Когда она влюбляется

— Вот что я пытаюсь выяснить, — говорит он низким голосом. — Какая из твоих версий - настоящая Джемма?

Мое тело становится неподвижным, а его вопрос, словно змея, мечется в моей груди. Я сжимаю губы, пытаясь прогнать это тревожное чувство. — Я не знаю, что ты имеешь в виду, но этот разговор уже давно исчерпал себя.

Его реакция не такая, как я ожидала. В его глазах что-то вспыхивает, и он указывает на меня толстым пальцем. — Вот это. Этот огонь настоящий? Или ты просто притворяешься тем, кем не являешься?

Я стискиваю зубы. — Прощай.

Я разворачиваюсь и марширую через лужайку, отчаянно желая уйти от него и его проклятых вопросов.

Потому что, по правде говоря, он попал в самую точку.

Я не знаю, настоящий ли это огонь.

Все, что я знаю, это то, что он стал проявляться только после того, как я встретила его.

Я слоняюсь по вечеринке, лакомясь канапе и размышляя о том, почему я обычно ничего не сдерживаю рядом с Расом.

Думаю, это потому, что он - первый человек, чье мнение обо мне не имеет никакого значения.

Он может меня ненавидеть. Он может считать меня стервой. Или что у меня "несколько винтиков открутилось".

Мне все равно. Мое мнение о нем гораздо хуже.

В Нью-Йорке мне всегда приходилось быть осторожной с тем, что я говорю людям. Я давно поняла, что все, что я говорю кому-либо из членов семьи, с большой долей вероятности попадает к моим родителям.

Но Рас? Он не пойдет и не расскажет папе, как я с ним разговаривала, это точно.

Так что да. Это освобождает от необходимости говорить все, что у меня на уме.

А вот что не освобождает, так это то, что он меня за это осуждает.

Я сажусь на каменную скамейку у воды и засовываю в рот шпажку с креветкой.

— Джем.

Я оборачиваюсь на звук знакомого мужского голоса.

Это Винс.

Мой брат выглядит слегка раздраженным, он занимает место рядом со мной, в его руке стакан с виски. Я чувствую запах дорогого одеколона. От него всегда приятно пахнет.

— Эм, привет? Неужели меня даже не обнимают? — Я не видела его несколько месяцев.

— Ты не пришла поздороваться, — холодно отвечает он.

Я вздыхаю. — Простите, ваше величество.

У моего брата, как говорят некоторые, непростой характер.

Когда он жил дома, он терроризировал наш персонал. Мой брат - перфекционист и немного... Ну, скажем так, я слышал, как даже наша милая экономка Лидия называла его мудаком.

Я обхватываю его за талию и чмокаю в щеку. Через мгновение он обнимает меня в ответ.

— Ты красивая, — говорит он нехотя.

Я ухмыляюсь. Ласки никогда не были естественными для Винса, но с сестрами он старается. — Спасибо. Ты и сам выглядишь прекрасно.

Заходящее солнце сверкает на гладком зажиме его галстука. Я изучаю его безупречный профиль - точеный, с костной структурой, достойной смерти. Брови нарисованы. Это суровое выражение он носит с детства, но теперь, когда он стал взрослым мужчиной, суровость подчеркивается чем-то более смертоносным.

Интересно, приходилось ли ему пачкать руки в Швейцарии, или он все еще подпитывает свой комплекс превосходства, ограничивая свою незаконную деятельность перекачкой денег?

Винс способен на насилие, как и любой мужчина в нашей семье, но ему никогда не нравился беспорядок, который с ним связан.

Это одна из причин, по которой он уехал из Нью-Йорка.

Папа хотел, чтобы он продвигался по карьерной лестнице, начав с должности исполнителя - Винс сразу же посчитал, что это ниже его достоинства.

Поэтому мой брат придумал другой план развития карьеры. Он залез на один из банковских счетов папы и начал инвестировать состояние Гарцоло, выдавая себя за нашего отца. Пока его не поймали, он успел наторговать более пяти миллионов долларов.

Ему повезло, что его махинации принесли прибыль. Папа был в ярости, но, увидев новые балансы, успокоился.

Так Винс получил разрешение на выезд и продолжение роста наших инвестиций за рубежом.

Он проводит большим пальцем по циферблату своих часов. — Приятно видеть всех вместе. Вэл выглядит счастливой.

— Конечно, она счастлива. Она влюблена.

— Она выбрала хорошего мужчину, чтобы влюбиться. Достаточно сильного, чтобы Папа не утащил ее обратно домой.

— Ты говоришь так, как будто это был какой-то расчетливый шаг с ее стороны.

Он пожимает плечами. — А кто сказал, что это было не так?

— Ты не можешь быть серьезным.

— Послушай, она умница, что сделала то, что должна была сделать, чтобы улучшить свою жизнь.

— Конечно. Ты так и поступил. — Винсу было двадцать, когда он уехал, и это было пять лет назад. Он построил свое собственное королевство за океаном. Интересно, кому он его передаст, когда придет время заняться семейным бизнесом в Нью-Йорке?

Папа не молодеет, и Винс - его преемник. В конце концов, даже его способности к финансам не будут достаточным оправданием для того, чтобы держать его в стороне.

День, когда Винс вернется и возглавит семью, будет хорошим днем. Если бы у руля стоял мой брат, думаю, война с Риччи могла бы сложиться совсем по-другому. Папа - жесткий человек. Ему не хватает тонкости и сдержанности.

Винс - полная противоположность. Он интриган и мыслит нестандартно. Насилие для него - всегда последнее средство.

Он снова пожимает плечами. — Ни секунды не жалею об этом. Я бы никогда не смог жить с папой, который дышит мне в затылок.

— Некоторые из нас не могут позволить себе просто исчезнуть на несколько лет.

Теперь его внимание обращено на меня. — Ему повезло с тобой, Джем. Очень повезло. Он вырастил троих эгоистичных детей и одну самоотверженную дочь.

— Вэл не эгоистка. Она делала то, что ей говорили вначале.

— И теперь ты делаешь то же самое, — говорит он, опуская взгляд на мое кольцо.

— Мне не нужно объяснять тебе. Ты знаешь, как плохо все может сложиться.

Винс вернулся на похороны. Он стоял рядом с папой с мрачным выражением лица. Тито, наш погибший двоюродный брат, был его близким другом. Они вместе росли.