Когда мое сердце станет одним из Тысячи

— Правда?

— Мне просто кажется, что они милые.

Я киваю.

— Ну тогда я не буду их снимать.

Он снова заливается румянцем, скрещивает руки на груди, упираясь пальцами в бицепсы так, что кожа вокруг ногтей белеет.

— Дело в том… что я…

Я жду.

— Неважно, — он улыбается, мышцы на его лице подрагивают. — Я сейчас должен спросить «ко мне или к тебе», да?

Я даже не думала, где мы займемся этим.

Вспоминаю свою квартиру: куча вещей на полу, пустые стены, вытертый ковер, опустошенный холодильник с куском плесени, который раньше был сэндвичем с ветчиной и который я не выбрасываю, потому что боюсь его коснуться. Я решаю, что не хочу, чтобы он видел мою квартиру. Но мысль о том, чтобы оказаться в чужой квартире, пугает еще больше, — это как оказаться в другой стране, законов и языка которой я не знаю.

— Ни то, ни другое.

— Куда тогда?

— Недалеко есть мотель. Я могу нас туда отвезти.

— Мы что, и правда сделаем это по всем правилам секса на одну ночь?

— Я не знаю, — говорю я. — Не знаю, как обычно происходят случайные связи. Но в мотеле будет удобнее.

Он опускает глаза. Улыбка потухает на его лице.

— Ну как скажешь.

Интересно, что он собирался сказать, но остановился. Что такое это было. Думаю, не задать ли вопрос. С другой стороны, если он недоговорил, может, это и не так важно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Прошлой ночью, готовясь ко встрече со Стэнли, я скачала около десяти гигабайтов порнографии. Я уже знала биологию секса, а вот технику, различные позиции и хитрости — нет.

В больших дозах жесткое порно очень быстро становится скучным. Если промотать диалог и отключить музыку, все сводится к просмотру того, как два потных незнакомца бесконечно качаются, вталкивают и сосут. Есть в этом нечто механическое.

Во время просмотра я поняла, что с большим количеством смазки почти все что угодно можно засунуть куда угодно, а некоторым женщинам, судя по всему, нравится, когда их шлепают мужчины в униформе. Но в итоге я осталась с ощущением, что не так уж много узнала.

На обоях в комнате мотеля синие гвоздики сгруппированы по две и по три. Два-три. В Древнем Китае считалось, что у некоторых чисел есть сексуальное значение. Простые числа считались мужскими, а число двадцать три считалось особенно сильнодействующим, потому что образовано суммой трех простых чисел, следующих друг за другом. Мой возраст, семнадцать, — тоже простое число, а также сумма первых четырех простых чисел.

— Элви?

Мой взгляд перепрыгивает на Стэнли. Он сидит на краю кровати, вертя свой костыль. Он откашливается.

— Хм, слушай… Я не уверен, что смогу заняться этим не касаясь тебя. В смысле, я постараюсь не касаться. Буду держать руки на кровати, но…

— Если это случится нечаянно, то я переживу. — Я верю, что он не будет касаться меня специально, хотя обычно я никому так не доверяю. — Просто будь осторожней.

— Хорошо, — голос его звучит тише. — Обещаю. — Он все еще полностью одет. Может, он ждет, что я начну.

Я начинаю расстегивать рубашку.

— Подожди, — говорит он. Я останавливаюсь.

Его щеки заливает румянец.

— Обычно люди целуются, прежде чем снимать одежду.

Я наклоняю голову.

— Ты хочешь меня поцеловать.

Он краснеет еще больше.

— Я, ну… это вопрос?

— Да.

— Извини, я не всегда понимаю, когда ты задаешь вопросы. — Он замолкает. — А ты хочешь?

На мгновение я задумываюсь. Когда я смотрю по телевизору, как люди целуются, мне всегда кажется, что они пытаются съесть друг другу лицо, и при этом издают звуки, напоминающие, как вантузом прочищаешь засор в туалете.

— Думаю, достаточно просто раздеться.

Он вздрагивает.

— Слушай, может, включим отопление? Тут как-то хол…

Я снимаю рубашку. Стэнли вцепляется в край кровати, словно сейчас упадет.

Руки у меня немного трясутся, пока расстегиваю застежку лифчика, затем лифчик падает на пол. Зрачки у Стэнли расширяются, а кадык ходит вверх и вниз, когда он сглатывает.

— Ух, — голос его звучит тихо и почти бездыханно. Не понимаю, чему тут изумляться. Просто грудь. У любой девушки она есть.

— Они маленькие, — отмечаю я.

Он моргает.

— Что?

— Мои сиськи.

— Совсем нет. Не маленькие, в смысле.

Я смотрю вниз.

— Ну это факт.

— Они идеальные. Просто… — он издает короткий нервный смешок. — Несколько странно слышать от тебя слово «сиськи». Это как если бы мистер Спок сказал «ублюдок» или что-то такое.

Я пожимаю плечами.

— Они прекрасные, — ласково говорит он. — Ты — красивая.

Эти слова смущают меня, заставляют чувствовать себя голой гораздо больше, чем просто без лифчика. Он не должен говорить такие вещи.

Воздух в номере мотеля холоднее моей кожи. На руках и груди появляется гусиная кожа, грудную клетку распирает, я изо всех сил пытаюсь вернуть дыхание под контроль. Не знаю, возбуждение ли это, но я очень явственно ощущаю свое тело, больше обычного. Сквозь чулки я чувствую шершавость ковролина под стопами, вес собственных костей, шепот крови, бегущей сквозь мозг и сердце. Дыхание учащается, и грудную клетку сдавливает.

Руки все еще трясутся. Мне что, страшно?

Я не беспокоюсь за техническую сторону дела, она довольно простая. Прошлой ночью я попробовала сделать это пальцами, и, несмотря на небольшое жжение, было не больнее, чем когда случайно натыкаешься на стул в темноте по дороге в туалет. Нет, я боюсь, что сделаю или скажу что-то, что все испортит, и он в отвращении отвернется от меня. Или что я запаникую.

Но решения своего я не изменю. Не сейчас.

Я стою голая по пояс и говорю:

— Раздевайся.

Он возится с первой пуговицей на рубашке. Затем начинает искать провод от лампы, чтобы выключить свет.

— Не надо, — говорю я.

Он замирает.

— Мне нужно видеть, что я делаю.

Мышцы на его шее напрягаются, он сглатывает:

— Окей.

Меня охватывает сомнение, сеть проводков и струн с силой растягивается по всему телу, и я снова начинаю гадать, хочет ли он всего этого. Может, он передумал. Может, он разочарован видом моей по-мальчишески плоской груди и костлявых ключиц. Я никогда особо не задумывалась о своем теле и его привлекательности, но если взглянуть объективно, похвастаться мне особо нечем.

Затем я опускаю взгляд на его ширинку и замечаю, как она оттопырилась.

Несколько секунд я просто неподвижно смотрю. По телу пробегает дрожь. Но не от страха — от возбуждения.

Вот доказательство. Он делает это не потому, что я попросила, не из жалости ко мне. Он этого хочет. Он хочет меня.

Мое дыхание внезапно становится очень громким и нетерпеливым.

Я замечаю, что он уставился на мою грудь. Он замечает, что я заметила, и отводит глаза.

— Хочешь потрогать их, — говорю я.