Книга тайных желаний

— Что привело тебя за город в первый день дождей? — поинтересовался он.

«Ты, все дело в тебе», — но разве можно в таком признаться? Вместо этого я сказала:

— Я часто гуляю по холмам. Сегодня утром я поступила необдуманно: понадеялась, что дожди начнутся еще не сегодня. — По крайней мере, это было правдой хоть отчасти. — А ты? Ты приходишь сюда помолиться? Если так, боюсь, я нарушила твои планы.

— Я не против. Думаю, что и Господь тоже. В последнее время ему от меня не много пользы. Я постоянно терзаю его своими вопросами да сомнениями.

Мне вспомнился разговор с Йолтой на крыше и сомнения в Господе, которые мучили меня с тех пор.

— Думаю, если ты честен, в сомнениях нет греха, — тихо сказала я.

Он повернулся ко мне, и я заметила, что взгляд его переменился. Удивился ли Иисус, что девушка осмелилась наставлять набожного еврея в тонкостях веры? Разглядел ли он меня, Ану, фигурку на дне чаши для заклинаний?

В животе у него заурчало. Он вытащил из рукава мешок и достал лепешку. Разделив ее на три равные части, он протянул одну мне, а другую — проснувшемуся Лави.

— Собираешься преломить хлеб с женщиной и гером [9] ?

— С друзьями, — чуть заметно усмехнулся он.

Я решилась улыбнуться в ответ и почувствовала, что между нами на секунду установилась молчаливая связь. Проклюнулся первый крошечный росток нашей любви.

Мы жевали лепешку. Я помню ее ячменный вкус на языке, вкус простой крестьянской пищи. И еще помню печаль, которая охватила меня, когда дождь стих.

Иисус подошел к выходу из пещеры и взглянул на небо:

9

В Торе: человек, родившийся в одной стране и переехавший в другую.

— Скоро будут нанимать работников в каменоломни. Мне пора.

— Пусть эта встреча будет не последней, — сказала я.

— Пусть Господь пошлет нам много встреч.

Я смотрела, как он торопливо шагает через рощу.

От меня он никогда не услышит, что наша встреча в тот день не была случайной. Я никогда не раскрою ему правду о том, что подсматривала за ним, когда он молился. Я позволю ему думать, что рука Господа направляла нас друг к другу. Да и как знать? Мне вспомнились слова Йолты: неисповедимы пути Господни.

XXIV

Я вошла во дворец нарядно одетая и благоухающая, на руках у меня расцветали узоры, нанесенные хной, глаза были подведены сурьмой, браслеты из слоновой кости украшали запястья, серебряные цепочки змеились по лодыжкам. Голову венчала золотая диадема, которую окружали затейливо переплетенные косы. Платье украшали двадцать четыре драгоценных камня, как заповедано в Писании. Мать наняла лучшую мастерицу в Сепфорисе, чтобы та нашила самоцветы на пурпурную кайму, которая шла по вырезу и рукавам наряда. Я сгибалась под грузом украшений и обливалась потом, словно осел.

По ступеням, которые вели прямиком в большой зал, мы поднимались под балдахином. Порывы ветра были так сильны, что четверо слуг с трудом удерживали над нами полог. Моя помолвка пришлась на день не только унылый, но и дождливый. Я поднималась по широкой каменной лестнице следом за родителями, спотыкаясь на каждом шагу. Йолта поддерживала меня за руку. Тетя проследила, чтобы я выпила полную чашу неразбавленного вина, прежде чем выйти из дома, отчего все вещи вокруг словно бы обросли шерстью, а несчастье обернулось мелким жалобным нытьем.

Когда два дня назад мы с Лави вернулись из пещеры, мать, по своему обыкновению, яростно набросилась на нас. Беднягу Лави отослали на крышу разгребать залежи птичьего помета. Я же отправилась прямиком к себе в комнату, от которой тете было велено держаться подальше.

Йолта и ухом не повела. Она пробиралась ко мне поздно ночью с чашами вина и финиками и слушала мой рассказ о встрече с Иисусом. Я не находила себе покоя с тех пор, как увиделась с ним, и всякий раз перед сном грезила, что он идет ко мне сквозь пелену дождя.

На колоннах в парадном зале горели факелы, стены щедро украшали фрески с изображением гирлянд из фруктов и цветов, переплетенных лентами. Большую часть пола покрывала мозаика из крошечных кусочков белого мрамора, черной пемзы и синего стекла, которые складывались в великолепные фигуры. Там были рыбы, дельфины, киты и морские драконы. Опустив взгляд, я обнаружила, что стою на большой рыбине, заглатывающей маленькую. Еще чуть-чуть — и я смогла бы расслышать свист, с которым рыбий хвост рассекает воздух. Я изо всех сил старалась сдержать восторг, но это было невозможно. Опьяненная и потрясенная, я скользила по мозаике, словно по волнам. Только позже я сообразила, что еврей Ирод Антипа нарушил вторую заповедь с таким нахальством, от которого у меня перехватило дыхание. Он сотворил целое море кумиров. Отец однажды обронил, что наш тетрарх учился в Риме и провел там годы, утоляя жажду прекрасного этим городом. Теперь тетрарх подражал тому миру в своем дворце, сделав его тайным святилищем Рима, который простому набожному еврею никогда не доведется увидеть.

Рядом со мной из ниоткуда возникла мать:

— Ты будешь дожидаться церемонии в отдельных покоях. Нафанаил не должен тебя видеть, пока не придет время. Это недолго.

Она взмахнула рукой, и седовласая служанка повела меня за собой. Мы прошли вдоль портика, мимо крыла, в котором располагались римские бани, и поднялись по лестнице на второй этаж, в спальню, где не было ни фресок, ни мозаик. Она была отделана золотистыми панелями из терпентинного дерева.

— Итак, вот и агнец на заклание пожаловал, — произнес чей-то голос по-гречески.

Я обернулась. Рядом с большой кроватью, застеленной шелковыми покрывалами переливающихся цветов, стояла смуглая, похожая на призрак женщина. Ее черные волосы струились по спине, словно пролитые чернила. Должно быть, Фазелис, жена Антипы. Всей Галилее и Перее было известно, что ее отец, Арета, царь набатеев, вступил в сговор с отцом Ирода Антипы, чтобы устроить брак детей и таким образом положить конец приграничным стычкам.

По слухам, Фазелис, которой тогда едва сравнялось тринадцать, порезала себе руки и проплакала три дня и три ночи, узнав, какая судьба ее ждет.

Ее присутствие на мгновение лишило меня дара речи. От алого платья и золотой накидки захватывало дух, и в то же время мне стало жаль Фазелис, игрушку в руках двух мужчин.

— Ты не говоришь по-гречески или просто слишком робка, чтобы отвечать мне? — В тоне слышалась насмешка, словно я забавляла ее.

Ее слова ударили меня, словно пощечина, и я пришла в себя.

Чувство потери и гнев поднялись во мне. Мне хотелось прокричать ей в лицо, что я помолвлена с человеком, которого презираю, и он платит мне той же монетой. Я едва могу надеяться на встречу с человеком, которого люблю. Я не знаю, что стало с моим братом. Моя жизнь принадлежит словам, однако же мои истории похоронены в земле. Мое сердце ноет, словно выбранные пшеничные плевелы, а она говорит со мной, будто я слабая или глупая.