Кокаин

– Здесь муравьи, - сказала она тихо.

– Да, - ответил он, и они одновременно о чем-то вспомнили. Но не стали об этом говорить.

– Ты все еще ходишь на рыбалку?

– Последнее время - нет, - ответил он и стал смотреть в ее лицо. В общем, это было глупо, смотреть в ее лицо. Как-то неприлично, даже где-то неловко. У него был к ней вопрос, ему смертельно хотелось услышать ответ.

– Помнишь, как мы вместе ходили на рыбалку?
– спросила она.

Автор кивнул.

– Ты почти никогда ничего не ловил...

– Как это никогда?

– разволновался я.
– А ты помнишь, я вот такую здоровенную щуку поймал?!

Она рассмеялась.

– Щука была совсем не такой большой.

– Как это не такой большой?!
– еще больше разволновался я.
– Подожди, ты о чем говоришь? Ты, наверное, забыла. Помнишь, мы вместе взвесили ее? Полтора килограмма. У меня рука устала ее тащить.

Молодая женщина смеялась, а автор был обижен. Он отвернулся, затем сел в траву и стал смотреть на муравьев.

– Ты на меня не обижайся, - она опустилась радом с ним.
– Я пошутила.

– Да что ты!
– сказал автор равнодушно.
– Такая чепуха. Подумаешь, щука.

– Я тебя обидела, я знаю.

– Да брось ты. Просто смешно слушать.

– Ты чуть не плачешь...

– Я чуть не плачу?!
– смутился автор.
– Это неправда. Я таких щук, может быть, штук двадцать с тех пор поймал, и даже еще больше были.

– Ты знаешь, я твою книгу прочитала, - сказала она уже очень серьезно.

– Правда?! Ну и как?

Молодая женщина поджала губы, что выражало особенную сосредоточенность.

– Ты знаешь... Трудно сказать.

Нужно ли говорить, что в этот момент настроение бедного автора совершенно испортилось.

– Правда?
– спросил он.
– Что, совсем не понравилась?

– Я не могу сказать, что совсем. И даже наоборот, - она удивленно взглянула на автора.
– С чего ты взял, что она мне не понравилась?

– Правда?
– произнес автор, с благодарностью глядя на нее.

– Конечно. Мне она даже очень понравилась...

Он вздохнул с облегчением и вытер лоб тыльной стороной ладони. Было ужасно жарко. Автор же оделся не по погоде.

Она улыбнулась, щурясь от яркого солнца; поправила волосы, упавшие на лицо.

– Мне было так жалко того старика, которого в гардеробе зарубили топором. То есть это хорошо, что мне было его жалко, значит, ты заставил читателя сопереживать своему герою. Только... смерть его как-то не совсем продумана. Понимаешь? Зачем она, какой цели она служит? И что с ним происходило до этой ужасной смерти? Остались ли у него внуки, правнуки?

Химическим карандашом автор торопливо записывал замечания в походный блокнот.

– Нет, - она тряхнула головой, и волосы упали на ее лицо.
– Я как-то не так говорю. Совершенно неважно, что с ним происходило до смерти, остались ли у него внуки и правнуки, и какой цели служит его смерть. Мне только показалось, что этот студент зарубил его с какой-то даже радостью, чуть ли не с наслаждением... А зачем нужно было убивать несчастного инвалида-педераста, который снимал у старика комнату? Понятно, убийца опасался, что тот сможет его опознать. Но - убийца прекрасно знал, что инвалид, во-первых, глухонемой, а во-вторых, слеп, как крот. При всем своем желании тот не смог бы его выдать.

Что оставалось делать автору?
– он сидел в траве, отмахивался от назойливых летних мошек, тоскливо кивал, смотрел на противоположный берег реки... Он не был подавлен замечаниями своей бывшей возлюбленной, - нет, ему просто стало грустно.

– Кроме того. Зачем твой герой после всего этого ужаса еще и обокрал убитого? Зачем взял все номерки, валявшиеся на полу и сложенные стариком в тумбочке? Знаешь, больше всего меня потрясло хладнокровие, с которым твой герой грабил убитого.

– Он был в состоянии шока, - вставил ты. Ох, как плохо ты себя чувствовал!

Она рассмеялась.

– Не смеши меня: "Он был в состоянии шока". Он убил человека, неужели это для тебя как писателя и гуманиста ничего не значит?! И мелочность убийцы: он педантично собирает в мешочек номерки, в то время как в углу стоят новехонькие, сверкающие хромом гардеробные стойки!

– Скажи, почему ты от меня ушла, - задал я тот вопрос, который мучил меня все последние годы.

Вероятно, произнес я эти слова слишком тихо, потому что она не обратила на них внимания.

– Мне показалось (только ты не обижайся), что автор...

Она вдруг расхохоталась, - да так, что упала в траву. Я смотрел на нее сверху.

– Представляешь, я тебя "автор" называю!
– смеялась она.
– Ты сидишь рядом со мной, а я тебя "автор" называю!

Ничего страшного, я и сам нет-нет да и назову себя автором.

Она успокоилась, сделала серьезное лицо.

– Смотри. Самое главное, мне показалось, что ты одобряешь поступки своего героя, чуть ли не симпатизируешь ему.

– Его поведение мне глубоко омерзительно.

– Ты смеешься надо мной, - заметила она обиженно.

– Совсем нет.

– Хорошо. Возьмем сцену встречи твоего героя с его бывшей возлюбленной...

– Эта сцена тебе понравилась?

Она задумчиво смотрела перед собой.

– Трудно сказать... Прежде всего, она показалась мне немножко случайной. В романе ни слова не говорилось о том, что у твоего героя была какая-то любимая и что она его бросила.

– Это случается сплошь да рядом...

– Да, но в литературе нет места случайностям. Помнишь, как Чехов говорил?
– если на стене висит ружье, оно должно выстрелить.

– Его ружье уже сто лет как заржавело, - попытался пошутить я.
– Да у него и вообще никакого ружья не было. Он себя по капле выдавливал, у него времени в охотничий магазин сбегать не было.

Она посмотрела на меня с сомненьем.

– Мне кажется, что у него было ружье, но речь не об этом. Сам их разговор...

– Не убедил?

– Они же не виделись много лет, если я правильно поняла. В таких случаях люди разговаривают иначе.