Код бикини. Часть 2
Шрифт:
– Рассказывать особо нечего. Разработка была призна-на бесперспективной. Жука никак не удавалось сделать достаточно маленьким. Отечественная микросхема не вле-зала.
– И ваш "ящик" закрыли?
– Ящик работает до сих пор. Более того - процветает, благодаря современной тематике. Сейчас в российской обо-ронке столько денег, что их разворовывать не успевают...
– Так за что же тебя уволили? Гражданская позиция не позволила тебе прекратить оппозиционную деятельность, и ты снова пошел на митинг?
Загребский изумленно рассмеялся.
–
– А как ты попал в Германию?
– Через жену.
– Она немка?
– Не думаю... Но ей удалось раздобыть справку, что ее бабушка была жертвой холокоста. По немецким законам это облегчает въезд в страну и дает право на материальную компенсацию.
Алик рассмеялся.
– Что тут смешного?
– Извини. Просто представил себе сегодняшнего рос-сийского немца, потребовавшего у российского же прави-тельства компенсацию за отобранное имущество и насиль-ственную депортацию.
– Ну да, сегодня это опять смешно, как, скажем, в се-мидесятые. А в девяностые, под сквознячок свободы, сдуру пытались требовать. И немцы, и крымские татары, и все остальные, кого Виссарионыч на восток в скотских вагонах переселял.
– Им тогда что-то дали? В девяностые?
– А как же. Разрешение на выезд в Германию. Это уст-роило и российских немцев, и принимавшую их Германию, и кремлевскую власть. В России ведь чем меньше людей, тем она богаче.
– Ну, ты загнул, - снова засмеялся Алик.
– Чем меньше людей, тем меньше страна производит всякого богатства. Простая арифметика. Возьми хоть Китай...
– Россия - не Китай. Арифметика тут совсем другая. России незачем производить какое-то там богатство, ей это даже не к лицу. Национальное достояние хлюпает под нога-ми, и чем на меньшее число людей его делить, тем они богаче. Поэтому и население сокращается. Ферштеен?
– Какой-то автогеноцид...
– Что поделаешь, если к мазохизму и суициду склонны не только отдельные люди, но и целые народы.
– Нда... И как вы адаптировались на новой родине?
– Великолепно. Жена пошла работать в пекарню, а ме-ня взяли на завод рабочим.
– Как-то я с трудом тебя у станка представляю...
– Это было не самое трудное. Проблема была в другом - моя супруга стала делать стремительную карьеру.
– Стала директором пекарни?
– Стала женой ее хозяина.
Загребский замолчал. В приоткрытое окно врывался запах оттаявшей земли. Зеленый трактор пробовал потем-невшее поле рубчатыми гусеницами.
– И ты бросил завод?
– Само собой. Размеренная работа годится для разме-ренной жизни. Конечно, проблем прибавилось. Но взамен я получил свободу. Такую свободу, о которой не мог и меч-тать.
– Ты веришь в абсолютную свободу?
– Почему бы и нет? Честно говоря, мне не очень поня-тно противоречие между свободой и совестью, которым
так мучились Лев Николаич и Федор Михалыч. Возможно, моя бывшая жена права, и совести у меня просто нет..."Опель" миновал знакомый розовый мост. Загребский высадил Алика возле университета.
– По воскресеньям они не оперируют. Так что топай к ней прямо домой. Она здесь же, в кампусе живет. Блок "F", номер триста восемнадцать. Ни пуха, ни пера...
Обдумывая начало разговора с Ренатой, Алик побродил по кампусу, забрел в музей и долго стоял, тупо уставившись на шагающий вываренный труп. Он еще раз перечитал эсэмэску, вздохнул и решительно направился к блоку "F". У двери с номером "318" Алик снова заробел. Он потоптался на коврике, тщетно пытаясь снаружи заглянуть в светящуюся точку "глазка". Наконец он снова достал теле-фон и пробежался пальцами по экранчику.
В глубине квартиры зазвучала и тут же оборвалась музыкальная трель.
– Я хотел бы обсудить твое текстовое сообщение, - Алик твердо произнес в телефон всесторонне выверенную фразу.
– Особенно его первую часть.
– Очень хорошо, - услышал он в ответ.
– Я и сама хоте-ла тебе это предложить. Приезжай, если можешь.
– Тогда открывай, - сказал Алик внезапно охрипшим голосом.
Глава XIV. Продавщица из ювелирного
Алик вернулся в Карлсруэ только на следующее утро.
– Где тебя черти носят?
– злобно спросила Мила, пере-тирая тарелки.
– Ты хоть позвонить мог? И Загребский тоже хорош - взял деньги и исчез. Грета телефон оборвала.
Алик молчал, счастливо улыбаясь.
– Похоже, наш Казанова празднует триумф?
– недоверчиво сощурилась Мила.
В ответ Алик только продолжал улыбаться, не в силах
удержать разъезжающийся рот.
– Рада за тебя. Но, может, ты поделишься практичес-кой стороной своей победы? Физиологические подробности можешь опустить.
Лицо Алика расплылось в сияющий блин. Глаза прев-ратились в щелочки.
– Что ты лыбишься, как идиот? Ты нашел то, за чем мы целый месяц по всей Германии гоняемся?
– Мила изо всех сил сдерживалась, чтобы не ударить Алика по голове толстой, вызывающей сантехнические ассоциации фаян-совой тарелкой.
– Нет! - Алик замотал головой с такой силой, что у Ми-
лы зарябило в глазах.
– Чему же ты так рад, кретин?!
– Тому, что ничего не нашел! Иначе она могла поду-мать, что у меня к ней корыстный интерес.
– А какой же еще?
– ухмыльнулась Мила.
– Милка, не будь свиньей. Я так рад, что она тут ни при чем...
– Надо же, какое у нас несчастье, - вздохнула Мила.
– Казанова переквалифицировался в Ромео. Что ж, по край-ней мере, теперь у нас остается единственный, стопроцент-ный вариант. Куда только наш гроссмейстер подевался...
В этот момент стукнула дверь, и в прихожую ввалился Загребский. В его глазах горел победный огонь.
– Я нашел ее!
– провозгласил он торжественно.