Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Рассказывать особо нечего. Разработка была призна-на бесперспективной. Жука никак не удавалось сделать достаточно маленьким. Отечественная микросхема не вле-зала.

– И ваш "ящик" закрыли?

– Ящик работает до сих пор. Более того - процветает, благодаря современной тематике. Сейчас в российской обо-ронке столько денег, что их разворовывать не успевают...

– Так за что же тебя уволили? Гражданская позиция не позволила тебе прекратить оппозиционную деятельность, и ты снова пошел на митинг?

Загребский изумленно рассмеялся.

В гробу я видал оппозиционную деятельность. А зао-дно и гражданскую позицию. И на митинги я больше не хо-дил. Просто толканул партию некондиционных жуков слу-чайному барыге. Их все равно списывать собирались...

– А как ты попал в Германию?

– Через жену.

– Она немка?

– Не думаю... Но ей удалось раздобыть справку, что ее бабушка была жертвой холокоста. По немецким законам это облегчает въезд в страну и дает право на материальную компенсацию.

Алик рассмеялся.

– Что тут смешного?

– Извини. Просто представил себе сегодняшнего рос-сийского немца, потребовавшего у российского же прави-тельства компенсацию за отобранное имущество и насиль-ственную депортацию.

– Ну да, сегодня это опять смешно, как, скажем, в се-мидесятые. А в девяностые, под сквознячок свободы, сдуру пытались требовать. И немцы, и крымские татары, и все остальные, кого Виссарионыч на восток в скотских вагонах переселял.

– Им тогда что-то дали? В девяностые?

– А как же. Разрешение на выезд в Германию. Это уст-роило и российских немцев, и принимавшую их Германию, и кремлевскую власть. В России ведь чем меньше людей, тем она богаче.

– Ну, ты загнул, - снова засмеялся Алик.
– Чем меньше людей, тем меньше страна производит всякого богатства. Простая арифметика. Возьми хоть Китай...

– Россия - не Китай. Арифметика тут совсем другая. России незачем производить какое-то там богатство, ей это даже не к лицу. Национальное достояние хлюпает под нога-ми, и чем на меньшее число людей его делить, тем они богаче. Поэтому и население сокращается. Ферштеен?

– Какой-то автогеноцид...

– Что поделаешь, если к мазохизму и суициду склонны не только отдельные люди, но и целые народы.

– Нда... И как вы адаптировались на новой родине?

– Великолепно. Жена пошла работать в пекарню, а ме-ня взяли на завод рабочим.

– Как-то я с трудом тебя у станка представляю...

– Это было не самое трудное. Проблема была в другом - моя супруга стала делать стремительную карьеру.

– Стала директором пекарни?

– Стала женой ее хозяина.

Загребский замолчал. В приоткрытое окно врывался запах оттаявшей земли. Зеленый трактор пробовал потем-невшее поле рубчатыми гусеницами.

– И ты бросил завод?

– Само собой. Размеренная работа годится для разме-ренной жизни. Конечно, проблем прибавилось. Но взамен я получил свободу. Такую свободу, о которой не мог и меч-тать.

– Ты веришь в абсолютную свободу?

– Почему бы и нет? Честно говоря, мне не очень поня-тно противоречие между свободой и совестью, которым

так мучились Лев Николаич и Федор Михалыч. Возможно, моя бывшая жена права, и совести у меня просто нет...

"Опель" миновал знакомый розовый мост. Загребский высадил Алика возле университета.

– По воскресеньям они не оперируют. Так что топай к ней прямо домой. Она здесь же, в кампусе живет. Блок "F", номер триста восемнадцать. Ни пуха, ни пера...

Обдумывая начало разговора с Ренатой, Алик побродил по кампусу, забрел в музей и долго стоял, тупо уставившись на шагающий вываренный труп. Он еще раз перечитал эсэмэску, вздохнул и решительно направился к блоку "F". У двери с номером "318" Алик снова заробел. Он потоптался на коврике, тщетно пытаясь снаружи заглянуть в светящуюся точку "глазка". Наконец он снова достал теле-фон и пробежался пальцами по экранчику.

В глубине квартиры зазвучала и тут же оборвалась музыкальная трель.

– Я хотел бы обсудить твое текстовое сообщение, - Алик твердо произнес в телефон всесторонне выверенную фразу.
– Особенно его первую часть.

– Очень хорошо, - услышал он в ответ.
– Я и сама хоте-ла тебе это предложить. Приезжай, если можешь.

– Тогда открывай, - сказал Алик внезапно охрипшим голосом.

Глава XIV. Продавщица из ювелирного

Алик вернулся в Карлсруэ только на следующее утро.

– Где тебя черти носят?
– злобно спросила Мила, пере-тирая тарелки.
– Ты хоть позвонить мог? И Загребский тоже хорош - взял деньги и исчез. Грета телефон оборвала.

Алик молчал, счастливо улыбаясь.

– Похоже, наш Казанова празднует триумф?
– недоверчиво сощурилась Мила.

В ответ Алик только продолжал улыбаться, не в силах

удержать разъезжающийся рот.

– Рада за тебя. Но, может, ты поделишься практичес-кой стороной своей победы? Физиологические подробности можешь опустить.

Лицо Алика расплылось в сияющий блин. Глаза прев-ратились в щелочки.

– Что ты лыбишься, как идиот? Ты нашел то, за чем мы целый месяц по всей Германии гоняемся?
– Мила изо всех сил сдерживалась, чтобы не ударить Алика по голове толстой, вызывающей сантехнические ассоциации фаян-совой тарелкой.

– Нет! - Алик замотал головой с такой силой, что у Ми-

лы зарябило в глазах.

– Чему же ты так рад, кретин?!

– Тому, что ничего не нашел! Иначе она могла поду-мать, что у меня к ней корыстный интерес.

– А какой же еще?
– ухмыльнулась Мила.

– Милка, не будь свиньей. Я так рад, что она тут ни при чем...

– Надо же, какое у нас несчастье, - вздохнула Мила.
– Казанова переквалифицировался в Ромео. Что ж, по край-ней мере, теперь у нас остается единственный, стопроцент-ный вариант. Куда только наш гроссмейстер подевался...

В этот момент стукнула дверь, и в прихожую ввалился Загребский. В его глазах горел победный огонь.

– Я нашел ее!
– провозгласил он торжественно.

Поделиться с друзьями: