Книга тайных желаний

Пусть она супруга тетрарха, мне все равно.

— Я не агнец! — пророкотала я.

Всполох пламени мелькнул в ее глазах.

— Вижу.

— Ты говоришь с такой снисходительностью, будто между нами есть разница.

— Просвети меня. Пожалуйста. Почему же между нами нет разницы? — Она опять насмехалась надо мной.

— Тебя выдали замуж силком точно так же, как теперь и меня. Разве наши отцы не воспользовались нами в своих корыстных интересах? Мы обе товар, которым можно торговать.

Она подошла ко мне в ароматном облаке нарда и корицы. Волосы у нее развевались, бедра покачивались. Я вспомнила рассказ матери о том завораживающем танце, который Фазелис исполняла, чтобы потешить гостей. Как бы мне хотелось посмотреть на него! Я испугалась, что она собирается дать мне пощечину за дерзость, однако заметила, что взгляд царевны смягчился.

— Когда я в последний раз виделась с отцом семнадцать лет назад, он горько плакал, умоляя простить его за то, что посылает меня в эту пустыню. Он уверял, что им двигали благородные побуждения, но я плюнула на пол перед ним. Никогда не прощу, что он любил свое царство больше, чем дочь. Он сосватал меня за шакала.

Тут я поняла, чем мы отличаемся: отец Фазелис выторговал за нее мир для своего народа. Мой променял дочь на кусок земли для себя.

Она улыбнулась, и на этот раз без издевки.

— Будем друзьями, — сказала она, беря меня за руку. — Не из-за наших отцов или общего несчастья. Будем друзьями, потому что ни ты, ни я не агнец. — Она наклонилась к самому моему уху: — Когда твой жених станет повторять слова благословения, не смотри на него. Не смотри на отца. Загляни в себя.

В тусклом свете факелов мы стояли посреди глади мозаичного моря — я, мои родители, Йолта, Ирод Антипа, Фазелис, рабби Шимон бар-Йохай, Нафанаил, его сестра Зофер и по меньшей мере две дюжины других причудливо причесанных людей, чьих имен я не знала, да и не очень-то хотела знать. Подошвы моих сандалий попирали чешуйчатую спину свирепого морского дракона.

Я никогда не видела Антипу вблизи. Он выглядел ровесником отца, но был более грузен, с выпирающим животом. Умащенные маслом волосы закрывали ему уши, выглядывая из-под нелепой короны, напоминающей перевернутый вверх дном позолоченный котелок. Мочки ушей оттягивали серебряные кольца разного размера, некоторые очень большие. Глаза у него были крошечные, словно финиковые косточки, слишком маленькие для такого лица. Я нашла его отвратительным.

Старый раввин прочел из Торы: «Нехорошо быть человеку одному», а потом произнес слова обряда:

Негоже человеку быть одному.

Негоже человеку без жены вести хозяйство.

У человека без жены да не будет потомства.

Негоже человеку быть без жены, хозяйства и потомства, ибо он нарушает завет Господа.

Долг человека — жениться.

Раввин говорил устало и формально. Я не смотрела на него.

Отец огласил брачный контракт, за этим последовала символическая выплата выкупа за невесту, который перешел из рук Нафанаила в отцовские. Я не смотрела на них.

— Подтверждаешь ли ты непорочность твоей дочери? — спросил раввин.

Я резко вскинула голову. Интересно, начнут ли они теперь обсуждать розовые с коричневым складки кожи у меня в промежности? Нафанаил ухмыльнулся, предвещая бедствия, которые поджидали меня в спальне. Отец помазал раввина елеем в знак моей чистоты. Я наблюдала за происходящим. Мне хотелось, чтобы они увидели презрение, разлитое на моем лице.

Не могу описать, как выглядел Нафанаил, когда читал благословение жениха, потому что не удостоила его даже взглядом. Я не сводила глаз с мозаики, представляя себя где-то очень глубоко под водой. «Я не агнец. Не агнец…»

В пиршественном зале Ирод Антипа удобно устроился на роскошном ложе, подперев голову левой ладонью. Остальные выжидали, гадая, кто же займет место по левую и правую руку от него у центрального стола триклиния, а кого поведут к унылым и тесным скамьям, расставленным у дальних концов других столов. Место в пиршественном зале служило единственным и самым верным мерилом благосклонности тетрарха. Всех женщин, в том числе и Фазелис, собрали за отдельным столом, который находился в самом конце зала, даже дальше, чем столы горемык и неудачников. Тем, кому фортуна не улыбнулась, — впрочем, как и нам, женщинам, — подавали более грубые блюда и менее изысканные вина.

Отцу обычно доставалось почетное место справа от Ирода. Он часто хвалился этим, хотя куда реже, чем мать, которая, видно, считала, что разделяет с мужем славу и могущество. Я взглянула на отца, стоявшего рядом с Нафанаилом. Он ждал приглашения, раздуваясь от спеси. И почему он так уверен в себе? Его сын примкнул к врагам Антипы и совершил публичный акт измены. Весь город судачил о выходках Иуды, и мне с трудом верилось, что они остались совершенно незамеченными тетрархом. Конечно же, нет. Отец отвечает за грехи сына точно так же, как сын — за грехи отца. Разве не Антипа приказал однажды своему солдату отрубить руку человеку, чьего сына уличили в воровстве? Неужели мой отец действительно считал, что в его случае последствий не будет?

Меня поражало, что Иудино бунтарство до сих пор никак не сказалось на карьере отца. Однако теперь мне пришло в голову, что тетрарх выжидает, собираясь нанести удар в самый неожиданный момент, чтобы сильнее унизить отца. Лицо матери исказилось от беспокойства, и я поняла, что мы думаем об одном и том же.

Мы наблюдали за гостями, которых одного за другим провожали к столам, пока лишь четыре места не остались свободными: два вожделенных — рядом с Антипой и два позорных — в самом конце зала. Лишь четверо гостей все еще ждали приглашения: отец, Нафанаил и двое незнакомых мне мужчин. На лбах у них выступили бисеринки пота. Отец, однако же, не выказывал ни малейших признаков тревоги.

Антипа кивком велел Хузе, своему домоправителю, проводить отца и Нафанаила на почетные места. Нафанаил стиснул руку отца, таким образом подтверждая заключенный ими союз. Отец по-прежнему обладал властью. Их договору ничто не угрожало. Я повернулась к Йолте и увидела, что она нахмурилась.

Женщины приступили к еде. Они болтали и хохотали, запрокинув голову, но у меня не было ни аппетита, ни желания веселиться. Трое музыкантов играли один на флейте, другой на цимбалах, а третий на лире. Перед ними извивалась босоногая танцовщица, моя ровесница, выделывая всевозможные па, а ее шоколадные груди торчали, словно шляпки грибов из земли.

«Прошу вас, силы небесные, не благоприятствовать моему обручению. Пусть оно будет расстроено любым способом, который изберет Господь. Избавьте меня от Нафанаила бен-Ханании. Да будет так».

Написанное мной проклятие обрело голос, который повторял его снова и снова внутри меня. Но я уже не верила, что Господь услышит меня.

Антипа с трудом поднялся со своего ложа. Музыка стихла, смолкли голоса. Отец чуть заметно ухмыльнулся.

Хуза позвонил в маленький медный колокольчик. Раздался голос тетрарха: