Когда налетел норд-ост

— А она вам не нравится?

— Ничего. Вполне курортная девочка.

— А это плохо, да?

— Преотлично… Пожили бы у Баренцева моря — не такими были бы… А впрочем, правильно делаешь, что никого не жалеешь — рви и дери! Тебя тоже никто не пожалеет.

— Не понимаю, — сказал Колька, — кто меня должен жалеть?

— А тут и понимать нечего: живи и не будь дураком… А вон и начальство идет… Ну как успехи, Евгения?

— Плохо. Лермонтов, говорят, здесь не был. Он болел, когда тут стоял Тенгинский полк. Это мне сказала учительница русского языка. Она посоветовала поговорить с бывшим учителем литературы. Он сейчас на пенсии… Не знаю, стоит ли идти? И так все ясно…

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — с преувеличенной горечью сказал Дмитрий. — Но ничего, не унывайте! Исследователи не должны вешать носа от первых неудач. Выведаем все у пенсионера… Экспедиция, вперед!

Во двор старого учителя вошли втроем. Учитель сидел на чурбачке и ремонтировал табуретку. Узнав о цели прихода, он пригласил всех в свою комнатенку с книгами на этажерке и репродукциями передвижников из «Огонька», приколотыми кнопками к стене. Конечно же, он подтвердил и еще более обосновал слова учительницы: Лермонтов в Тенгинке никогда не был — ни в Верхней, ни в Нижней. То же самое сообщили в Центральном архиве одному московскому писателю, который каждое лето жил здесь и специально интересовался этим вопросом. И все-таки при содействии писателя местные власти обратились в вышестоящие инстанции с просьбой присвоить Нижней Тенгинке имя поэта. Сделать это надо было потому, что где-то неподалеку поэт все-таки был, а кроме того, нынешние почтальоны часто путают Верхнюю и Нижнюю Тенгинку и доставляют письма не по адресу…

Под конец Женя спросила, почему в довоенном томе избранных сочинений Лермонтова приведен рисунок Тенгинского редута-форта на реке Шапсухо. Учитель достал с этажерки книгу и раскрыл ее.

— Да, есть такой… Но кто вам сказал, что это рисунок Лермонтова?

И правда, подписи поэта под рисунком не было.

— Вот так, — сказал Дмитрий, когда старый учитель проводил их до калитки и долго улыбался на прощанье. — Главное, чтоб адреса не перепутали, потому и назвали… Ясно?

— Вы неисправимы. — Женя вздохнула и отвернулась.

Глава 8 ВИД С МАЯКА

Они шли вдоль зеленой, клокочущей в камнях реки Шапсухо, на ходу ели кизил, терн и ежевику… Колька плелся сзади. Ему было скучно, но он не жалел, что пошел сюда, хотя вдвоем с Дмитрием у моря было бы куда интересней. Сейчас Дмитрий мало обращал на нею внимания и больше обычного поругивал, чтобы покрасоваться перед этой девчонкой. А Женька эта неплохая: крепкая, смелая, красивая и, видно, добрая, хотя и не очень-то приязненно посматривает на него. И все-таки Кольке было скучно. Ужасно хотелось что-нибудь выкинуть, подурачиться, поразвлечься… Но как?

Вдруг он увидел впереди огромное дерево грецкого ореха, нашел палку и стал сшибать плоды. Иногда орехи падали вместе с потемневшей кожурой, иногда вываливались из нее.

Колька услужливо протянул Жене горсть орехов в зеленой кожуре; она поблагодарила, взяла один и зубами стала обгрызать кожуру.

— Что ты делаешь, выбрось! — крикнул Дмитрий и дал звучную затрещину Кольке. — Беги к речке и мой руки и губы! — Он вытащил носовой платок и принялся вытирать Женины губы.

— А что такого? — ничего не понимая, спросила Женя.

— Да ты сейчас чернеть начнешь от ореховой кожуры! В негритянку превратишься! Вот уже начала чернеть…

— Нет, правда? — В словах Жени зазвучал неподдельный страх.

Колька стоял неподалеку и посмеивался: так местные мальчишки разыгрывали новичков из отдыхающих.

Женя с остервенением начала тереть губы, потом руки: кончики пальцев и каемка под ногтями в самом деле густо почернели. Затем Женя подбежала к Кольке и стала его колотить. Он, счастливый, что номер удался, орал и смеялся на всю долину, однако вырваться из ее крепких рук не мог.

— Получил? Доволен? Еще будешь?

— Буду! Доволен! — зачастил Колька.

Женя и Дмитрий улыбались.

Женя шла легко, быстро, не чувствуя усталости. День был прекрасный: прозрачное небо, дымчатые горы, леса и долины, чистый благодатный воздух. С каждым шагом она все полней ощущала радость и благоухание. Жене было удивительно и как-то странно, будто она на глазах становится — нет, уже стала — немножко другой: легкой, невесомой, принадлежащей уже не столько себе, сколько всей этой невозможной красоте, разлитой вокруг.

Она даже посмотрела на свои запыленные синие старенькие кеды, на загорелые ноги и руки, и было как-то непостижимо — они совсем не изменились, и только она, Женя, была уже не прежняя, а немножко другая, и знала это лишь она одна.

Когда они вдоль речки добрели до Лермонтова, Женя захотела посмотреть на то, что осталось от старинной крепости, построенной для защиты от горцев. Там все-таки поэт мог быть, а если и не был, то по досадной случайности. И все, что она увидит, нужно будет подробно описать Инке: может, это и пригодится ей для какой-нибудь работы. Так хотелось помочь ей, чем-то обрадовать. Сейчас, наверно, Инка ковыляет на костылях по своей душной от сигаретного дыма, забитой книгами комнате, а она, Женя, легкомысленно расхаживает в веселой компании среди таких красот. Нельзя, нехорошо, бессовестно быть такой беспечной и счастливой.

Древние рвы так заросли кустами и травой, заплыли болотом, что их почти не было видно. Как все меняет время. Оно не считается с тем, что потомкам захочется увидеть все это в первозданном виде.

Цепким взглядом, стараясь все запомнить, Женя оглядела эти полузаметные теперь рвы и валы, оставшиеся от крепости. Потом негромко сказала:

— Ну, поехали к себе, что ли?

— Опять пешком? — спросил Колька. Он не видел и не понимал, что творится с ней. — У меня ноги не казенные… Вон сколько машин ходит!

— Бедняга! — усмехнулся Дмитрий. — Сейчас мы тебя усадим к какому-нибудь шоферу и попросим, чтоб поаккуратней ехал на поворотах, а то растрясет.

Колька надулся и поплелся за ними.

А Женю так и несло вперед, и она с трудом сдерживалась, чтобы не обогнать Дмитрия, старалась не улыбаться, не показывать блеска своих глаз.

Вскоре миновали мост, перекинутый над тихой, заросшей у берегов рекой, и пошли по дороге, проложенной по краю отвесной скалы. Вверху над ними каменная стена с кривыми слоями породы, с дубками и грабами, а где-то внизу пенилось море, гнало на берег за валом вал, с грохотом разбивалось о камни и скалы. Услышав его шум, Женя вдруг почувствовала нестерпимую жажду.

— Мальчики, хочу пить… Просто умираю!

— Потерпи, — Дмитрий взял ее под руку. — Видишь, все ручейки пересохли.

Она видела, но пить от этого хотелось не меньше. Над ними пролетел вертолет, и тень его, похожая на мельницу, перечеркнула их.

— На маяке попьешь, — сказал Колька. — Скоро уже. Дядя Дима, мы там заодно и с Валерой сможем поговорить о моторке. Хорошо?

Впереди показался маячный городок, огражденный заборчиком, и знакомый белый маячный дом с башней. На заборчике у калитки Женя увидела надпись: «Вход воспрещен, злая собака». Выходит, не только яблоки и груши собственников может охранять злая собака! Кстати сказать, у маяка на большом огороженном участке росли яблони, груши и что-то на грядках.