мы с вами… это кое-что другое. Стихийные ведьмы назвали бы их «живыми».