Кодекс имиджмейкера
Шрифт:
– Да? – с деланным удивлением огляделся на коллег Анатолий. – Вот чёрт…
Уставший за день народ, поднимаясь из-за стола, вяло хмыкнул.
Сегодня вместе с Сафоновым сдал документы на регистрацию Игнатов. Пока статус зарегистрированного кандидата был только у Кутового, и Профатилов всяк обыгрывал это лидерство. Теперь могли появиться вторые, третьи и далее по списку, номера.
Спонтанной нумерологии в избирательной кампании Профатилов не любил и боролся с ней. Оппоненты возмущались: «вы используете черные технологии». Михаила Иосифовича это искренне забавляло. О чем говорят эти люди? Технологии – они и есть технологии. А уж какого они цвета… Белые, черные, зеленые. Да пусть хоть бурые в крапинку – лишь бы была достигнута поставленная цель.
Да и что есть технологии на выборах, вообще? Мы не завод, не фабрика. Не формуем пластиковые отливки, не штампуем жестянки согласно ГОСТу или ТО. Технологии в нашем деле не набор приемов-инструментов с победитовыми головками. Наша работа – штучный товар. Мы режем хрупкий мрамор веры людской, где одним неверным движением можно оскопить и любовь, и надежду.
– Читайте законные и подзаконные акты, господа, – наставлял свою команду Профатилов. – Изучайте документы, по которым организуются и проводятся выборы – все технологии там. Все яркие цветы избирательных кампаний взращены политехнологами на сухих почвах глав, статей и пунктов этих самых бумаг.Профатилов с женой привычным маршрутом заехали в крошечный круглосуточный магазинчик, гордо именуемый мини-маркетом, где им отпустили курицу-гриль, бутылку каберне, сыр, зелень, и направились домой.
Домом Профатиловых на время похода сделалась просторная съёмная трехкомнатная квартира. В этом «доме» предстояло прожить день за днем всю избирательную кампанию. Точнее, проночевать, так как Михаил и Маня жили в пламени избирательной кампании, выжигая мозги и силы в борьбе с оппонентами Кутового. К себе на шестой этаж, в железобетонное гнездышко, как называла квартиру Маня, добирались ближе к полуночи. Измочаленные и уставшие за день так, что порой не хотели даже есть.
СегодняУтром следующего дня Профатилов отправился на встречу Кутового с избирателями. Встреча проходила на окраине города в поселке кирпичного завода – у черта на рогах. Стоял чудесный субботний день – солнечный и морозный, «день промыт, как стекло». Пока ехали Иосифович размечтался: «Эх, сейчас бы на пикничок, в лес. Запах хвои, костерок. Шашлычок под водочку. Красота! Но, труба зовет и Кутовой копытом бьет! Вот и родился каламбур. Ха-ха!».
Маня, Лазебный-младший, охранный Вовик, составлявшие обоз кандидата, работали на встрече. Писали, фотографировали, собирали разрешения жителей на использование положительных высказываний и фоток в агитках Кутового. Улыбаясь про себя, «труба зовет и Кутовой копытом бьет», Профатилов подошёл к месту встречи – асфальтовому пятачку в центре двора, огороженного обшарпанными пятиэтажками. С десяток пенсов стояли вокруг Ивана Ивановича. Михаил Иосифович показался пред ясны очи самому, мол, я здесь, на месте, тот кивнул, мол, вижу, обошёл толпу, вглядываясь в угрюмые лица, прислушался к словам.
Говорили мэру о чем-то малоприятном. Бабулька в малиновом свалявшемся пуховом платке держала одной рукой Кутового за пуговицу пальто, то ли чтобы тот не ушел, то ли для собственного равновесия, а другой апеллировала к народу. Народ, поддерживая сказанное, кивал и поддакивал.
– Хочется излить свою душу, Иван Иванович, – бабулька махнула на толпу. – Да и не только свою, и остальных жителей, проживающих в поселке кирпичного завода.
– Бывшего! – крикнул кто-то из собравшихся. – Бывшего завода! Все развалили и разворовали!
– Да, бывшего, – продолжила бабулька. – Не пора ли властям города перенести знак города за поселок и обратить внимание на таксистов – те три шкуры с нас дерут, говорят, что мы живем за городом.
– Такси нам не по карману! – опять крикнули из-за спин.
– Да! – подхватила бабулька. – Не каждый по нынешним временам может заказать такси даже в Свободно, не говоря уже о пенсионерах. Какая сейчас пенсия – не вам рассказывать!
Кутовому наконец удалось освободить пуговицу и прервать бабкину речь шуткой.
– Так вы хотите бесплатных такси?
Шутка явно не удалась. Никто не засмеялся. Зато теперь загалдели все разом, перебивая и не слушая друг друга.
– Свет на улице когда будет гореть?
– Почему маршрутки до конечной не идут?
– Днем не доберешься, а ночью страшно – собаки загрызут!
– А детям как в школу?
– А старикам на рынок? А с рынка потом сумки еще километр до дома тащить!
– По ящику одно и то же – все для народа! А народ – это мы!
Иван Иванович смотрел на обступивших его людей, слушал их галдеж, и злость накрывала его: «Что-то я начинаю раздражаться». Он наклонил голову и чуть кивал говорунам, словно подбадривая их, и даже слегка улыбался, но в душе готов был задушить каждого.
«Что они сделали с собой, чтобы так исковеркать свою жизнь и оказаться в конце концов здесь, в этой клоаке поселка кирпичного завода? Они еще не старые. Кое-кто, похоже, мои ровесники. А во что превратились? Когда последний раз посещали стоматолога или хотя бы чистили зубы? Делали зарядку? Мыли вонючие подмышки? Где взяли эту страшно полинявшую не по размеру одежду и стоптанную обувь?
Почему дали согнуть себя, наложили в штаны, коря судьбу за предопределенность? Вы хотите, чтобы я убирал из-под вас дерьмо и подмывал ваши засранные жопы? Да с какой стати? Почему должен прийти добрый дядя и сделать вам красиво только за то, что вы есть на белом свете, такие-разэдакие? Жалкая и ущербная потребительская психология гоблинов. А сами-то что?» Мэр оглядел кувшинные рыла: «Ишь, разорались!»
– Ти-и-и-х-о-о-о! – перекрывая гвалт, зычно гаркнул Кутовой.
– Тихо! Не все сразу! Кто-нибудь один пусть говорит. Хорошо?
– Хорошо! – тот же малиновый платок схватился за знакомую пуговицу на пальто. – Записывайте, – бабуля покосилась на Маню. – Нам много не надо.
– Ну, же!
– Во-первых, чтобы маршрутки ездили по графику. Три – четыре раза в день. Чтобы люди знали. А еще свет нам сделайте: «кобры» вон висят, только лампы вставить. И котельная пусть лучше работает. На дворе зима, холодно. Будем надеяться на вашу помощь, ведь с надеждой жить легче – все-таки согревает.В штаб Кутовой вернулся в подавленном настроении. Встреча со своими горожанами, похоже, расстроила мэра. Он отменил запланированные на вторую половину дня встречи, подхватил Ковальчук и отправился обедать. В дверях задержался и на немой профатиловский укор бросил:
– Я, Иосифович, похоже, отравился встречами, меня мутит от людей. Так что народа сегодня видеть более не могу. Ты же не хочешь, чтобы меня рвало на избирателей? Придумай что-нибудь…
– Конечно, Иван Иванович, а вы уж поберегите себя…
– Будь спокоен, дружок, – Кутовой покрепче обнял за талию Ковальчук и был таков.
Встречи решено было не отменять и не переносить. Вместо мэра Профатилов отправил общаться с народом доверенных лиц из общественных приемных. Бывшие замполиты радостно откликнулись на новую вводную. Нацепив ордена и медали, они смело пошли в атаку на народ, выступив блистательным квартетом. Перебрасывая друг другу многотемный мячик беседы, дали было крен в сторону борьбы с антинародными преобразованиями, но, в конце концов, ловко вырулили на поддержку Кутового, истинного и единственного радетеля Свободно. «Кутовой – это наше всё!» Там же раздали народу поствизитную газету, сделанную Маней и Анатолием на ризографе по горячим следам утренней встречи.
«А что до того, что не приехал к вам Кутовой, так вот же он – утром был на кирпичном. Вот и в газете об этом пишут. Так озадачился, что до сих пор вопросы решает. А у вас, дорогие, он на следующей неделе побывает». Люди не возражали.
Ту же поствизитную газету агитаторы поволокли в поселок кирпичного завода. И к концу дня принесли её в каждый дом. Проблема поселка услышана и широко обсуждена – будем её решать. А чего еще надо-то?Профатилов воткнул в мобилу «левую» симку, купленную по случаю на Украине, и набрал номер. Сигнал рванул в сторону земли обетованной. Трубку долго не снимали, но в конце концов кто-то осторожно ответил по-русски:
– Алло?
– Шолом!
– Шолом…
– Это копи царя Соломона?
На далекой израильщине, видимо почувствовав возможный профит, еще осторожнее, чуть дыша, отозвались:
– Так-так… И шо вам нужно с тех копий? Шо передать Соломону?
Михаил Иосифович не удержал игру и рассмеялся. В телефонной трубке обиженно засопели.
– Судя по идиотскому смеху, по этому лошадиному советскому ржанию, это Михаил?
– Игорь, друг, рад тебя слышать!
– Какой я тебе Игорь, краснонопузый? Я – Ицхак.
– Ой-ой! Так, может, вы, батенька, теперь еще и обрезанный?
– Не ваше совковое дело!
– Великой России есть дело до каждого, пусть даже маленького обрезанного своего писюна.
– Я гражданин Израиля!
– Бывших россиян не бывает…
– Да пошёл ты, чего звонишь?
Когда-то Михаил и Ицхак, он же Игорь Кац, были соседями, жили на одной лестничной площадке. Ходили в параллельные классы одной и той же школы и были очень дружны. После института, как только появилась щель в железном занавесе, Игорь майнул в нее не задумываясь, не желая трудиться на славу Союза нерушимого республик свободных ни одного дня. Его помотало по миру. Он то исчезал надолго, то появлялся вновь, заявляя о себе открытками и телефонными звонками. И, в конце концов, осел в Израиле.
Его встретили там прохладно. К удивлению на земле предков он оказался не совсем своим. Русским. Бывало и услышит знакомое по Москве выражение: «Понаехали!» В СССР Игоря за глаза называли евреем, а в Израиле Ицхак считался русским. Такая несправедливость угнетала. Доказывая, что он ничем не хуже, чем все, Кац выучил иврит, героически воевал в десантных войсках, читал тору и блюл шабад.
После перестройки, когда стало можно свободно выезжать за рубеж, Михаил даже как-то виделся с Игорем на Кипре, где отдыхал с женой. Но в Россию Игорь так больше никогда и не приехал, опасаясь за последствия своего не очень законного отъезда.
Сегодня Профатилов придумал оригинальную поганку для кандидата Сафонова и решил привлечь к исполнению своего старого школьного друга Игоря, пардон, Ицхака.
– Дружище, я пришлю тебе денег. Половину оставь себе, а вторую половину отправь на избирательный счет кандидата на должность мэра города Свободно Сафонова. Банковские реквизиты отправлю по интернету. Сделаешь?
– Заметь, Миша, я не спрашиваю тебя в какое говнище ты опять влез. И в какое тащишь меня. А говорю тебе просто: хорошо, друг.
– Друг, у меня нет тайн от тебя. Всё предельно просто. Наше законодательство запрещает финансирование избирательных кампаний из за рубежа. Запрещает настолько, что могут даже кандидата выпиздить из кампании. Чего, собственно, я и добиваюсь. Вот и всё…
– Меня подробности не интересуют.
– Скажи, друг, а найдется у Израиля еще таких граждан как ты, не боящихся открыто поддержать российского кандидата израильскими шекелями? Мне хотелось, чтобы с десяток платежей поступило в избирательный фонд этого деятеля.
– Израиль, хоть и маленькая страна, но хороших людей у нас есть. Найдем пламенных борцов за демократию. Но, Миша, моя половина от этого перестанет походить на половину.
– Игорь, не жопься, тебе хватит.
На далекой израильщине тяжело вздохнул Ицхак и положил трубку. Михаил вытащил из телефона симку, сломал её пополам и поднес к пластику язычок зажигалки.Есть такая профессия
На прокрустовом ложе зачат конформизм.
Борис
ЛеснякЖенщины Кутового обожали водить Иван Ивановича по бутикам – выбирать ему костюмы. Ладная спортивная фигура мэра изумительно паковалась в прет-а-порте любого модного дома. Со временем ему накупили одежды немеряно. Но особых различий ни в цвете, ни в фасонах не было. Кутовому особенно нравился шёлк. Встречаясь на свежем воздухе с горожанами, в нем он был дивно хорош. Пока не ударили морозы.
Теперь же, в лютую стужу, у Профатилова сердце кровью обливалось, глядя на мэра в шелковом костюмчике. Советник требовал от Кутового утеплиться, но тот, находясь в плену комплекса мужественности, носить фланелевые кальсоны отказался категорически. С избирателями на улице мэр мерз отчаянно. С ним околевал и весь обоз.
Глядя на заледеневшую почти до обморока жену, Михаил Иосифович вдруг подумал, что не хер ей шататься по морозу. Надо идти к людям в дома. Пить чай и есть пироги. Так родилась новая форма работы с избирателями – «чаепитие на дому». Быстренько обсудили методу, расписали график, подготовили тестовую встречу и отправили Кутового чаевничать.
Результат превзошел ожидания. Встреча получилась задушевная и прошла на сплошном позитиве. Кроме хозяев в небольшую квартирку битком набилось соседей – ведь не часто мэр в гости приходит. За пирогами говорилось всё больше о хорошем. Хотя и среди пришедших были засланцы – один говнюк попытался задать каверзные вопросы. Но на него яростно зашикали соседи: хорошо, мол, сидим и нечего портить задушевность. В конце встречи расчувствовавшийся хозяин квартиры стащил с пыльных антресолей баян и, тряся седым чубом, раздирая меха, спел песню о любимом городе Свободно. За столом разноголосо подпевали. А пожившая соседка-поэтесса продекламировала только что написанную поэму, начинавшуюся так: «О, Кутовой! Ты – наш герой!» Пенсионеры восторженно били в ладоши. Профатилов тут же подхватил из рук поэтессы оригинал, чтобы на утро следующего дня сделать из «поэмы» листовку-агитку.
В один из дней охранный Вовик сообщил Михаилу Иосифовичу о том, что с ним срочно хочет встретиться с глазу на глаз серьезный человек.
– Так, говоришь, человек важный?
– Очень.
– И хочет встретиться?
– Прямо сейчас. Да и шеф рекомендует, – Вовик кивнул на плакатное лицо Кутового.
– Что ж, поехали.
Человек ждал их за городом в летнем кафе на самом берегу моря. Видимо, он и в самом деле серьезный, так как кафе, закрытое на зиму, для него открыли, сервировали дальний столик и заботливо обставили его китайскими переносными буржуйками. Жаркие печки гудели, как бабушкин примус. Ветер наваливался на окна, стараясь выдавить хрупкие витражи.
Из-за стола поднялся средних лет мужчина с совершенно незапоминающейся внешностью. Среднего роста и средней комплекции он был весь настолько усреднен, что повернись сейчас Профатилов и уйди, он никогда в жизни уже не узнал бы визави, даже столкнись они нос к носу.
Вовик представил незнакомца:
– Владимир Петрович.
– А это тот самый Михаил Иосифович, с которым вы хотели познакомиться.
Вовик, глянув на два стула за столом, смекнул, что он здесь лишний, и с кислой улыбкой отошел к далекой барной стойке «за сигаретами», да так там и просидел до конца встречи.
Владимир Петрович пустился с места в карьер.
– А не выпить ли нам за знакомство?
– Отчего же не выпить?
– Что предпочитают имиджмейкеры: водку, виски, коньяк, текилу? – Владимир Петрович обвел широким жестом батарею разнокалиберных бутылок. – Или винца?
– Мейкеры пьют все и помногу, но я предпочитаю начать этот дивный вечер у моря с вискаря. «Чивас» будет в самый раз.
– А я, пожалуй, коньячку накачу.
Выпили, закусили. Приглядываясь друг к другу, немного поболтали о напитках и закусках. Салаты повару явно удались. А вот сувлаки оказались чуть жестковаты.
За окном маньячило стылое море – тупо и беспощадно бухало ледяными волнами в озябший, вздрагивающий берег. И дрожь эта была слышна под ногами сквозь цемент и плитку пола. Профатилов глянул в окно – серое небо сливалось с серым морем. Сплошная мряка, претоскливейшая погодка. Невольно думалось, что лето, полное живых и ярких красок, здесь не наступит никогда.
Профатилов уже догадался, откуда этот самый Петрович, или как его там на самом деле: «Похоже, он конторский. По ухваткам видно специалиста глубокого бурения». Крученый, как поросячий хвостик, и одновременно наивно-простой, Владимир Петрович пытался вроде как за пустой болтовней под вискарь прощупать Михаила Иосифовича. Со стороны могло показаться, что он беспорядочно прыгает с одной темы на другую. Говорит о чем-то поверхностно и не очень внимательно слушает Профатилова. На самом деле Владимир Петрович не пропускал ни одного слова собеседника. Он словно забивал колышки на поле информации, столбил широту осведомленности Профатилова по интересующим его темам, развивал беседу до тех пор, пока не доходил до границы допустимого в легком застольном разговоре.
Михаил Иосифович с простецкой улыбой – душа нараспашку – позволял себя накачивать виски и лихорадочно думал о том, зачем же он им понадобился? Что им от него надо? Уж спросил бы в лоб, чем ходить вокруг да около. Так нет же, прямота не метод конторы. Профатилову после выпитого и съеденного захотелось тишины и покоя – начинала болеть голова. Да и поднадоело блуждать в дебрях самого себя с таким случайным спутником. Но не тут то было, бесцветный Владимир Петрович засверкал, увлекшись игрой, меняя маски, не мог остановиться, имитируя естественность. Оно и понятно – сложно, когда в тебе живут разные люди.
Профатилов решил чуть подправить пространство и время. Убрал с лица улыбку, и совершенно неожиданно спросил:
– Простите, Владимир Петрович, я не расслышал, где вы работаете?
Петрович сбился с текста, но быстро нашелся и, повернувшись к мряке за окном, задумчиво протянул:
– Знаете, Михаил Иосифович, есть такая профессия…
– Так-так-так! Дальше не продолжайте, Владимир Петрович. Я попробую угадать… Родину защищать? Верно?
– Верно.
– А я здесь при чем? Разве родина в опасности?
– Родина всегда в опасности, товарищ Профатилов.
– Господин Профатилов.
– Вот-вот, мы не успели стать господами, как перестали быть друг другу товарищами! Вы же давали присягу, Михаил Иосифович.
– Да, до последней капли крови защищать социалистическое Отечество, но в армии я свое уже отслужил. И Отечество у нас теперь, если заметили, капиталистическое.
– Это ничего не значит – если потребуется, мы призовем вас снова отдать священный долг Родине.
Чувствуя, как от разговоров стремительно трезвеет, Профатилов налил себе полстакана «Чиваса» и выпил одним махом. Язвительно хмыкнул:
– Что за долг такой непонятный? Когда и что я одалживал у родины? На сколько? Может у вас и расписочка моя есть?
Владимир Петрович шутки не поддержал. Он закурил толстющую сигару, пыхнул несколько раз дымом, заволакивая столик чудным ароматом. Некоторое время сидели молча, слушая уханье моря и жужжание китайских керосиновых горелок.– Мы внимательно наблюдаем за избирательной кампанией в Свободно, Михаил Иосифович. И вот решили вам помочь.
– А мне нужна помощь?
– А как же. Вы ведь хотите, что бы победил Кутовой? Вот и мы не против.
– В чем же тогда дело, Владимир Петрович? Какой в этом ваш бубновый интерес?
– Наш интерес державный. Нам не нравятся некоторые ваши еврейские пассажи с моссадовским душком, Михаил Иосифович.
– А что такое?
– Ну, зачем вы на депутата Государственной Думы, русака и славянина до мозга костей, иудейские пейсы цепляете? Рядите в жидомасона?
Профатилов изобразил полнейшее удивление:
– О чем это вы?
– Да полноте, батенька, целку изображивать! Сами знаете о чем говорю! Тут и так с идеей еврейского заговора и мировым иудейским правительством старики-коммунисты никому покоя не дают, а вы со своими шекелями в помощь Сафонову…Льете воду на мельницу врагов. Да-да. Многим там, наверху, – Владимир Петрович показал пальцем на потолок, – это не нравится. К тому же, пятно на партию, сами знаете на какую …
– На какую?
– На парламентскую.
– Так Сафонов же не в его партии.
– Они все – его.
– Что вы говорите…
– По этому решено с нашей стороны вашу деятельность курировать.
– У нас уже был один куратор…
Владимир Петрович как-то неопределенно то ли хмыкнул, то ли хрюкнул в сторону моря:
– А, Камчатский… Седые яйца, наполовину лысые – а всё туда же…
Профатилов благоразумно промолчал, не стал уточнять куда «туда же».К концу ужина Михаил Иосифович и Владимир Петрович даже «подружились» – перешли на «ты» и стали называть друг друга Миша и Вова. Заспорили об азиатчине в славянстве – вечная тема с недавних пор. Так кто мы, в конце концов, европейцы или азиаты? И куда теперь идти стране, на Запад или Восток, если учесть, что нас нигде не ждут? Вова настаивал на том, что у нас свой путь и надо стоять на своем. Хоть по седые помидоры, хоть по подбородок. А все границы и деления условны и проходят лишь в воспаленных мозгах желающих разорвать нашу великую и неделимую. Миша пытался убедить «друга», что есть общечеловеческие стандарты демократизма, а всякая самость только плодит самодуров. И как было бы замечательно, если не было бы так хорошо. А виноваты во всем коммунисты, которые всех обманули, а мы им так верили. Эх, как мы им верили…
Прощаясь, расчувствовавшийся Вова подарил Мише небольшую пластмассовую коробочку, напоминающую дистанционный пульт управления телевизором, и к ней в придачу коробочку побольше.
– На, брат Миша, бери! Разгромишь избирательный штаб Сафонова к чертовой матери!
– Вова, это что, бомба? Террор не наша метода!
– Упаси Боже! Мы пойдем другим путем, Миша. Это – импульсный излучатель. Обрушишь весь софт его офисной техники в секунду! Все тексты, листовки, биографии, планы, агитки – все в тартарары.
– И как он работает?
– Как молния!
Владимир Петрович нажал на пульте маленькую кнопочку и из той коробочки, что побольше, выскочила нервическая голубая электрическая дуга. Пошарила по полу вокруг стола, словно принюхиваясь, и рывками поползла к барной стойке. Охранный Вовик боязливо поджал ноги. Дуга было дернулась к нему, но раздумала и махнула через стойку прямо к рубильнику. Взвизгнул на высокой ноте и подавился песней магнитофон. Свет в кафе блымнул и погас. Похоже, сегодняшний вечер себя исчерпал до донца. Михаил Иосифович поднялся из-за стола и горячо обнял обретенного «друга»:
– Круто, Вова. Спасибо за подарок.
– И напоследок, Миша, дай-ка мне свой телефончик – забью в него свой номер.
Владимир Петрович поколдовал над клавиатурой и, возвращая трубу, пояснил:
– Я буду у тебя под цифрой «0».
– Почему «0», а не «01», «02» или «007» к примеру?
– Так быстрее, Миша, потому что в экстренных случаях, когда ко мне обращаются, вторую цифру набрать уже не успевают.