Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Меня пронзает острая точечная боль — где-то между сердцем и горлом, словно в меня впился рыболовный крючок.

— Она знала, что ей осталось совсем немного, поэтому легла в «Элкленд-Медоуз», чтобы они ухаживали за ней. Они на этом специализируются.

Свет от луны делает темные круги у него под глазами еще темнее, впадины на его щеках — еще глубже.

— Однажды боль стала настолько невыносимой, что они спросили, хочет ли она оставаться в сознании или просто уснуть на все время, что ей осталось. Она решила, что хочет уснуть. И мы попрощались. Я выбросил телефон, потому что теперь в нем совсем не было смысла — кому бы я стал звонить?

Бледная полоса дневного света все еще полыхает в небе, но луна уже вышла. Она то скрывается за облаками, то выныривает снова, окруженная серебристо-белым ореолом. Черные и жемчужные сумрачные тени паутиной растягиваются на траве.

— Мне очень жаль, — говорю я. Это единственные слова, которые я нахожу.

— Все в порядке, — отвечает он.

На самом деле не в порядке. Слов недостаточно.

Я начинаю тянуться к нему, затем останавливаюсь. Я придвигаюсь ближе к нему и беру его руку. Его пальцы вздрагивают, затем обвивают мои. Его руки кажутся хрупкими, как птицы, кости — вытянутыми и тонкими, кожа — раскаленной. Он легонько сжимает мою руку.

— Ты никогда не рассказывал мне, — слова слетают с моих онемевших губ в холодный воздух. — Почему.

— Казалось нечестным все это на тебя вываливать. И я не хотел тебя напугать. Ты… ты, кажется, мой единственный друг.

Снова это слово. Эмоции закипают под кожей, неприятные, словно к центру грудной клетки направлены сотни тонких проводков и кто-то их дергает, заставляя все нутро вибрировать.

— Странно это признавать вот так вот — на пустом месте, да? Но да, я одиночка. Звучит лучше, чем сказать как есть: «ботаник без социальной жизни».

Мне не удается это усвоить:

— Но ведь ты же общаешься с людьми в колледже, не так ли.

— Бывает. Но это другое. Мы обсуждаем передачи по телику, которые нам нравятся, или музыку. Мы не разговариваем вот так.

Я ничего не отвечаю. Я пытаюсь справиться с дыханием.

— Кажется, я только что вывалил все это на тебя. Именно этого я и боялся. Боже. Прости.

Он все время извиняется.

— Я плохой друг тебе, — говорю я.

— А вот и нет. Ты несколько раз оставалась со мной до четырех утра, потому что я не мог уснуть. Помнишь?

— Ну, у меня не было занятий получше.

— Ты все время обесцениваешь свою доброту. Почему тебе так важно, чтобы другие думали, что ты приятный человек?

— Я не приятный человек.

— Ну, здесь я с тобой не соглашусь.

Я выпускаю его руку, мои пальцы внезапно замерзли.

— Я этого не умею, — шепотом говорю я.

— Чего «этого»?

— Вот этого всего.

Он едва заметно улыбается.

— Думаю, будем действовать по обстоятельствам, — он закусывает нижнюю губу. — Хочешь пообедать завтра вместе?

— У меня работа.

Он опускает глаза.

— Но, может, мы можем поужинать вместе, — продолжаю я.

Его дыхание прерывается.

— Серьезно? В смысле, здорово! Прекрасная идея!

— Хочешь, снова пойдем в «Бастерз»… или еще куда-нибудь.

— Вообще-то, я думал… может, ты придешь ко мне в гости?

Я моргаю и поворачиваюсь к нему. Несколько секунд я не могу ничего ответить от удивления.

— На самом деле я неплохо готовлю, — добавляет он.

Что может означать это приглашение? Что это будет означать, если я соглашусь?

— Мы просто поужинаем вместе, — говорю я. — У нас не будет секса.

Его щеки заливаются краской.

— Ну да. В смысле, нет, конечно.

— Что именно, — спрашиваю я.

— Это вопрос?

— Да.

— Прости… так ты спрашиваешь меня…

— Я хотела бы ясно обозначить границы, — говорю я. — Я никогда раньше не оказывалась в подобной ситуации, поэтому мне нужно понимать, чего ты ожидаешь.

Его лицо становится ярко-красным.

— Я просто хочу приготовить для тебя ужин. Честно. Я не планировал к чему-либо тебя склонять. После вчерашнего я подумал, что нам не стоит торопиться.

Я вытягиваю из рукава торчащую нитку.

— Остаться друзьями, ты хочешь сказать.

— Если ты этого хочешь.

— Хочу ли я этого?

У животных все намного проще. У людей все так запутанно и неоднозначно. Есть люди, которые остаются друзьями и никогда не занимаются сексом. Есть друзья с привилегиями, у них есть секс, но они не обременяют себя другими аспектами отношений. И наконец, есть романтика, которую я вообще не понимаю.

Все это кажется опасным. Мне следует сказать «нет», мне стоит отступить, собраться, попробовать понять, что все это значит.

— Да.

На его лице сияет широкая улыбка, и внезапно, несмотря на все опасения, я рада, что согласилась.

— Прекрасно. Я пришлю тебе адрес.

Я киваю.

Мы смотрим друг на друга, и я замечаю, как снова увлеклась этими удивительными глазами. Голубое на голубом. Никогда не видела подобных глаз. Я хочу задать вопрос, но слова застревают в горле.

— Знаешь, — говорит он, — я, кажется, понял.

— Что?

— Чем ворон похож на письменный стол.

Я поднимаю брови:

— Почему.

— Ни один из них не сделан из сыра.

Я несколько раз моргаю.

— Ты ведь сейчас просто дурачишься.

— Зато ты улыбнулась, — его голос смягчается. — У тебя красивая улыбка, знаешь.

Я удивленно касаюсь собственных губ. Я даже не заметила, что улыбаюсь.

Позже тем же вечером, сидя на диване, я открываю ноутбук: «Голубая склера». Я забиваю слова в поисковик, и он выдает мне список медицинских сайтов. Я нажимаю на ссылку и начинаю читать.

«Голубая склера может быть результатом потери водяного слоя, что вызывает истончение тканей и делает видимой темную сосудистую оболочку».

Я прокручиваю ниже — к причинам. Сайт приводит сорок семь возможных медицинских причин. Среди них — нарушения в опорно-двигательной системе, хромосомные и глазные нарушения, увеличенное мочевыделение. Я думаю, не позвонить ли Стэнли и спросить, как часто он мочится, но быстро отбрасываю эту идею и продолжаю листать возможные причины, перечисленные на сайте. Иногда, написано там, нет никакой особенной причины. Это может ничего не значить.