Когда она влюбляется

Я вздрогнула. Нет, такого не было. — Я этого не помню.

— Может, ты решила забыть. А как насчет того случая на дне рождения Тито, когда ты съела кусок шоколадного торта, хотя мама запретила. Тебе было восемь, и она уже следила за твоим весом. Когда она увидела шоколад, размазанный по твоим губам, она вышла из себя. Она отрезала еще один кусок, положила его на тарелку, а потом... Разве ты не помнишь, что она сделала?

Перед глазами возникает нечеткая картинка, но через мгновение она исчезает. — Нет.

Клео слабо выдохнула.

— Она ткнула тебя лицом в торт на глазах у всех и назвала маленьким поросенком. Это было жестоко. Ты потом несколько часов плакала, что только еще больше разозлило ее.

Ужас просачивается в мои вены, когда снимок превращается в фильм. — О Боже!

Она права. Теперь я вспоминаю.

Бедная маленькая девочка.

Я была так взволнована этим тортом. Это был самый красивый торт, который я когда-либо видела, с искусными белыми цветами вокруг него и вишнями, пропитанными сиропом, сложенными в центре. Он сверкал. Тито был расстроен. Он хотел радужный торт с машинками, но в пекарне допустили ошибку. Он сказал, что этот торт слишком девчачий, но когда мама дала ему кусочек, он все равно съел его. Первый кусочек заставил меня закрыть глаза от удовольствия. Это было так вкусно.

Но через несколько минут весь день был испорчен.

Я покачнулась.

Клео спрыгивает на пол и ведет меня садиться на стул. — Теперь ты вспоминаешь, не так ли?

Мои глаза наполняются слезами. — Да. Не могу поверить, что я забыла.

— Это только один раз. Было так много других. Они сделали тебя такой, Джем. Они заставили тебя чувствовать, что если ты не будешь идеальной и не будешь делать все эти вещи для них, то они отвергнут тебя.

Истина в ее словах бьет меня прямо в грудь. Я откидываюсь на спинку стула, упираюсь локтями в колени и кладу голову между ладонями. На меня нахлынули новые воспоминания.

Я в возрасте шести лет. День матери. Маме не нравится платье, которое я выбрала, хотя оно мое любимое - полуночно-синее с маленькими сверкающими звездочками. Она говорит, чтобы я его сменила, потому что оно выглядит дешево. Я говорю ей, что оно мне нравится. Она начинает кричать. Я начинаю плакать. Она срывает его с меня, пуговицы путаются и вырывают волосы, и бросает его в огонь в гостиной.

— У тебя есть две минуты, чтобы прекратить нытье, или мы оставим тебя дома.

Вэл пытается с ней спорить, но ей всего девять лет. Когда я выхожу в платье, которое хочет надеть мама, гнев покидает мамино выражение лица. Она улыбается. — Вот так, Джемма. Розовое платье смотрится на тебе гораздо лучше. Ты совсем другая девочка.

Мои пальцы скользят по губам. Ощущение такое, будто завеса приподнята, и я впервые вижу все ясно.

— Не могу поверить, что я забыла.

— Может, так и надо было поступить, чтобы не было так больно.

Я встречаю взгляд Клео. — Но ты этого не сделала.

Ее глаза сияют. — Я давно перестала играть в их игры. И ты тоже можешь.

— Я не знаю, как, — бормочу я сквозь слезы, которые теперь стекают по моему лицу. — Рас говорил мне, что меня для него достаточно, но я ему не верила.

— О, Джем. — Она притягивает меня к себе. — Как ты могла ему поверить, если тебе всю жизнь твердили, что это не так? Но он говорил тебе правду. Тебя более чем достаточно.

Я прижимаюсь к Клео и зажмуриваю глаза, так как эмоции грозят захлестнуть меня.

Кажется, до сих пор я не понимала, какой вред нанесли наши родители. Они лишили нас многого.

Счастливого детства.

Любящей семьи.

Разума, не наполненного страхами и сомнениями.

Но хуже всего то, что они лишили меня Раса.

И я позволила им это сделать.

ГЛАВА 33

РАС

Сейчас гребаный март, а Нью-Йорк все еще представляет собой бетонный холодильник.

Я плотнее натягиваю на себя пальто, пока жду на переходе, наблюдая, как машина пробирается через лужу ледяной коричневой слякоти.

Люди толпятся вокруг меня. За последние несколько дней я понял, что в час пик движение в Мидтауне больше похоже на жидкость, чем на массу отдельных частей. Я сжимаю кулак, когда кто-то ударяется плечом о мое плечо. К тому моменту, как загорается зеленый свет, я уже с нетерпением жду возвращения в свою квартиру в коробке из-под обуви, хотя бы для того, чтобы обрести немного личного пространства.

Квартира-студия на 32-й улице по размеру примерно как мой шкаф на Ибице. Это было лучшее, что Оррин смог организовать в кратчайшие сроки. Неделю назад я позвонила ему с Крита, наблюдая за взлетом самолета Джеммы, и сказала, что мне нужно, чтобы он доставил меня обратно в Нью-Йорк.

Он спросил, зачем.

Я ответил, что это не его дело.

Он не стал больше настаивать. Он только вздохнул, сказал, что на данный момент я должен ему своего первенца, и забрал меня на том же грузовом самолете.

По правде говоря, местоположение коробки для обуви очень удобно.

Она находится в квартале от студии пилатеса Джеммы.

Я прохожу мимо своего дома и иду дальше, пока не вижу знакомую неоновую вывеску с названием Move On.

Я провожу ладонью по своей заросшей бороде.

Трогательно.

Я паркуюсь у окна в кофейне через дорогу и заказываю капучино.

Около десяти пятидесяти движение в студии оживляется: женщины и некоторые мужчины приезжают на занятия в одиннадцать утра, но я жду черный внедорожник. Джемма всегда окружена как минимум двумя охранниками, и я знаю, что они останутся в машине у входа в студию, пока она будет проводить занятие. Пьетра теперь ходит с ней на занятия. Они держат ее на коротком поводке.

Машина подъезжает в десять пятьдесят пять. Дверь открывается, и из нее выходит Джемма в пушистом пальто, с волосами, собранными в короткий хвост, в светло-зеленых леггинсах и белых спортивных туфлях.

У меня перехватывает дыхание. Я не моргаю.

Я успеваю лишь мельком увидеть ее лицо, прежде чем она поворачивается и быстро исчезает в студии.

Вот и все. Пятнадцать секунд, которые стали главным событием моего дня. Дальше все пошло кувырком.

Поскольку эта мысль чертовски угнетает, я беру себе сэндвич и решаю подождать, пока она уйдет. Потяну немного.

Я как наркоман в поисках следующей дозы.

Когда я вернулся, мой план состоял в том, чтобы следить за ней в Нью-Джерси, но каждый раз, когда я проезжал мимо ее дома, там было полно машин и как минимум несколько парней начеку.

Я не мог рисковать, что меня поймают.

Я не знаю, что Дамиано сказал Мессеро или Гарцоло. Джемма сказала, что он меня прикрывает, но в тот момент я был не в том состоянии, чтобы уточнить, что она имела в виду. Если Дамиано не объявил публично, что я больше не его подчиненный, и меня поймали на том, что я слежу за Джеммой, у него появится еще одна проблема, с которой придется разбираться. А я не хочу ему этого делать.