Книга снов
Шрифт:
– Доброе утро, мистер Скиннер.
Я вздрагиваю, небо схлопывается и исчезает.
Доброе утро? Доброе утро, мистер Скиннер?
Эти слова гудят у меня в голове. За стеклом, есть там кто-нибудь, кто слышит меня?
– Мистер Скиннер, я ваш лечащий врач. Меня зовут доктор Джон Сол. Я нейрохирург. Провел вам несколько операций, у вас был ушиб головного мозга. Разрыв селезенки. Перелом правой руки, коленного сустава, а также пяти ребер.
Что?
– Вы Генри М. Скиннер. Уже сорок три дня вы находитесь в Веллингтонской
– Что случилось? – спрашиваю снова.
Но он продолжает говорить, не отвечая на мой вопрос.
– Вы в коме, мистер Скиннер, уже двадцать девять дней, с тех пор, как у вас остановилось сердце и вы пережили несколько минут клинической смерти. За это время у вас было два воспаления легких и начальная стадия тромбоза.
Я был мертв?
И вдруг я все понимаю.
Отец. Море. Остров. Дверь. Я умер и на пути к смерти попал… как мой отец называл это место?
«Между».
– Если вы меня слышите, но пока не можете ответить, я прошу вас дать мне какой-то другой знак. Я первым пожму вам руку и буду очень признателен, если вы на это ответите.
– Но я же здесь!
Он не отвечает.
Нет, нет, нет, нет! Он тоже не слышит меня!
И я не чувствую его руку. В отчаянии я пытаюсь разобраться в своем бесчувственном теле, но не могу найти руку, не чувствую рукопожатия. Я изо всех сил пытаюсь представить себе кулак.
– Так, хорошо. Жать руки – это не ваше, и раньше тоже не получалось.
Что это значит «раньше»? Как часто он жал мне руку?
Он же сказал, Генри. Двадцать девятое утро.
Но почему я в Лондоне? Этого не может быть. Я жил в Париже, со своим сыном. Я женился, на Эдди. И мы жили… жили… где же мы жили?
Нет, ничего этого не было.
Или было?
Кома. Я в коме. Так сказал доктор Сол.
На меня накатывает страх. Он как морская вода, которая наполняет глубокую, затхлую тюремную камеру. Тишина где-то внизу тянет меня, а я пытаюсь удержаться у стекла, не заснуть, не отпустить его. Я больше туда, вниз, не хочу. Стекло затемняется, словно кто-то опускает жалюзи.
И тут я узнаю лицо. Чьи-то губы, которые двигаются.
– Мистер Генри, я произношу ваше имя так часто, как назойливый сотрудник кол-центра, чтобы проверить, в состоянии ли вы слышать меня.
Да, черт возьми! Я тут! Тут! Пожалуйста, вытащите меня отсюда, разбудите меня, черт побери, разбудите! Сделайте что-нибудь, пожалуйста! Я тут!
– Вас зовут Генри Мало Скиннер, Мало – это имя вашего деда, он был бретонцем. Вы родились в Бретани, в северо-западной ее части, выросли на берегу Ируаза.
Да знаю я! Боже мой, я знаю, где родился!
Но ему нет никакого дела. Он не слышит меня. Снова и снова он повторяет, что я в коме, а я хочу сказать ему, что все совершенно иначе.
Я тут.
Я же тут!
Он говорит о какой-то бумаге, которая делает Эдвинну Томлин моим опекуном.
Эдди! Но где же она?
Я должен пожать руку врачу, поднять руку, расширить ноздри, моргнуть, сглотнуть.
Ничего не выходит.
Он
говорит, что слегка ущипнул меня, но я ничего не чувствую.Он утверждает, что делает это неохотно, но так положено. Не понимаю, что он имеет в виду. Он извиняется еще раз, объясняет: «Пардон. Немного закровоточило. Некоторые тесты со стороны выглядят ужасно!
Может, я парализован?!
Когда-нибудь это пройдет, и доктор Сол объясняет: «Я прихожу к вам десять раз в день и каждые четыре часа ночью. Вы уже трижды проходили сканирование, которое не зафиксировало никаких признаков сознания».
Козел! Купи себе прибор, который будет работать.
– Мистер Скиннер, вы все же ближе к нам, чем к нашему неизвестному другу, смерти. Идите к нам. Мы тут. С нами вы будете в безопасности.
Смерть не мой друг, хочу я сказать. Это вообще женщина, ты что, не знаешь?
Смерть – женщина!
Я чувствую, как доктор Сол задумчиво смотрит на меня сверху вниз, как будто уловил что-то, исходящее от меня, может быть ярость. Нужно разозлиться еще сильнее.
Я ощущаю его присутствие, представляю его огромным рассеченным утесом в период прибоя, хоть и уставшим с ходом тысячелетий, изъеденным солью и ветром, но все еще прямым. И очень-очень одиноким.
Одинокий доктор Сол произносит еще раз:
– Вы тут в безопасности, мистер Скиннер.
Я не чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя закатанным в асфальт посреди пустынной улицы, заключенным в камень до самых губ.
Доктор Сол уходит.
Я пытаюсь прислушаться к миру по ту сторону стекла, проникнуть туда своими щупальцами. Там есть еще кто-то, я чувствую присутствие этого человека, спокойного, большого и внимательного. Он где-то вне поля моего зрения.
Это доктор Сол?
Сестра Марион с прохладными пальцами, наносящими мазь?
Что наблюдает за мной?
Я продолжаю искать, ищу девочку и нахожу ее неподалеку, совсем рядом со мной.
Она в ужасном состоянии. Но она больше не хочет умирать. Она борется. Кажется, она отчаянно тянется в направлении жизни, но что-то держит ее железной хваткой. Она больше не хочет умирать!
Ласкаясь, со всех сторон подходит темнота, одеяло свободы хочет накрыть меня и унести прочь отсюда, оно мягкое, и я уже предвкушаю сладкий сон, который оно подарит мне. Но я сопротивляюсь. Нет! Я хочу открыть глаза, широко, хочу сжать руку доктору Солу, и крепко. Я хочу ему сказать, что ему нельзя уходить. Что я уже был у стекла, и не раз, но на короткое время, и что я хочу проснуться, пожалуйста! Я хочу ему сказать, что он должен помочь девочке, малышка не справится одна. Но кажется, будто кто-то просто выключает свет и…
Ночь 43-я
ГЕНРИ
В следующий раз, когда я добираюсь до стекла, воздух кажется другим, свежее, прохладнее, как грунтовые воды, и черная густая вуаль окутывает комнату. Я чувствую глубокую ночь. Она не похожа на день.
Рядом со мной утес, который называет себя доктором Солом, он бормочет: «Два часа ночи». Он ищет меня.
Руки, глаза, давление, пульс, ультразвук, он продолжает искать.