Кокаин
Шрифт:
– А как - иначе?
– Ну, - она пожала плечами.
– Вспоминают прошлое, как встретились, о друзьях говорят...
– Друзья - это болезненная тема. Особенно друзья-читатели. И особенно те читатели, которые уводят у тебя девушку.
– Да?
– она подумала.
– Ты прав. Знаешь, мне все-таки понравилась эта сцена. За простой, как бы непритязательной болтовней твоих героев скрыто такое напряжение... такая боль...
– Спасибо.
– Теперь я понимаю. Ты очень тонко все это описал.
– Я старался.
– Только знаешь, - сказала она
– Я все это время хотел спросить у тебя, почему ты от меня...
– Да, вспомнила!
Она повернулась ко мне.
– Единственное, что мне там все-таки совсем не понравилось, - это то, что он ее...
Она замолчала, особенно глядя на меня.
– Что именно?
– спросил я.
– Ну... Ты сам понимаешь.
– Нет, - сказал я. Я не лукавил - я на самом деле ничего не понимал.
Краснея, она сказала:
– То, что они... в конце этой сцены... Что у них был... так называемый секс, - закончила она смущенно, не глядя на меня.
– Так у них был так называемый секс?!
– обрадованно спросил я.
– Ты забыл роман?
Я развел руками, чтобы слишком не вдаваться в скучные подробности писательского ремесла: как правило, слово пишется слева направо, то есть вначале первая буква, затем вторая, третья - и так далее. То же самое касается и страницы: первая строчка, вторая, третья... Трудно представить себе такого чудака, который бы начал, скажем, с десятой, потом настрочил бы девятую, потом восьмую, седьмую... Понятно, короче говоря, к чему автор клонит: романа он не забывал, но сцена еще не была закончена.
– А чем тебя это смущает?
– Например, мне неприятно, что его бывшая подруга замужем... Это как-то аморально. Да и сам он женат.
– Может быть, ты и права.
– И у него ребенок. Кстати, я так и не поняла, у него сын или дочка?
– Дочка, - скорее грустно, чем весело, ответил я.
– Беременная.
Молодая женщина сочувственно покачала головой.
– Во втором классе - и уже беременная.
– Да, - согласился автор.
– Сколько ей?
Автор задумался; он так и не собрался посчитать.
– Лет семь-восемь, - с сомнением произнес автор.
– Да, - подтвердила она.
– Сейчас в шесть в школу берут. Вначале нулевой, потом первый, второй... Подожди.
Она взяла меня за руку.
– Но если у твоего героя дочка, а дочке семь-восемь лет - зачем же тогда он пошел в магазин покупать сыну детское питание?!
Пораженный, я так и повалился в траву.
– Ты понимаешь?!
– горячо продолжала она между тем.
– Если ей семь-восемь лет, детское питание ей уже не нужно! Она выросла. Таким питанием кормят грудных младенцев!
Она была права. Боже, как она была права! Тысячу раз права! Как мог я допустить такую промашку?! Детское питание! Да это же смешно! Позор!
– Слушай, слушай, - тормошила меня эта добрая молодая женщина.
– Я все придумала. Пускай его жена будет беременна. На сносях. Вот-вот родит, через неделю. И он, как внимательный муж и заботливый будущий папа, решает заблаговременно купить детское питание, чтобы
Я слабо махнул из травы рукой.
– Не отчаивайся, все можно исправить! Смотри. У него может быть любовница - и это даже лучше!
– Ты думаешь?
– поднял я из травы голову.
– Конечно!
– она раскраснелась.
– У него - двое детей. Дочь от жены и маленький сынишка от любовницы.
Голова моя упала в траву.
– Ужас.
– Ничего не ужас. Это спасет роман, иначе всю историю с детским питанием придется выбросить.
– И выброшу.
– Прошу тебя, не делай этого.
– Выброшу.
– Я тебя умоляю. Не выбрасывай.
– Выброшу.
– Пожалуйста.
– Выброшу.
– Не нужно.
– Сейчас приду домой - и выброшу.
Она замолчала.
Я ждал ее слов, но время шло, а она молчала.
Я поднял из травы голову, и вот что увидел: опустив голову на колени, обхватив колени руками...
Да. Она плакала. Это как-то сразу стало понятно. То ли по плечам, которые дрожали... Нет, не знаю. Да и времени, чтобы скрупулезно разбираться в своих ощущениях, у меня не было.
Я ей сказал:
– Не плачь, пожалуйста. Мне не хотелось обидеть тебя. Ты чудесный человек, сегодня я в этом снова убедился. Я долго на тебя злился, но теперь вижу, что был не прав. Прости меня.
Она выпрямилась и, не оборачиваясь ко мне, начала вытирать слезы руками; я так помнил это движение.
– Скажи мне теперь, почему ты от меня ушла.
Глядя в землю, я приготовился слушать.
– Мне очень хотелось тебе помочь, - начала она, все еще всхлипывая. Мне вдруг стало так тебя жалко! Ты писал, мучился; возможно, не спал ночами! Мне очень понравился твой роман. Ты написал прекрасный роман, - она долго смотрела мне в глаза.
– Ты написал гениальный роман, - добавила она шепотом.
– Правда?
– также шепотом спросил я.
– Ге-ни-альный.
– Как ты права, - прошептал я.
– Боже мой, как ты права! Если бы ты знала, как ты права!
– Ты вообще - гений.
– Откуда ты знаешь?
Это был мой секрет.
– А как я смеялась на этим идиотом-читателем и над его идиотским рассказом о ежиках!
– О зайцах, - поправил я.
– Я тоже смеялся. Но вначале - три месяца пролежал в больнице.
– Он так страшно избил тебя?!
– Спрашиваешь. Места живого не осталось. Вот даже щеку поцарапал.
Я показал ей.
– Дай, я туда поцелую, - сказала она.
Я позволил.
– Теперь меньше болит?
– Значительно меньше.
– А больше нигде не болит?
Зная от нее окончание сцены, я затруднялся с ответом.
– Здесь болит.
– ... А еще?
– Вот здесь.
– ... Еще где-нибудь?
– Здесь вот особенно болит.
Действительно, там болело больше всего.
– Ты хотел у меня что-то спросить?
– сказала она вдруг.
– Спросить?.. Да. Я хотел спросить, где это все происходило в конце сцены? Прямо здесь? На берегу?