Кодекс имиджмейкера

Обед растянулся на несколько часов. Поначалу Профатилов дергался по поводу запланированных на сегодня, но не сделанных дел. А потом напомнил себе, что если он не в состоянии изменить реальность, то стоит изменить свое отношение к ней. И, растянувшись на солнышке, преспокойно уснул.

Разбудили его чьи-то дикие вопли. Приходя в себя, Профатилов слышал, как кричал Заур.

– Убью, сука!

– А-а-а-а-я-я!

– У-у-у-у!

Ничего не понимая спросонья, Михаил Иосифович приподнялся на локте и поглядел по сторонам. В сторонке переминался Толик, тихо подвывая и прося:

– А-а-а-а-я-я! Ребята не надо! Может, не надо, ребята? А?

Заур и его зам капитан месили руками и ногами Звонарева. Тот извивался на земле почему-то нагой. Вид его был ужасен. Эмчеэсники вываляли его в лиманной грязи и жутко избили. Кровь, сопли, грязь и слезы смешались на лице. У него затек глаз. Свернутый на сторону нос был явно сломан.

Профатилов вскочил на ноги и прыжком сбил с ног заурова зама. Самого майора схватил за руку и крутанув молотом метнул в камыши.

– Прекратить! – заорал Профатилов. – Остановитесь немедленно!

Капитан, не обращая внимания на Михаила, принялся пинать Звонарева.

Тогда Профатилов с разворота засадил ногой кэпу в солнечное сплетение. Тот, ойкнув, рухнул рядом со Званаревым. Из камышей отряхивая грязь выбрался майор.

Михаил Иосифович обрушился на него:

– Да вы что, охренели? Допились до белой горячки?

– Слышишь, советник, заткнись! А то я и тебе вломлю.

– Да что здесь происходит, Заур?

– Пидоров поймали.

– Каких пидоров?

– Звонарева с Камчатским.

– Ты представляешь, Миша, выхожу я на мостки, а они голые, по колено в воде стоят, взасос целуются, одной рукой друг друга крепко обняли, а другой хрены друг другу бодрят! Тьфу!

– Миша, я только и успел схватить этого пидора Звонарева за волосы и на берег выволочь. Пол чуприны в руках осталось.

– А где Камчатский? – Профатилов огляделся по сторонам. У стола лежали Звонарев с капитаном. Рядом Толик, как горнист, запрокинув голову и поднеся горлышко к дрожащим губам, вливал в себя водку из бутылки. Пал Палыча нигде не было видно.

– Где он? Живой?– Да живой, куратор, живой, – успокоил Профатилова Заур. – Ломанулся, как конь, по камышам. Пальто свое схватил и только его и видели. А остальные шмотки вон, на берегу лежат.

Домой собирались быстро и молча. Говорить не хотелось. Хмеля как и не было. Хотелось скорее под душ. Заур поливал сбитые в кровь костяшки кулаков кураторской текилой.

Толик наконец опьянел и сидел с глупой улыбкой на лице, тупо глядя в одну точку. Капитану Михаил похоже что-то сломал. Тот хоть и отдышался после удара, но с каждым вдохом-выдохом кривил губы и ощупывал ребра. На Звонарева старались не смотреть. Пока он обмывался на берегу да одевался, Профатилов скомандовал:

– Значит так, о случившемся всем молчать. Понятно?

Народ, опустив глаза, безмолвствовал. Профатилов повторил вопрос, повысив голос:

– Понятно, я спрашиваю, или нет?

Разноголосо ответили, что понятно.– Если всем все понятно, то тогда Заур на одной машине отвозит ребят в город и обо всем случившимся немедленно докладывает мэру. Во всех подробностях. А я на второй машине отвезу Звонарева домой и найду ему врача. Думаю, что в больницу он ехать сегодня не захочет.

Пал Палыч Камчатский подождал немного, пока не осядет пыль, поднятая внедорожниками, и не затихнет в камышовом тоннеле удаляющийся звук моторов. Осторожно выбрался на земную твердь из топких, вонючих зарослей, где болотной жабой просидел последние часы, и прошёл к месту недавней стоянки. Вещи лежали на берегу, где он со Звонарёвым оставил их, разметав в порыве страсти. Куратор смыл с себя лиманную грязь, подсохшую в некоторых местах мерзкой шелушащейся корочкой. Оделся. И пешком отправился в неблизкий путь домой, горестно подводя итог командировке: «Несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой».

Расписание катастроф

Чужие драмы всегда невыносимо банальны.

Оскар Уайльд

Рассказ Заура о шалостях присланного куратора и собственного зама потряс Кутового. Он даже не выслушал рассказ майора до конца, встал из-за стола и вышел.

– А мне что делать, Иван Иванович? – спросил вдогонку эмчеэсник.

– Молчать в тряпочку! – буркнул мэр и хлопнул дверью.

Злость разбирала Кутового. Он злился на Камчатского, на Звонарева, на весь «голубой мир». А еще злился на себя за то, что не разглядел в Звонареве этой особенной любви.

«Рано или поздно всем все станет известно. Заур растрындит или другой кто. Это уже не важно – что знают двое, знает и последняя свинья! Вот уж тогда меня изваляют в дерьме – можно не сомневаться. Скажут, что Кутовой голубятню развел. Надо будет Серегу после выборов сплавить из мэрии. А лучше из города. Откуда это в нем? У него и жена, и дети есть. Похоже, он латентный голубок всегда был. Помню, как он нет-нет, да и касался меня. А может, я все себе придумываю? Надо развеяться».

Мэр вспомнил мягкие, чуть влажные руки Звонарева, которые он пожимал тысячи раз, и его передернуло от отвращения:

– Тьфу!

Кутовой не любил сумерек. Вроде еще не ночь, а видно плохо. Особенно, когда сидишь за рулем. Лет двадцать назад он обожал гонять по ночам. Иногда даже хулиганил на пустой трассе – мчал без света. Накачивал себя адреналином. Теперь нет, зрение не то. А еще эти понтовые тонированные стекла, через которые не видно ничего, пока фары не зажжешь. Вот и сейчас, спускаясь с горы по проселочной дороге, он откровенно зеванул, болтая с Ковальчук, и не заметил «жигуленка», идущего на подъем. Все случилось в одно мгновение. От неожиданности Иван Иванович ударил по тормозам, дернул рулем. Затрещала абээска, но по щебенке машину понесло, как по льду. Тяжелый внедорожник со всего маху ударил легковушку и, развернувшись в обратном направлении, повис задним колесом на краю обрыва, осыпая землю и камни вниз, на макушки сосен. Со всех сторон хлестнули сработавшие подушки безопасности.

– Лена, ты жива? – спросил первым делом Кутовой.

– Жива-жива, Ваня. Ты как?

– Да, вроде, жив.

– Что это было?

– Мы с кем-то «поцеловались». Не выходи из машины, чтобы тебя никто не видел. Я сейчас во всем разберусь.

Иван Иванович попытался разглядеть что-либо в зеркала, но разве через тонировку что увидишь?

Он выбрался из машины и направился к «жигулям». Старую «четверку» страшным ударом отбросило на несколько метров назад. Капот и радиатор всмятку. Над ними в лобовом стекле в сетке мелких трещин два страшных бугорка, выдавленных черепами водителя и пассажира.

Кутовой заглянул в салон. Разбитые головы на сломанных шеях неестественно запрокинулись назад, словно пытались рассмотреть залитыми кровью глазами что-то на потолке. Из под машины вытекал темный маслянистый ручей. В салоне динамики рвал тежелый рочара. Все. Приехали.

Первой мыслью: «Надо срочно кому-то позвонить. Стоп. Кому? В «скорую» – поздно. Медицинская помощь здесь уже не нужна. В ментуру звонить – рано».

Второй: «На хрена мне эти проблемы, особенно теперь, накануне избирательной кампании? На хрена? Надо позвонить Профатилову. Пусть думает, что делать?»

Несмотря на ужас ситуации Кутовой усмехнулся сам себе: «О чем это я? Значит, не будь грядущих выборов, так и фиг с ней, с аварией, с погибшими людьми? Пусть? Бред какой-то».

Сзади подошла Лена Ковальчук и, увидев трупы, ткнулась подкосившимися коленями в щебенку, зарыдала. Схватила Кутового за штанину, дернула.– Боже мой, Ванечка, да что же это такое? Что?

Звонок мобильного раздался, когда Профатилов подвел черту в конце вечерней планерки своей команды.

– На этом все, ребята. Вопросы? Просьбы?

Народ промолчал – и так все ясно.

– Тогда за работу!

Звонила Ковальчук.

– Миша, тут с тобой поговорить хотят.

В трубке раздался голос мэра города. Он говорил сбивчиво и невнятно о том, что они с Леной поехали отдохнуть. А уже темно. Дорога – ни к черту.

У Профатилова похолодело внутри. Скорее всего Кутовой попал в аварию. Он прервал Иван Ивановича на полуслове.

– Больше не говорите ничего. Только отвечайте на мои вопросы. Не называйте имен. Прежде всего, скажите, где вы? Только не прямым ответом. Я это место знаю?

– Да, мы с тобой ездили туда на шашлыки.

Михаил Иосифович тут же вспомнил уютный домик в горах над городом, который сам мэр называл охотничьим. Уже на бегу, спускаясь по лестнице, про себя подумал, о том, как кстати он не успел отдать машину Зауру. На гору только на вездеходах и ездить.

– Так, я понял. Сейчас мчусь. Проблемы серьезные?

– Очень.

– Не звоните больше никому.

Профатилов рванул в сторону охотничьего домика, но тут его осенило: «А почему бы ни предположить, что вместо мэра в автомобиле был Звонарев? А? Тогда и «ушибленность» зама замотивируем, и самого Иваныча из под удара уведем, и, даже если информация об аварии все же протечет какими щелями, оппонентов в клевете и чернушничестве обвиним. Словом, одним выстрелом косим столько зайцев. Прям семью куцехвостых укладываем – блеск!»

Михаил Иосифович по пути сделал крюк и захватил с собой Звонарева, синего и опухшего после побоев. Он был опять сильно пьян. А посему не сговорчив и упирался, как мог. Ехать к мэру Сергей Васильевич категорически отказывался. Уговаривать его было некогда. Профатилов просто-напросто выволок Звонарева за шиворот из дома и затолкал в машину. Благо темно и частный сектор – никто ничего не увидел.

Уже в машине увещевал и успокаивал зама, стараясь говорить спокойно и уверенно.

– Ты пойми, Серега, твоя помощь сейчас нужна шефу. Возьми аварию на себя. Поможешь Кутовому – он зла не помнит, все простит. Рука руку моет. Ты ему – он тебе. Понимаешь, о чем я говорю?

– Нет. Не понимаю. Иосиф Михалыч, или как там тебя, наоборот. Не понимаю. Мы не в Европе живем, а в Азии. Азиаты мы. И то, что для одного в сексе плохо, для двоих – хорошо. Понимаешь, о чем я говорю?

– Да. Понимаю, – соврал Профатилов. Но то ли голос дрогнул, то ли глаза отвел в сторону, но Звонарев почувствовал неискренность, скривил разбитые губы в жуткой гримасе.– Да пошел ты … – и, отвернувшись, уставился в окно. Больше он не произнес ни слова.

Казалось, прошла вечность с той минуты, как Кутовой позвонил Профатилову и до его появления на горной дороге. На самом деле лишь полчаса. Мэр стоял и глядел вниз на горящие внизу огни города и пустую черную дорогу. От оцепенения, охватившего его, он не мерз под холодным пронизывающим ветром с мелкой дождевой моросью, налетавшей с моря. Не чувствовал как размок лак на тщательно зачесанных на лысину волосах, и порывы ветра поднимают зачес маленьким танковым лючком и хлопают по плеши. Не слышал, как плач Ковальчук перешел в икоту, сотрясавшую ее до рвоты. И лишь когда фары подъехавшего авто осветили все вокруг, Иван Иванович встрепенулся, двинул к авто и закричал на Михаила:

– Куда ты пропал, советник херов! – и тут же осекся, увидев выползающего из автомобиля Звонарева, похожего на гидроцефала.

– А он что здесь делает?

– Он хочет вам помочь, Иван Иванович. Это он был за рулем вашего внедорожника, а не вы.

Звонарев подошел к шефу и протянул Кутовому руку. Но тот отвернулся в сторону.

Сергей Васильевич немного постоял рядом с протянутой рукой, потом хмыкнул:

– Ах, ну да! Понятно-понятно. Брезгуете с пидором здороваться!

Зам, щуря глаза, попытался рассмотреть разбитую «четверку».

– Там люди есть?

Профатилов подхватил Звонарева под локоть и попытался увести его к машине мэра. Но тот вырвался.

– Так есть там кто или нет? А?

– Сергей, не ходи туда! Вернись! Сядь в машину Иваныча!

Но зам вырвался и подбежал к рычащей роком «четверке», заглянул в салон.

– Они мертвые? – он ткнул пальцем в плечо пассажира. – Э-э-э-й! Дружок! Вы их убили, Иван Иванович? Вы их убили!

Завыла сквозь икоту Ковальчук, заголосила срывающимся голосом:

– Что он такое говорит, Ванечка? Что он говорит?

Ее никто не слушал. Профатилов тащил к внедорожнику Звонарева, а тот пытался вырваться и вцепиться в лацкан пиджака мэра, оцепеневшего от страшных слов и стоящего рядом истуканом.

– Так вы решили меня под сплав? Да? Это за то, что старался, не только похоти ради, но и на благо дела для? А потом Заур изуродовал? Так что ли? Вот она ваша благодарность за мою преданность, за годы работы на вас, Иван Иванович! Вот так одним махом решили разделаться с замом? Сделать его убийцей? Спасибо вам! Нет уж! Хрен вам в глотку! Не был я за рулем вашей машины! Не был!

Он вырвался из рук Профатилова. Сам вцепился в советника. Рванул его на себя до треска в швах. Заорал с новой силой:

– Вези меня домой, сука!

Профатилов ударил Звонарева в лицо. Тот разжал руки и упал на щебенку.

– Пока менты протокол о твоей аварии не составят, никуда ты отсюда не уедешь, понял, гнида?

– Я понял. Я все о вас понял…

Звонарев встал на четвереньки, сплюнул кровавую слюну и с низкого старта рванул к автомобилю мэра. Вскочил в салон, заблокировал двери. Завел мотор. Профатилов подбежал следом, дернул ручку двери.

– Серега, не дури! Давай поговорим.

Тот приспустил черное тонированное стекло и истошно заорал в щель:

– Уйди, советник, с дороги, задавлю!

– Дави!Пятилитровый двигатель взревел и внедорожник буквально прыгнул… назад, в пропасть. Ломая сосны, срывая кусты и увлекая за собой потоки камней, машина закувыркалась по стене ущелья. Долетела до дна пропасти, ухнула на каменные глыбы и взорвалась.

В Свободно возвращались объездной дорогой. Ковальчук не переставая икала на плече Кутового. Она размазывала по лицу фиолетовые тени и все спрашивала мэра:

– Ваня, зачем он это сделал? Зачем?– Я не знаю, Лена, не знаю. Может быть, он с пьяну просто скорости перепутал, не ту воткнул? А, может, и нет…

Аминь, или в добрый путь

Кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнется как следует.

Иоганн Вольфганг Гете

Звонарева хоронили в закрытом гробу. Всем городом. В этот же день свободнинская газета «Вперед!», рядом с некрологом, опубликовала решение о начале избирательной кампании по выборам мэра города Свободно. День похорон стал точкой отсчета избирательного календаря. Кутовой, чувствуя свою вину перед погибшим, организовал похороны по высшему разряду. Профатилов пустил все происходящее в прямой эфир. Город оцепенел перед телевизорами, проникшись драматизмом происходящего. Над гробом Иван Иванович срывающимся голосом говорил хорошие слова о покойном. Плакал. Искренне горевал, а потому на телеэкране выглядел очень убедительно.

Позже на поминках в ресторане к Профатилову подошел подвыпивший, испуганный Заур и зашептал на ухо, окатив горячим водочным перегаром:

– Иосифович, лично я пидоров не люблю. Считаю, что это противоестественно – отвергать женскую красоту. Любить мужика? Но не казнить же за это. Пусть себе целуются – усы в усы. Уж очень круто обошлись с Васильевичем. Но обо мне не беспокойтесь, я слова никому не скажу. Своими детьми клянусь!

Профатилов и не понял сразу, о чем жарко шептал ему на ухо эмчеэсник, а когда сообразил, то встряхнул за рукав, резко оттолкнул того от себя: