Князь Кий

–  Почему ты молчишь, мразь? Предал своего князя, купил себе жизнь тем, что пообещал служить Кию? Признавайся!
– кричал Чёрный Вепрь и, обезумев от злости, изо всех сил бил отрока.

У Малка зашлось сердце. Лишь теперь он понял, что его обвиняют в самом тяжком грехе, за который одна кара - смерть. И хорошо если ему просто отсекут голову. А если посадят на кол? От Чёрного Вепря и Дуба пощады ждать не приходится.

Он упал на колени, поднял руки, и хрипло взмолился:

–  О, Ясный Хорос, пресветлый Даждьбоже, и ты, Велес, и ты, Перун, за что прогневились на меня?! Чем я провинился перед вами?

Дуб сзади огрел его плетью.

–  Вставай, презренный! Не скули, не поминай всуе богов!

– и рывком поставил Малка на ноги.

Вдруг распахнулась дверь, и в хоромину вошёл Крек. Был он припорошен дорожной пылью. В руке - нагайка с короткой рукоятью, оплетённой ременным узором.

Сняв с растрёпанной головы войлочный колпак, вытер им потное рябое лицо, а потом, как ворон, прокаркал:

–  Великий каган шлёт тебе привет, князь, и пять тысяч воинов! Столько, сколько ты просил… И ещё велел передать, чтобы ждал его у верховья Росавы. Он тоже пойдёт - со всей ордой.

Чёрный Вепрь не смог скрыть радость.

–  Пять тысяч воинов!… Благодарен тебе, Крек, что принёс мне такую добрую весть! Теперь мы обложим Кия в его лесной берлоге и притянем на аркане к Родню, - он обнял Крека.
– А где же воины?

–  Стали табором над Росью.

–  Я хочу немедленно видеть их! Пошли!

Он направился к двери, но позади послышался голос Дуба:

–  А что делать с Малком, князь?

Чёрный Вепрь остановился, потёр лоб.

–  С ним?… А что делают с ворогом? На кол его! Тем более, что он слышал сейчас наш разговор.

–  Так и будет, князь, - невозмутимо произнёс Дуб.

Но Чёрный Вепрь тут же добавил:

–  Нет, погоди… Ты знаешь большой муравейник под Передовой сосной?

–  Знаю.

–  Привяжи его к той сосне - к утру одни кости останутся!…

Малк весь передёрнулся, закричал:

–  Князь!

Но Чёрный Вепрь, не обращая внимания на жуткие вопли о пощаде, вышел. А Дуб толкнул Малка в спину.

–  Пошли!

Во дворе взял себе в помощь двух дюжих отроков, скрутил Малку руки и повёл к лесу.

Шли долго, пока не оказались в чащобе, на высокой круче над Днепром, где среди зарослей мрачно поднимала вверх мёртвые, опалённые ветви расщепленная молнией сосна. Здесь пахло хвоей, спелой земляникой да влажным дыханием днепровского ветра. В кустах на все лады щебетало множество птиц.

Под сосною, как копна, высился большой муравейник. Тысячи быстроногих, с сильными челюстями муравьёв сновали туда-сюда по извилистым узким стёжечкам, и поэтому казалось, что муравейник живой, что 6н шевелится, дышит и, притаившись, ждёт для себя поживы.

–  Сюда!
– указал Дуб на вершину муравейника.
– Привяжите его к дереву!

–  Братья, что вы делаете? Опомнитесь! За что?

–  ужаснулся Малк, пытаясь вырваться и всё ещё не веря, что ему уготована такая жуткая смерть.

Его схватили, скрутили, подтянули к Муравейнику и там туго привязали к шероховатому стволу сосны.

–  Умоляю вас, прошу - сперва убейте! Чтобы не мучиться!
– отчаянно вопил он.

Но Дуб только хохотнул и заткнул Малку в рот грязную, вонючую тряпку, а усердные его помощники начали длинными палками ворошить муравейник. Полчища тёмно-рыжих раздражённых муравьёв ринулись из недр своего жилища и, как голодные волки, накинулись на беззащитную жертву.

–  У-у-ум! У-у-ум!
– пытался кричать Малк, но его приглушенный голос доносился не далее края поляны.

Дуб в ответ засмеялся.

–  Ха-ха-ха! Что? Припекают?… Так тебе и надо, предатель!

– и повернулся к своим: - Пошли, отроки. Пускай подыхает, клятый пёс!

Все трое посмотрели, как муравьи густым слоем покрывают всё тело несчастного отрока и как он корчится в невыносимых муках, а потом спокойно, словно после добротно выполненного хорошего дела, направились в обратный путь.

–  У-у-ум! У-у-у-ум!
– неслись им вслед отчаянные мольбы и не находили отклика.
– У-у-у-ум! У-у-ум!…

Небольшую хижинку - было бы где приклонить голову - воины сложили для князя за один день. Большей и лучшей Кий не хотел. Зачем - если нет Цветанки?

Поставили хижинку на самой вершине Киевой горы. Отсюда были видны и Подол, и Днепр, и в голубой дымке далёкая Десна. А до дворов Хорива и Щека, казалось, - рукой подать.

Неподалёку, тоже на вершине другой, меньшей, горы волхв Ракша со своим родом соорудил капище - святилище племени. К стволу старого ветвистого дуба прикрепил привезённого из Роси Световида, и он круглыми золотыми глазами глядел из-под конопляного чуба в ту сторону, где утром восходило солнце. У другого дуба встало идолище грозного бога грома Перуна - с черными глазами и серебристыми усами. В правой руке он держал знак огненной молнии. А по сторонам от них поразвешивал идолов других богов племени - Велеса и Мокоши, Берегини и Купайла, Водяника и Лесовика… Перед капищем, посреди зелёной поляны, прилегающей к обрыву, из круглых валунов сложил требище, возле которого день и ночь горел священный огонь.

Кий в своей хижине бывал редко. От зари до зари не слезал с коня, скакал и к ближним, и дальним родам - собирал войско. И дело шло успешно: все, кто мог владеть копьём или мечом, метко стрелять из лука по первому зову приходили с оружием и припасами. С Ирпеня Братан привёл огромный отряд, который стал табором на месте, указанном князем для их рода. Конь прибыл с тремя тысячами стугничей, а Щек каждый день переправлял перевозом и рыбачьими челнами воинов других родов, что шли и шли из-за Днепра. Поляне упорно готовились к решительному бою с гуннами.

Однажды в послеобеденную пору в устье Почайны вошло столько челнов с вооружённым людом, что казалось, вода закипела и выходит из берегов. Прибыли со своими ратями князья древлян и северян.

Когда Кию сказали об этом, он быстро надел свои лучшие одежды, широкий изукрашенный пояс с боевым мечом в ножнах, на плечи накинул червонное корзно и в сопровождении Щека и нескольких старейшин стремительно спустился на Подол, пригласил стрыя Межамира и все вместе направились к причалу.

Оба князя уже сошли на берег и, стоя на пригорке, наблюдали, как воины быстро ставят для них походные шатры, разжигают костры и прилаживают над ними большие казаны, чтобы варить для всего войска кулеш.

Кий низко поклонился: сначала старшему из них - седобородому князю северян Гордомыслу, а затем древлян - Ходоте.

Гордомысл был высокий, крепкий старик. Длинные седые волосы, перевязанные красной лентой, свободно спадали ему на широкие плечи. Глубокие резкие морщины испещряли его лоб, годы слегка пригнули некогда стройную фигуру, а на левой щеке пролегал глубокий шрам, оставленный вражьим копьём. Взгляд Гордомысла - быстрый, зоркий и властный.

Князю Ходоте, пожалуй, едва исполнилось лет двадцать пять, а невысокий рост, ясно-голубые весёлые глаза и беззаботная юношеская улыбка делали его ещё моложе, почти ровесником Кия.