Книга вторая: Зверь не на ловца

– Он весьма выдержанный хлопец, я мыслю, - заметил он, - А некоторые твои приемчики, скажу я, слегка малость грубоваты. Если не сказать, - "пошловаты", уж прости.

– А то ты на них не клюнул в свое время, - обиженно проворчала Лаида, не отказываясь, однако, от нового глотка.

– Да повелся, конечно, - ничуть не смутился Владек, - Только то не из-за ухваток твоих кривых было, а с того, что ты, - была и есть прелесть неземная. Хоть и капризна, да горда безмерно, а все одно, - прелесть, другой такой в жизни не видал...

– Спасибочки...
– чуть успокоившись, фыркнула Лаида, которой было, несмотря на свежую досаду, весьма приятно, - А для него я что, - уже не прелесть?

– Видимо, нет, - ухмыльнулся Владек, - Ну, а что такого? Должен же быть хоть один мужик, который против тебя устоит... Сначала эти дуэли, не к ночи помянуты. Потом ты встречалась со мной, и строила куры Трою, который сходил с ума. Я тоже сходил, за компанию. Первое время. Потом бросил, повезло дурачку белобрысому в тот раз, откровенно скажем... Жалела ты меня тогда, или Троя?.. Я ведь его и порубать мог, ей-же, не посмотрел бы, что сопляк, коли ярость бы глаза застелила... Далее, встречалась ты с Троем, и строила куры на этот раз - Агыльдуру, уж не отрицай, я не по слухам сужу... Агыльдур в свою очередь сходил с ума. Кончилось тем, что Агыльдур с ума все-таки сошел, убил Троя, - думаю, это уже можно озвучить, - и сам убился следом, без посторонней помощи. Ну, ты поплакала, - признаем. Да и стала встречаться со Стасем, при этом старательно строила куры Гжегожу и старине Нобилю заодно. Уж прости, но это перебор. Нобиль - это уже ни в какие ворота. А в мире должна быть, не знаю, справедливость, что ли, - и Гжегож просто стал его орудием. Что, вобщем, - замечательно... Ты думаешь, мы вот, мужики, так переживаем каждый раз, когда нам отказывают? Это ж никаких нервов не напасешься. Два раза не выгорит, а на третий, глядишь, и свезет...

– Вы, вы, - сволочи, и вообще никогда не переживаете, - сварливо заявила Лаида, которой крыть справедливые обвинения было абсолютно нечем, - У вас ни стыда, ни совести, ни сердца, и надо вам только одного.

– Ага, - развеселился Владек, ласково погладив Лаиду по мягким волосам; та не возражала, - А тебе надо чего-то другого, чего-то большого и чистого? Любви трепетной, букетиков, под окно подброшенных, да виршей прочувственных с "серенадос" на тиэнский манер? Не смеши. Все мы люди, человеки... будешь просто бальзам? Без чая, в смысле? "Коломыевский", из дому прислали.

– У тебя, никак, уже чай кончился? Неделю, как пайки получали, ты сухим его ешь, что ли...

– Не ворчи, ротмистр. Есть еще, есть, только заваривать лень, на ночь глядя...

Лаида приняла у Владека плоскую бутылочку и отпила густой, пряновато-горький напиток. По телу мигом пробежала нервозная судорога, будто в горло влили жидкий огонь, но он немедленно погас и сменился приятным, нежным теплом внутри...

– Не дурите, пани ротмистр...
– резюмировал Владек, доставая табакерку и набивая трубку, - Те ли наши годы... Знаешь, помню я тебя, еще только из "Крылатых Хусар", как ты всех заставляла себя "квено" обзывать, и от двухдюймовок ушки лапками трогательно закрывала... думал, ты долго у нас не протянешь. А вот оно что, - с нами уже который год. Хорошая вы девка, ротмистр Лаида. Без дураков. И умница, и не трусиха... И даже офицер вы, пани ротмистр, по моему соображению, - недурной. Честно. Только вот... Даже дети не хватают каждую конфету, что увидят. У них, видишь ли, с возрастом вкус появляется...

– Замолчи, а?
– Лаида подняла на урядника вымученный взгляд, - Хорош уже изгаляться. Не грущу я по Стасю, поняли вы?! Совсем! Ни-сколь-ко!!! Виноватая я, что ли? Что мне с собой поделать?!..

– Да нет, чего ты горячишься... Нехорошо говорить, а покойник при царе небесном олухом придворным состоял ... жаль, что стал военным. Повидал я таких. Глядишь, на гражданке иначе бы все у него вышло... В чем ты еще вдруг виновата?!

– В том, что сейчас к Гжегожу пошла, вместо того, чтобы горькие слезки в подушку лить... Не хочу лить, ясно! И Гжегожа этого не хочу, просто ... просто обидно, что не нужна я никому. Какие же вы дураки все, прости меня Творец, грешную... Дуэли устраиваете, друг дружку увечите, - сразу видно, мужи суровые, жолнеры отважные... а разве нам того надо?! Вам до того вообще дело есть, покуда меж собой хорохоритесь? Вот и приходиться самой брать ... что лежит плохо.

– Да ясно, ясно... Лаидка ... то есть, пани ротмистр... у меня что, - глаз нету по-твоему? Сердцу не прикажешь. Ты его не бросала лишь потому, что ничего другого на глазах не было. Мы же не идиоты, видели, что ты его едва терпишь. Взрослый парень, должен соображать, а погиб он в бою, и в руках у него, кстати, не хлопушка детская была... И...И вовсе ты не ненужная... Вот мне ты нужна, к слову, очень даже. В качестве примера, хотя бы. Как никогда не надо поступать...

– Хорошо, хорошо, язва ты эдакая. Ну и хватит с тобой тогда, вредным, разговоры вести умные... Сейчас ты спать?

– Да... А что?

– Ну так и спроси уже, чего ты мешкаешь?

– Чего спросить?..
– и впрямь замялся Владек, затем просветлел лицом и неуверенно улыбнулся.

– Тимошпильский, девочка моя сладенькая, радио - оно ведь два раза не повторяет, - ободряюще напомнила Лаида.

– Оставайся со мной, Лаидка?
– все еще без особой веры, осторожно спросил Владек, - А еще лучше, - будь со мной. Я же лучше супротив всех других, прочих-разных. Натурально, лучше всех. Хрен ты себе еще где такого сыщешь, я так думаю...

– А любишь?
– устало осклабилась Лаида.

– А всем сердцем, - очень серьезно, как умеют лишь весьма нетрезвые мужчины, ответил Владек, - Как тебя можно не любить?! Ты же натуральный ангел, хоть и дура...

– Ну так пойдем в домик, холодно тут, - попросила Лаида и безропотно позволила Владеку обнять себя за талию и увлечь в горницу, где в камине тлели кроваво-красные уголья, а постель уже была расстелена...

Когда дверь со скрипом закрылась за урядником и девушкой, которой очень хотелось забыть, что она командир над десятью дюжинами мужиков, на улице стало еще темнее, и лишь нестройное, то вспыхивающее, то вновь затухающее солдатское многоголосье колыхало холодный черный воздух осенней ночи:

Что ж, еще по затяжке, друзья,

И проводим меня!

Ну-ка, хлебните из фляжки, друзья,

И проводим меня...

Слышишь, флейты поют, будто бабы ревут,

Проводите меня, дорогие друзья!

Домой проводите меня...

Увозите его! Ему не было равных и нету.

Увозите его! Опустите знамена к лафету.

Увозите его! Он плывет уж к другим берегам...

Увозите его! Увозите его!

Плачут флейты и бьет барабан...

Ну-ка, "тринадцать из строя", друзья,

И проводите меня!

"По три холостых в честь героя", друзья,

И проводите меня!

О, превыше бабьей любви,

О, святее поповской мольбы,

Проводите меня, друзья...

Домой проводите меня!..

Глава пятая.

Как искать в огромном Лесу двух человек, коли у тебя нет пехотной дивизии для прочесывания, и даже служебных собачек? Даже если с определенной долей точности знаешь, в каком квадрате они находятся, нельзя забывать, что "квадрат" в лесу - это ни что иное, как десять квадратных миль. Десять миль деревьев, мелкой и крупной живности, взгорков и впадин, бурелома, мха, дикой малины, папоротника и еще сайтан знает чего... Прикажите искать по следам? Так ведь можно, - проползти весь этот "квадрат", фут за футом, подмечая всякую мелочь, сходящую за "след", отбрасывая явные "обманки" и капризы природы. Технически вполне выполнимо. Только очень долго. До невозможности долго, - настолько, что настоящие следы столько даже в хорошую погоду не живут. Лес - не статичен. Он ведь живет своей жизнью и меняется без оглядки на оперативные планы...

Надежду на успех в поисках хоббита и его подруги Командиру давали только два обстоятельства. Первое - нюх Молчуна, нечеловеческий, неимоверно чуткий, благодаря которому он обонял людей, места и вещи зачастую гораздо раньше, чем видел. И его, Командира, слух, способный за милю уловить шаги довольно острожного человека...

Так они и двигались - в авангардном дозоре, бессменно, - Командир слушал, а Молчун "ловил" запахи, время от времени докладывая, что ему принес ослабевший ветерок.

В высокой влажности, установившейся в низовой части леса после дождя, запахи и звуки распространялись великолепно. И прошагав впереди группы семнадцать миль в первые сутки, Командир успокоился, - если цель акции там, где сообщалось, никаких накладок с выполнением не предвиделось.