Код бикини. Часть 2

– Что случилось?

– Они нашли мой медальон!
– прокаркала Сима.
– Вот что значит немецкая педантичность! Хотя шмон был самый обычный, как на этапе. Раком не ставили и приседать не заставляли. Да я бы все равно не смогла.

– Они поймали Милу?!

– Какое там!
– махнула рукой Грета.
– Эта пронырли-вая тварь уже черт знает где. Все гораздо проще. У нашей Симули дыра не только в памяти, но и в подкладке ее об-лезлой крокодиловой сумки. Туда он и провалился. Теперь нам будет только везти. Есть бог, есть! Все в руке божьей!

– А Алик только что сказал, что бог на современном ис-торическом отрезке не при делах, - сказал Фима.

– Алик погорячился. Фимка, заводи свой прокатный драндулет. Мы едем в Берлин, на Фридрихштрассе!

– Сначала к Бранденбургским воротам, - выцветшие глаза Симы смотрели с непреклонной решимостью.
– Фимочка, и у цветочного по дороге притормози, будь добр.

– Хорошо, - недовольно сказала Грета, - только побыст-рее. А то банк закроется.

– Не закроется. И деньги никуда не убегут. Они, в отличие от нас с тобой, мертвые, а значит - вечные. Чем позже мы до них доберемся, тем больше их станет. Проценты накапают.

– Что-то ты мне не нравишься, Сима...
– Грета подо-зрительно посмотрела на старуху.

– Я не коробка с драгоценностями, чтобы всем нра-виться, - проворчала Сима.
– Но прежде чем набить карма-ны, надо рассчитаться с долгами...

До Берлина ехали молча. Фима сосредоточенно смо-трел на дорогу, Грета деловито рыскала в телефоне, Сима глядела на медленно вращающиеся по сторонам поля каким-то особым, просветленным взглядом. Загребский, чувствуя себя посторонним, задумчиво жевал бороду.

– Откуда у тебя новый пиджак?
– шепнул ему в ухо Алик.

– В гараже у покойника позаимствовал, - ответно прошептал Загребский.
– Ему-то он теперь без надобности, а у меня куртка разорвалась...

У Бранденбургских ворот Сима неожиданно для всех самостоятельно выбралась из машины.

– Я хочу пройтись, - заявила она, обведя компанию

независимым и отчасти даже бесшабашным взглядом.
– Но сначала мы навестим мою дорогую подругу. Это она дает мне силы ходить.

Грета подавила вздох.

Сима положила букетик тюльпанов на оттаявшую землю у каменной громады ворот и с трудом разогнулась, беззвучно шевеля старческими губами. Со сгорбленной спиной, одетая в длинный плащ с разъезжающимися по-лями она была похожа на готовую улететь божью коровку.

– Давайте дойдем до набережной, - предложила Сима.
– Это недалеко.

– Господи, Сима, к чему все эти ритуальные походы по

местам боевой славы?
– раздраженно сказала Грета.
– Да-вай лучше все скорее закончим. А матери поставим хоро-ший памятник...

– Греточка, ты просто молодец!
– расцвела Сима.
– Конечно матери нужен памятник. Как же я сама до сих пор не догадалась? Только здесь ведь не разрешат...

– Дома поставим, на кладбище, когда вернемся. Будет куда цветы носить.

– Дома - это не то. Она ведь рвалась к свободной жиз-ни, а дома опять мрак средневековый. Погоди...
– в глазах Симы промелькнул светлый блик, но додумать внезапно пришедшую мысль она не успела.

Навстречу, по аллее Тиргартена чинно двигалась пара. Ее усредненно можно было назвать пожилой, поскольку плотному седовласому мужчине было заметно за восемь-десят, тогда как его дородная спутница едва преодолела пятидесятилетний рубеж. Всмотревшись в румяное, покрытое застарелыми оспинами лицо старика, Сима всплеснула руками:

– Господи, ты все еще здесь, водила генеральский!

– Я вас тоже сразу узнал, - польщенно улыбнулся рябой шофер.
– А напарница ваша и вовсе не стареет. Как в книжке про портрет Дориана Греевича...

– Стало быть, так и не вернулся в села Рязанщины?

– Гостевать гостевал, а окончательно осесть желания не возникло. Дороги там все те же... Я потом догадался, отчего в России-матушке дорог не строят, а если все ж таки проложат какую-никакую штрассу, так она тут же кусками отваливается.

– Отчего же?

– Земля у нас особенная, вот что. Вольная, никакой корки на себе не терпит. Ее просто так в асфальт не зака-таешь, любые оковы отторгает. Оттого и народ наш, на той земле возросший, свободу любит, как никакой другой...

– Ты хоть землицы той невъебенной привез на память в тряпице?
– весело спросила Грета.
– Чтобы было что на крышку гроба бросить в последний час на чужбине проклятой?

– Нам это ни к чему, - невозмутимо ответил бывший

шофер.
– Как сказал Василий Теркин, помирать нам рано-вато, есть у нас еще тута дела. Я заместо землицы жену привез молодую...

У женщины заалели пухлые щеки.

– Ну ты орел!
– воскликнула Грета восхищенно.
– Я-то думала внучка погостить приехала. И что же, пенсии твоей от щедрот штази на двоих хватает?

– У нее и свой доход имеется.

– Работает?

– Зачем же ей на капиталистов горбатиться? Ейная матерь в сорок первом годе три недели под оккупацией была в Рязанской области. Стало быть, ей теперь компен-сация от супостатов полагается. Пусть платят, душегубы. Так что бывайте здоровы...

Пара степенно удалилась. Освобожденные узники, следуя за ковыляющей по-утиному Симой, добрались до набережной Шпрее.

– Вы знаете, дорогие мои, - заговорила Сима внезапно помолодевшим голосом, - сегодня особый день. В те два часа, пока я считала медальон украденным, я была по-настоящему счастлива, ведь его потеря означала освобож-дение от этого проклятого договора с нечистой силой. Я поняла простейшую вещь - неправедно приобретенное счастья не приносит. Неважно, что для этого понадобилась целая долгая жизнь. Важно, что я это поняла оконча-тельно...

– Сима, что ты несешь?
– Грета изумленно смотрела на старуху.
– У тебя Альцгеймер начинается? Или просто ве-сеннее обострение?

– Погоди, Греточка, - с улыбкой покачала головой Си-ма, - это еще не все. Дьявол снова вернулся во всей красе, когда дотошные немецкие полицаи отыскали мой медальон. И тогда я, наконец, поняла гораздо более важную вешь, чем банальное "не укради". Теперь я знаю как окончательно расторгнуть договор с нечистой силой. И заодно поставить твоей матери памятник, которого она заслуживает...