Когда она влюбляется

Я бросаюсь к ней и прижимаю ее к себе. Когда я вдыхаю ее запах, мои глаза расширяются.

От нее пахнет ликером.

Идиотка.

Должно быть, она спрятала бутылку с чем-то в своей сумочке. Еще не наступил полдень, а она решила напиться, гуляя по обочине дороги?

Ужас захлестнул меня. Я не должна была ее отпускать.

Мой испуганный взгляд метнулся к Рафаэле. Неужели он собирается выдать Клео нашим родителям? Не может быть, чтобы он не почувствовал ее запах, когда они вместе ехали в машине.

Мой жених подходит поприветствовать папу. Я едва дышу, наблюдая за тем, как они пожимают друг другу руки.

Мои молитвы услышаны, когда они обмениваются всего несколькими словами, после чего Рафаэле идет здороваться с мамой. Она бормочет извинения за поведение Клео. Он только кивает, а затем подходит ко мне. Я толкаю Клео за собой, стараясь убрать ее с глаз долой. Моя сестра достаточно безумна, чтобы провоцировать его даже сейчас.

Рафаэле изучает меня в своей обычной бесстрастной манере. Когда он смотрит на меня, я никогда не уверена, что он действительно видит меня. Для Рафаэле я всего лишь имя, написанное на контракте, и ничего больше.

Он не берет меня за руку, как это делал Нерон.

Не прикасается ко мне.

Он просто кивает в знак признательности и говорит: — Привет, Джемма.

ГЛАВА 8

РАС

Прошлая ночь была чертовым дерьмовым шоу, и это очень много для человека, прожившего на Ибице почти десять лет.

Весь вечер я не мог выбросить из головы образ залитого слезами лица Джеммы. Она покинула свое место, как только я вернулся к ужину, как будто не могла вынести моего вида. Некоторое время я колебался между тем, чтобы пойти за ней и попросить прощения, или дать ей свободу. В конце концов, я выбрал последнее.

Я не хотел рисковать и портить ей остаток вечера.

Она пыталась наслаждаться своим пребыванием здесь. От мысли о том, что она пришла сюда с надеждой и радостью, а ей в лицо впихивают помолвку, у меня защемило в груди.

Я ушел с вечеринки раньше времени, вырубился на кровати в одной из гостевых комнат Дема, не снимая одежды, и видел ужасные сны.

Сейчас уже позднее утро, и Мессеро только что приехал.

Тот факт, что я думаю, что с удовольствием пустил бы ему пулю в лоб, не сулит нашей встрече ничего хорошего, но я должен отбросить свои чувства, потому что Дем рассчитывает на меня.

Эта сделка с Гарцоло очень важна. Мы впервые работаем с американцами. Влияние Каморры широко распространено по всей Европе, но за последние годы ни одному из кланов не удалось пробиться в США. Если нам с Дамиано удастся наладить это сотрудничество, то это в значительной степени укрепит его позиции в качестве нашего лидера.

Так что, как бы мне это ни было неприятно, у Гарцоло и Мессеро есть рычаги влияния на нас. Мы хотим, чтобы все получилось, но нам нужно быть осторожными, чтобы не показаться слишком настойчивыми.

Пусть они думают, что мы им нужны больше, чем они нам. Скорее всего, так оно и есть.

Я достаю из шкафа запасной пиджак, надеваю его и спускаюсь вниз.

Слава богу, Мессеро и его команда не ночуют у нас. Они живут в пятизвездочном отеле в пятнадцати минутах езды от нас и пробудут здесь всего два дня.

Я смогу продержаться рядом с ним два дня.

В гостиной Дем и Гарцоло разговаривают с двумя другими мужчинами.

Один из них размером с медведя гризли. Второй - высокий и стройный, с резкими чертами лица и холодным взглядом, который, кажется, пронзает меня насквозь, когда наши глаза встречаются.

— Рас, это Рафаэле Мессеро, — говорит Дамиано. — А это его консильери, Неро Де Лука.

Мы пожимаем друг другу руки. Мессеро немного ниже меня ростом, но он держится уверенно, как человек, который знает, что он главный. Никто не примет его за солдата.

Мой пистолет потяжелел в кобуре.

Прежде чем я совершу какую-нибудь чертову глупость, я сжимаю челюсти и отхожу в сторону.

Дем ведет нас на улицу для экскурсии. День хороший, можно искупаться. Я оглядываюсь по сторонам, надеясь увидеть Джемму где-нибудь у бассейна или в саду, но не нахожу ее.

Неро идет в ногу со мной, на его губах играет непринужденная ухмылка.

— Наконец-то мы добрались до Ибицы, и у нас не будет времени на посещение клубов твоего босса. Это чертовски обидно.

Как человека, привыкшего быть самым большим в комнате, меня несколько смущает, что он смотрит на меня снизу вверх.

Но у такого размера есть и отрицательные стороны.

Очень большая площадь для ударов.

— Приходите в любое время, — говорю я ему.

Он опускает подбородок. — Это очень щедро. Вы вместе с Де Росси создали эту островную империю? Вы были здесь изолированы. Как вам удалось это сделать?

Дамиано, Гарцоло и Мессеро идут впереди нас, достаточно далеко, чтобы мы не могли расслышать их разговор, но я вижу, что Мессеро в основном молчит.

Может быть, потому, что ему нечего сказать умного.

Мне кажется, что Неро говорит достаточно для них двоих.

— Потихоньку. Когда мы приехали, наш клан уже владел двумя клубами, но они были ужасно бесхозяйственными. Дамиано взял их на себя, заставил их зарабатывать, а затем использовал прибыль, чтобы снова инвестировать в бизнес.

— Впечатляет, что он приехал сюда как новоиспеченный капо и так развил территорию. А ты, когда приехал, был уже на должности?

— Нет. Там, в Неаполи, я не был к этому расположен. — Я был слишком занят, проводя дни и ночи за выпивкой в своей темной квартире, думая о Саре и желая, чтобы Нунцио умер. — Мне потребовалось несколько лет, чтобы заслужить это. В семье Казалези твоя родословная дает тебе только право на участие в конкурсе, но чтобы стать им, ты должен показать, что можешь быть действительно полезным для клана, и заработать. Мне было двадцать три, когда Дамиано созвал собрание.

— Хм… — Неро достает небольшую металлическую коробку с сигаретами и предлагает мне одну. — Мы делаем это по-другому. Для нас стать сделанным - значит показать, что когда ты оказываешься в ситуации, из которой есть только один выход, у тебя есть все необходимое, чтобы совершить трудный поступок.

Готовность и способность убить ради своей семьи.

Мы на мгновение останавливаемся, чтобы зажечь свет.

— Ты серьезно относишься к своим традициям, — говорю я ему над пламенем зажигалки. — Так было и у нас много десятилетий назад.