Когда налетел норд-ост

Когда они вышли из кафе, с моря по-прежнему дул сильный ветер, сдувал на одну сторону ее густые волосы, приятно холодил лицо. Слушая шум прибоя, Дмитрий думал, куда бы лучше отправиться с ней завтра: в ресторан или на танцы в дом отдыха «Центросоюз»?

— Ну, мне пора на турбазу.

— Жаль расставаться, но что поделаешь? — Дмитрий поправил лямку рюкзака на правом плече и пошел рядом с ней по Набережной улице.

— Плохо, что автобусы туда не ходят, — сказала Женя, — а то бы через десять минут была на месте…

— Когда мы встретимся? — спросил Дмитрий. — У вас там, надеюсь, не палочно-туристский режим?

— Не успела разобраться.

— Ну так как решим?

— Что? — Женя откинула со лба волосы и внимательно посмотрела на него.

— Завтра увидимся?

— Как хочешь. — Он почувствовал в ее голосе безразличие и усталость, увидел, как дрогнули ее сухие, потрескавшиеся губы, и в нем что-то непривычно дрогнуло. Но он тут же взял себя в руки и жестковатым голосом спросил:

— Где?

— Мне все равно.

— Приходи завтра в девять сюда. Я живу за этой калиткой. Не увидишь меня на пляже — заходи домой.

— Ладно… — неуверенно сказала Женя, и в глазах ее, как показалось Дмитрию, что-то влажно блеснуло. — Я пошла…

— Давай руку. — Дмитрий пожал ее узкую сухую ладонь. — До скорой встречи, — и зашагал к бабкиной калитке.

Ему очень хотелось обернуться и посмотреть, как она будет разуваться и переходить речушку, как будет двигаться ее маленькая фигурка вдоль ревущего моря по направлению к Ежику, но он сдержался.

Дома Дмитрий прилег на койку, вытянул уставшие ноги. Заложив под голову сцепленные руки, уставился в потолок и представил, как идет сейчас Женя по пустынному берегу неспокойного моря, спотыкаясь о камни и коряги, выброшенные волнами. А до Голубой бухты четыре километра.

За стеной вдруг раздался быстрый нетерпеливый шепот Елены:

— Ну, ну? Чего ж ты?.. Да не бойся, они ушли со Светкой на час, а теща — к какой-то старухе. Познакомились здесь…

— А если нагрянут? — с акцентом спросил незнакомый мужской голос.

Дмитрий не двигался. Уйти? Но с какой стати?

— Не думала, что ты такой! — Елена тихонько засмеялась, за стенкой что-то зашуршало, об пол стукнулись сброшенные туфли.

— О ты моя… золотоволосая, — зашептал жаркий, с придыханием, мужской голос. — Давай уйдем туда же. Ты успеешь вернуться…

И Дмитрий услышал слова, которые совсем недавно говорил и он. Внутри что-то царапнуло. Он решительно встал, громко стукнул ногами об пол и радостно сказал:

— Ах это ты, Геннадий, ну входи, входи! Елена? Не видел. Где ж ей быть, как не дома? Ну говори же! Чего ты молчишь! Геннадий! Куда ты уходишь?

Дмитрий замолк. За стеной послышалась судорожная возня.

— Куда ж я, куда? Я говорил тебе… Он сейчас войдет… Он…

— Прыгай в окно! — приказала Елена. — Ну скорей. Ты мужчина или нет? Быстро!

Скрипнуло окно, и раздался стук туфель.

Дмитрий засмеялся, взял со столика «Комедиантов» Грина, раскрыл, глянул на страницу и четко увидел в россыпях разбежавшихся темных букв галечный берег и маленькую бредущую вдоль него фигурку…

Глава 10 КОЛЬКА И ЛИЗКА

В этот вечер Колька выцеливал из пневматического ружья тигра. В тир опять вошла Лизка.

— Ну опоздаем ведь… Уже пускают!

На Лизке было коротенькое платьице, рыжие волосы подняты стожком, а краешки губ были слегка — ни один учитель не придрался бы — подведены помадой.

— Да постой, не говори под руку, — Колька нажал спусковой крючок, но тигр на противоположной стенке и не шелохнулся. — Возьми поешь, — Колька подставил ей карман, набитый орехами.

Лизка сунула руку, захватила такую горсть, что рука не вылезала обратно. Пришлось немного отсыпать.

Колька снова прицелился. И когда стало слышно, как рядом, в открытом кино, заиграла с экрана музыка, нажал крючок: тигр свалился и закачался.

— Видела? — вскрикнул Колька.

Лизка громко защелкала орехами.

— Коль, мы уже опоздали… Началось!

— Погоди, вот собью самолет, и пойдем.

В тире оставался не один он. Человек шесть с ружьями стояли у барьера. Они выбирали мишени и целились. Выпустив все пульки, Колька купил еще — на кукурузе он неплохо подзаработал. Хватило и на кино, и на длинный блестящий фонарик, и еще бренчало в кармане рубля полтора мелочи.

Лизка крутилась за его спиной и ныла.

Сбив наконец самолет, Колька зашагал к двери кинотеатра и протянул контролерше билеты. Все уже сидели на длинных скамейках, а они с Лизкой шли по гремящей под ногами гальке — ее специально завезли с моря, чтоб после дождей не было грязи. Уселись не на свои места, а где поудобней. Шла польская картина «Как быть любимой». Колька бросал в рот орехи, оглушительно щелкал в прислушивался, как в тире звучно хлопали выстрелы и постукивали о стенку свинцовые пульки.

Картина показалась ему скучной и бессодержательной. Какая-то немолодая тетка летела на самолете в Париж. Хорошенькая стюардесса то и дело подавала ей на подносе по рюмочке коньяку. Тетка вспоминала прожитые годы: театр в Варшаве, свои роли, любовь к актеру, игравшему главного героя. Потом случилась война, в город явились нацисты, и этот актер, кажется, убил одного из их прислужников. Несколько лет актриса прятала актера у себя, а он все был чем-то недоволен, кричал, что она виновата, потом выпрыгнул из окна и убился. Муть какая-то, ничего не поймешь!

Во время сеанса в лучах киноаппарата то и дело вспыхивали ночные бабочки, и Колька вдруг подумал, что о ни очень похожи на самолеты, схваченные в ночи светом прожектора. Он щелкал орехи и жалел, что истратил на кино деньги и не сбил в тире еще утку.

— Раскуси, Колечка, — попросила Лизка и достала изо рта орех. — Ну никак… Зубы, боюсь, поломаю.

Колька кинул в рот мокрый орех, раскусил и протянул ей:

— Кушай.

Лизка вкусно захрустела орехом.

— Ну как тебе? — спросил он, когда картина кончилась и они вышли.