Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— Голубом, — издали поправил Колька.
— «Что кинул он в стране далекой, что ищет он в краю своем…»
— Родном, — сказал Колька.
«Зря юродствует Дмитрий, — подумала Женя, — или он считает, что люди не понимают, не чувствуют этого и принимают все за чистую монету?»
— Ого, да вам хоть в клубе на смотре народных талантов выступать! — продолжал Дмитрий.
Чрезмерно доверчивый Геворг, кажется, был польщен:
— Что вы, что вы! Где уж мне…
— Скажите, а в вашей памяти или в памяти вашего дедушки, вашей бабушки или в памяти других пожилых людей села не сохранились
«Что он делает, разве можно так!» — опять поежилась от неловкости Женя.
— Да вам лучше, молодой человек, сходить по всем этим делам и за легендами в Тенгинку, в Верхнюю Тенгинку…
Женя вдруг вспомнила, как вечером накануне ее отъезда Инка раскрыла большой том довоенного издания избранных сочинений поэта и попросила обратить особое внимание на страницу, где рядом с замечательным стихотворением «Сон» был рисунок: полосатые сторожевые будки, дальше — горы и надпись: «Тенгинский редут-форт на Шапсухе». Выходит, поэт все-таки был здесь? Как бы мог он иначе нарисовать это? И вряд ли просто так назвали его именем село. Кроме того, Лермонтов служил именно в семьдесят седьмом Тенгинском полку…
— Скажите, а эта речка, которую мы переезжали, Шапсухо? — спросила Женя.
— Она самая… — подтвердил Геворг. — Так вот о чем я говорю: в Верхней Тенгинке есть школа, там живут учителя, а здесь у нас с образованными похуже. Есть военные на пенсии, так они вряд ли… Правда, здесь ребята из Джубги вчера выкапывали пушку из бывшей крепости и ихний учитель рассказывал что-то про Лермонтова, но я запамятовал. Да и некогда было слушать: индюшки некормленые были.
— А где они выкапывали пушку? — спросила Женя.
— А вот там, повыше моста.
— Колька, знаешь где? — спросил Дмитрий.
— Откуда?
Дмитрий назидательно погрозил пальцем:
— Ну смотри, убеги у меня еще раз от столь важных краеведческих мероприятий.
Пока они шли к месту, где Колькины дружки выкапывали пушку, Женя говорила:
— Вы подумайте, мальчики: эту пушку, может, видел Лермонтов, слышал ее выстрелы и даже, возможно, сам стрелял…
— Исключено, — сказал Дмитрий, — он никогда не был артиллеристом.
— Правильно, — согласилась Женя. — Но разве он не мог быть рядом и видеть, как из нее стреляли? Вы с такой уверенностью обо всем судите и часто ради красного словца не щадите родного отца. Вы не думаете, что своими словесными упражнениями иногда обижаете людей?
— Эти люди не так обидчивы, как вам кажется, — хладнокровно сказал Дмитрий.
— Как знать.
Сквозь заросли лозняка и ежевики они спустились к полупересохшей каменистой речке, и какой-то курносый мальчишка-рыбак привел их к пушке. Она была длинная, как бревно, страшно ржавая, с забитым песком дулом. Колька нагнулся, попытался сдвинуть ее с места, но не смог.
— Ничего себе! — Он вытер ржавые руки о штаны.
— Ты что-нибудь знаешь про нее? — спросила у мальчишки Женя.
— А чего тут знать? Приехали с лопатками дурачки из Джубги. Делать, видно, нечего. Куда она? В металлолом и то не возьмут, наверно… Стара!
Колька про себя улыбнулся: точно! Верно говорит. Только рыбак он, видно, никудышный — три жалких окунька и сазанчик
болтались на кукане.— Сам ты стар! — сказала Женя. — Ничего тебя не интересует, кроме этих мальков. И не стыдно было отнимать жизнь у таких рыбешек? Пошли, мальчики, в Верхнюю Тенгинку…
До Верхней Тенгинки было километра четыре. Они шли туда по хорошей дороге, мимо табачных полей, ореховых посадок, мимо густых переплетенных лианами деревьев. А внизу раскинулись поля и сады на обширной долине. Виднелись домики, колхозные фермы, река, кинутая извилистым шнурком. А за ними голубовато-дымчатые горы.
Женя не могла налюбоваться.
Вдруг сзади прогудела машина. Колька вылетел на дорогу и поднял руку.
Машина резко затормозила.
— Лезем! — Колька бросился к кузову.
— Пожалуй, — Дмитрий шагнул к машине. — Километра три еще до Тенгинки. Давай, Женя, подсажу. — И осторожно коснулся ее плеч.
Все-таки сегодня она показалась ему лучше, чем вчера на «Лазурите», — крепкая, собранная, с фигурой завзятой спортсменки. Девчонистая, но не из робких. Нравилось, что она не поддакивает ему, как другие, не отмалчивается и ничего из себя не строит.
— Ну, так едем? — Дмитрий нетерпеливо поставил на скат машины ногу.
— Езжайте, — сказала Женя, — там подождите меня.
— Да не бойтесь, — крикнул из кузова Колька. — Здесь дорога прямая!
— Желаю удачи! — Женя помахала им рукой и пошла по дороге.
Дмитрий убрал со ската ногу. Колька, поругиваясь, спрыгнул на землю.
— Езжай… Барышня решила прогуляться, — сказал Дмитрий шоферу и побежал по шоссе.
Женя по пояс стояла в зеленой чащобе и ела какие-то черные ягоды. Дмитрий выхватил из ее рук одну ягоду, бросил в рот и скривился, настолько она была кислой.
— Что это?
— Терн, — сказал Колька. — А вон дикий виноград, смотрите! — Он потянулся вверх и сорвал с обвившей дерево плети несколько гроздьев: виноград был черный и мелкий. — Попробуйте, — он протянул одну гроздь Жене, вторую Дмитрию.
— Ничего, — одобрила Женя, — есть можно… До чего же здесь благодатная земля: брось пригоршню ягод — вырастет лес…
— Брось гусиное перо или на худой конец авторучку — вырастет гениальный поэт, — тем же тоном продолжил Дмитрий.
— Право, в вас есть что-то недоброе…
— Очень метко и справедливо! И впредь тренируйте на мне свою наблюдательность и набирайтесь доброты. — И они громко рассмеялись.
Село оказалось большим, тихим, небедным. Оно встретило их хрюканьем поросят, петушиным пением, запахом хлеба.
Пока Женя ходила в школу, Дмитрий с Колькой сидели на лавочке под развесистым, могучим, как туча, ясенем.
— Скоро занятия… Хочется в школу? — спросил Дмитрий.
— За кого вы меня принимаете? Здесь учиться еще можно — горы и леса, а вот в Джубге, рядом с морем…
— Ясно. Люди едут издалека, последние деньги собирают и одалживают, чтобы покупаться в море, поваляться на гальке, а вас оно делает оболтусами и лоботрясами… Так?
— Нет! — сказал Колька. — Не так!
— Понимаю. Здесь можно драть по двадцать пять копеек за кукурузину и два рубля за деревянный ящик, «дикарю» некуда деваться — берет… Ну, был в кино со своей крашеной?