Князь поневоле. Потомок Ермака

— А Анна Николаевна уже готова? — спросил я, посматривая на наручные золотые часы, нервно глядя на постепенно движущуюся секундную стрелку, — Времени ещё не столь много. Кажется, выдвигаться ещё рано.

— Готова-то готова, — усмехнулся казак, — да только братец её, Пётр Николаевич, странной какой-то. Ходит нервный, дёрганный, будто не сестра его венчаться будет, а Страшный Суд вечером начнётся.

— Ну что ж, — тяжело вздохнул я, натягивая белые кожаные перчатки, — Поехали.

В особняке Ливенов царило ещё большее оживление. Лакеи в ливреях сновали по лестницам, а из дамской комнаты Анны доносились взволнованные голоса горничных и вкрадчивые наставления модистки. Гости ещё не успели прибыть, но все были готовы к тому, что вскоре дом наполнится множеством дорогих гостей.

В гостиной меня встретил сам Николай Петрович Ливен на богато украшенной инвалидной коляске. Этот человек определённо хотел, умел и любил показывать собственное богатство. На нём был не просто дорогостоящий костюм, сшитый идеально по снятым с графа меркам, множество украшений, демонстрирующих прекрасную работу ювелирных мастеров. Но больше всего поражала коляска. Если бы государь России был инвалидом, то ему совершенно точно не было бы зазорно сидеть на подобной коляске. Весь корпус был покрыт тонкой выделки золотистыми пластинами с аккуратнейшей гравировкой. Они дополнительно украшались гравированными драгоценными камнями, жемчугом и прусским янтарём.

— Ну, князь, — произнёс спокойным голосом бывший дипломат, протягивая руку, — Готовы к тому, чтобы стать частью нашей семьи?

— Более чем, ваше благородие, — ответил я, пожимая его мощную крепкую ладонь, которая была настолько сильной.

— Папа, перестаньте его пугать, — раздался лёгкий, как весенний ветер, голос.

Я обернулся, чувствуя дуновение ветра, нежностью погладившее меня по открытой шее. Анна стояла на лестнице, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Она была одета в платье цвета утренней зари — нежно-розовым, с кружевами и жемчужными нитями, а в тёмных волосах уже блестела дорогостоящая диадема, полученная в наследство от давно погибшей матери семейства.

— Вы… прекрасны, — вырвалось из груди у меня, пока я заворожённый не отпускал руки отца девушки.

— А вы очень галантны сегодня, князь, — ответила Анна, лишь слегка покраснев от моих слов, но сверкнув глазами.

— Ну вот, — раздался недовольный голос Петра, появившегося из-за колонны, — Теперь можно и в церковь ехать. Только, Игорь Олегович, смотрите…

— Пётр, — строго предупредил граф, метнув в сторону сына взгляд, полный стали.

— …чтобы сестре было хорошо, — закончил юноша, всё же не удержавшись от лукавого взгляда.

Я холодно улыбнулся будущему шурину: — Обещаю.

Церковь Святого Исаакия сверкала позолотой и сотнями горящих свечей. Высокие своды, расписанные ликами святых, словно парили над нами божественными облаками, а густой аромат ладана смешивался с тонким запахом белых лилий, усыпавших драгоценный алтарь.

Я стоял у аналоя, сжимая в руках тяжёлое Евангелие в серебряном окладе, и чувствовал, как учащённо бьётся сердце. Рядом, чуть поодаль, выстроились свидетели — Семён в парадной черкеске с кинжалом на поясе и Пётр Ливен, неожиданно серьёзный в своём строгом фраке. Он нисколько не уступал остальным взрослым мужчинам сегодняшнего дня, несмотря на собственный недуг. Бывший дипломат был человеком, способным заткнуть всех одним только взглядом, и эта внутренняя мощь вызывала внутри меня трепет. Мало ранее я встречал подобной силы людей, но мой будущий тесть оказался именно такой серьёзной фигурой.

Толпа гостей — родня Ливенских, друзья домов, высший офицерский состав Томской губернии, фабриканты, богатые купцы, казаки — заполнила храм. Шёпот, шорох шёлковых платьев, лёгкий звон шпор… Всё сливалось в единый гул, который вдруг оборвался, как по мановению дирижёрской палочки.

Заиграл хор.

Я обернулся. В проёме двери, залитая мягким светом, падающим из-под купола, стояла Анна.

Белое платье, расшитое серебряными нитями, лёгкая фата, сквозь которую угадывались её черты… Она шла медленно, опираясь на руку отца, и мне вдруг показалось, что время остановилось. Николай Петрович, обычно невозмутимый, сегодня с трудом скрывал волнение — его губы плотно сжаты, а в глазах, обычно холодных, читалась глубокая нежность.

Граф Ливен бережно передал мне её руку — тонкую, почти невесомую в моей ладони. Она была прекрасна как летний рассвет и столь же свежа. Девушка казалась мне едва ли не сошедшей со страниц романов Серебряного века — прекрасной, чарующей, пленительной. Анна заставляла сердце трепетать даже несмотря на то, что мы были знакомы всего по нескольким встречам. Она была молода, я чуть старше, но даже так сегодняшнее событие заставляло мои ноги дрожать страшнейшим образом.

— Берегите её, князь, — тихо сказал старый дипломат.

— Жизнь свою положу, но она будет счастлива, — всё также тихо заверил я Ливена.

Священник стоял перед аналоем, словно высеченный из старого дуба — высокий, чуть сутулый, с седой бородой, которая, как серебряная река, ниспадала на его рясу. Лицо священника было изборождено глубокими морщинами, каждая из которых казалась отметиной прожитых лет и тысяч прочитанных молитв. Однако в этих морщинах не было ни усталости, ни тяжести — лишь спокойная, почти царственная мудрость, будто он знал все тайны, которые когда-либо шептали под сводами этого храма.

Руки священнослужителя, крупные и узловатые, с выпуклыми венами, лежали на Евангелии с той же уверенностью, с какой воин опирается на меч. Пальцы, чуть желтоватые от ладана, двигались неторопливо, будто каждое прикосновение к страницам Священного Писания было осознанным жестом — не просто обрядом, а беседой с чем-то вечным.

Глубоко посаженные глаза под густыми, нависшими бровями горели тихим светом. Казалось, в них отражались все свечи храма, все молитвы, когда-либо произнесённые под этими сводами. Когда он поднял взгляд на нас, то на мгновение мне показалось, что он видит не просто жениха и невесту, а саму судьбу. Всего лишь на долю секунды я почувствовал, что этот священнослужитель прочувствовал всего меня.

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа…

Мы опустились на колени.

Кольца, возложенные на аналой, сверкали в свете свечей. Моё — простое, золотое, с выгравированным гербом рода Ермаковых. Её — украшенное небольшим бриллиантом, окружённым великолепными сапфирами.

— Обручается раб Божий Игорь рабе Божией Анне…

Я почувствовал, как её пальцы слегка дрожат, когда надевал ей кольцо. Затем моя очередь — металл, тёплый от её прикосновения, скользнул по моей фаланге.

— Господи, Боже наш, славою и честию венчай их на небесах.

Голос священника сливался с пением хора. Венцы опустились — сначала на мою голову, потом на её.

— Прими венец их в Царствии Твоём…

После венчания гости высыпали на церковный двор, где уже гремели бубенцы запряжённых троек. Утренний воздух звенел от смеха и пересудов — деревенские бабы в цветастых платках тут же принялись осыпать нас с Анной молодых пшеном, приговаривая:

— На детушек, на богатство, на долгую радость!